Очень похоже на откровения идиота, но сейчас, здесь, именно сейчас, именно здесь, чувствую себя… счастливым! И это при всех здешних настроениях, запахах, традициях, при скудной палитре окружающих декораций, при концентрации произвола, кретинизма, при жутком дефиците элементарного здравого смысла, при неясном собственном будущем, при всей массе проблем, которые обрушились на моих оставшихся на воле близких. Разговаривать на эту тему с «несидевшим» бессмысленная затея, да и тем, кто «страданул», как здесь говорят, в несвободе, понять меня, наверное, непросто. Не собираюсь никому ничего объяснять, но именно здесь я предельно четко чувствую себя и изнутри (здоровье, состояние организма, состояние нервной системы), и снаружи (в этих условиях открывается особое чутье на окружение, на все происходящее кругом) взвешенным и правильным. Где-то читал откровение сидевшего в сталинское время глубоко верующего человека: «В лагере я был ближе к Богу». Великий смысл в этом признании.
Как ни сопротивляйся, как ни борись, а среда, обстановка, окружение все равно навязывает свои стереотипы, шаблоны, трафареты в оценках и суждениях. И шаблоны-трафареты не то чтобы целиком овладевают тобой, но основательно устраиваются в сознании, почти вживаются в него, прорастают в него и время от времени очень конкретно напоминают о себе. Один из таких воинственных стереотипов — резко отрицательное, брезгливопренебрежительное отношение к мусорам, в широком смысле слова ко всем правоохранителям, к людям, работающим в любых структурах, имеющих хотя бы отдаленное отношение к судьям, прокуратуре, милиции (простите, полиции), службе исполнения наказаний, даже адвокатуре. «Мусор» — символ, собирательный образ античеловечности, подлости, продажности, коварства, непорядочности во всем и вся.
Конечно, эти выводы поспешны и скоропалительны. Конечно, среди тех, кто работает в этих учреждениях и организациях, есть (ну должны быть, непременно должны быть!) честные, совестливые люди. Не сомневаюсь, что так оно и есть, но… Обстоятельства, вся окружающая среда настырно и неотвратимо навязывают совсем другой тезис. И утверждение, пусть даже половинчатое, этого тезиса в сознании не есть свидетельство моей слабости (вот, мол, спасовал, сломался, стал, как все…) перед расхожим стереотипом, что навязала мне эта далеко не самая лучшая, далеко не самая правильная, далеко не самая здоровая среда, а свидетельство… определенного состояния общества. Диагноза, которого заслуживает государство, — словом… словом, примета времени, знак эпохи.
Кстати, давным-давно в мемуарах узника одного из гитлеровских концлагерей я вычитал, что этот человек, отбывший там пару лет, на всю оставшуюся жизнь сохранил резко негативное отношение к немецким овчаркам. Понятно, какие ассоциации и воспоминания вызывали у бывшего узника эти собаки, но это отношение распространилось на всех без исключения представителей этой породы. Независимо от того, какую полезную и даже благородную роль играли те в той, другой, послевоенной, послелагерной жизни. После пережитого любая овчарка в сознании этого человека ассоциировалась исключительно с лагерем.
Вычитанное давным-давно это откровение некогда упало на дно памяти и лежало там невостребованным до поры до времени. А теперь вот всплыло. Не провожу прямых параллелей, ибо, как известно, любая параллель хромает, тем не менее этот образ вовсе не собирается погружаться-возвращаться назад…
Часто оказываюсь свидетелем споров на тему «какого цвета наша зона»: «красная» (где всем заправляют мусора и их ближайшие подручные — «козлы») или «черная» (где соблюдается во всех нюансах и тонкостях кодекс всех тюремно-лагерных традиций). Какие бы доводы ни звучали, какие бы аргументы ни использовались, к единому мнению спорщики ни разу не приходили. Наверное, это и невозможно, ибо в порядках, царящих в нашей зоне, «черное» и «красное» тесно переплелось, и отделить одно от другого бывает просто невозможно.
В идеале в «красной» зоне никаких «смотрунов» и прочих представителей блатной иерархии не должно быть вовсе. В нашей колонии упомянутые неформальные «чины» существуют, действуют, постоянно напоминают о своей значимости, но… назначение, да и функционирование каждого из них происходит непременно под контролем администрации. Малейшее сопротивление, малейшая самостоятельность и… представителя блатной иерархии закатывают в изолятор. До полного понимания, осознания, просветления. Другой параметр определения цвета зоны — наличие «черного хода», системы сбора общих взносов, часть из которых переводится, предается на волю, в том числе и для поддержания местного воровского «общака». Подобное присутствует, но на фоне вышеописанных особенностей (мусорское курирование кадровых назначений блатной иерархии) — это как-то меркнет, представляется не столь важным. А как вписать в рамки «правильной черной зоны» распоясавшихся «козлов», имеющих полномочия (данные мусорской администрацией при молчаливом согласии блатных) покрикивать на «мужиков», традиционно считающихся «центральными» самыми важными и уважаемыми фигурами на зоне? А как трактовать нежелание, а возможно уже и неспособность, представителей лагерного «блаткомитета» решать насущные проблемы тех же «мужиков» в отношениях с мусорами (лагерной администрацией)? Я имею в виду трудоустройство на промке, оплату труда на той же промке, получение поощрений, уход по УДО и т. д. Похоже, и вовсе не существует единого цвета для характеристики порядков, царящих в нашем лагере. Что очень пестрое «чернокрасное», «красно-черное». Пестрое и неопределенное, хотя известно, что во всезнающих электронных сетях, стоит только набрать точный адрес нашей колонии, выскакивает убийственное тавро «красная, коммерческая зона». Наверное, Интернету видней.
Сосед по бараку Олег К. уходит по УДО. На волю! Домой! Оставляя недосиженным почти полтора года срока! Искренне рад за его победу. Последнее слово в данном случае самое подходящее, ибо это самое УДО (заветное, злосчастное, вожделенное) далось парню нелегко. За него он боролся. Сколько бумаг пришлось ему собрать, сколько писем отправить во все инстанции, сколько нервов стоило ему выхлопотать необходимое количество поощрений! А в итоге — районный суд хлестанул его наотмашь вердиктом «нецелесообразно» (не знаю, чье мнение здесь было решающим — прокуратуры, администрации или самого районного судьи, — впрочем, это и не важно). Хорошо, что после этого у Олега не опустились руки, решение районного суда он грамотно опротестовал в суде высшей инстанции и… выиграл дело. Редчайший случай! Без взяток, без звонков влиятельных покровителей, без адвокатов-крохоборов — зек отстоял свое законное право на условно-досрочное освобождение!
А я, глядя на радостные хлопоты соседа-счастливчика, думаю о своем: через несколько месяцев подойдет срок моего ВОЗМОЖНОГО УДО, интересно, есть ЛИ ПО этому ПОВОДУ У руководства колонии особые установки? Установки-«указивки» из столицы («отпустить», «гноить до последнего», «отпустить позднее», «на усмотрение администрации» и т. д.)? Какую тактику выбирать? Идти на суд в одиночку? Самостоятельно собирать все необходимые документы? Идти на тот же суд с адвокатом? Каким адвокатом? Юристом, который будет контролировать законность процедуры моего условно-досрочного освобождения? Или посредником в унизительной процедуре задабривания администрации зоны и прочих, желающих «кушать», чиновников в мундирах? Последнее неприятно и нежелательно, но именно здесь понимаешь истинный смысл, спрятанный в простеньком, расхожем обороте «свобода дорого стоит». Пробовал обсудить эту скользкую тему с женой на последнем свидании, услышал в ответ вполне конкретное: «Об этом ты сейчас здесь не должен думать, это уже не твой вопрос…»
Вопрос-то не мой, но судьба — моя, и биография — моя, и много чего важного, принципиального здесь переплетается и аукается. И мысли по этому поводу самые, самые разные. Тут и принципиальный аспект (платить — значит участвовать в коррупционной схеме, прикармливать сволочь, и без того нажившую на арестантских бедах немалое состояние), и материальный (денежные возможности семьи ограничены, а чтобы кто-то пошел с шапкой по друзьям и близким — недопустимо!), и множество прочих нюансов. Надеюсь, время рассудит, время определит и стратегию и тактику.
С воли просачивается информация о ситуации в редакции газеты, бывшей последним местом моей работы. Да и сама газета из посылок и бандеролей периодически попадает в мои руки. Увы, она стала скучнее, однообразнее, «жиже». То и дело целые полосы в ней отдаются под фотоотчеты о званых тусовках в доме владельца — главного редактора. Одни и те же персонажи. Вальяжные банкиры, надутые чиновники, бесполая молодежь, модный писатель, какие-то лупоглазые тетки. Разумеется, все по соседству с многократно запечатленным громадным пузом хозяина. На фоне ваз, канделябров, картин и прочих антикварных шедевров. Каждый предмет в отдельности — предмет совершенства, несколько предметов в одном кадре — воплощение пошлости и безвкусицы.
Возможно, эта же самая безвкусица отразилась и на содержании газеты. Теперь там уже практически полностью отсутствует серьезная полемика, напрочь ушла (а этим ранее так славилась «Свободная газета») практика публикаций авторов, представляющих совершенно противоположные, часто взаимоисключающие, точки зрения, почти исчезли интересные, острые интервью. Похоже, умные, самостоятельно мыслящие люди просто стороной обходят некогда популярное издание. Вместо них засаленная, до брезгливой неприязни, колода официальных деятелей и дежурный набор якобы оппозиционных якобы лидеров. Плюс масса серых, убивающих живое предназначение газеты заказных материалов. Грустно! А когда-то это издание было правофланговым во всех отношениях в отряде отечественных печатных средств массовой информации. И отсутствие вкуса нового хозяина — главного редактора, пожалуй, вовсе не главная причина «потери лица» изданием. Куда важнее «ветры», дующие из-за кремлевских зубцов, и прочие составляющие емкого понятия «политической конъюнктуры», которую всегда так ловко улавливал своими хищными ноздрями мой бывший шеф. Зачем предоставлять трибуну люд