— Пришел бледный, как вот эта стенка, — рассказывал Митя. — Я говорю: «Иди, тебя в комсомол принимают», а он как заплачет и… бух в постель.
— Костя, в чем дело? — Иван Сергеевич пытался сдернуть одеяло с головы Яркова. — Где фуражка?
Из-под одеяла вместо ответа послышалось приглушенное рыдание.
— Разнюнился, — с презрением заметил Вася. — Встань да расскажи.
— Где фуражка? Где ремень? — сердито закричал Иван Сергеевич.
— Проиграл…
— А деньги?
— Проиграл…
Иван Сергеевич схватился за голову.
— Мерзавец! — закричал он. — Выгнать! Немедленно выгнать!
— Правильно, выгнать!
— Немедленно выгнать! — негодующе зашумели ребята.
Оля внимательно, с надеждой оглядела комсомольцев, но не нашла поддержки. «Вот тебе и влияние комсомольской организации»… — мысленно набросилась она на Ивана Сергеевича и категорически заявила:
— Исключать из училища мы неправомочны.
— Правомочны! Не заступайся!
Саша Корнаков и Вася решительно стянули одеяло с Кости. Иван Сергеевич, скрестив руки, отвернулся.
— Простите, больше этого никогда не будет… — умолял Ярков, уцепившись за спинку кровати. Он неожиданно вырвался из рук ребят и спрятался за спину Оли. Секретарь развела руки, закрывая собой Костю.
— Давно ли ты, Вася, был таким же? Тебя не выгоняли, с тобой нянчились, — возмущенно заговорила Оля. — Костя виноват. Об этом мы будем говорить особо. Но посмотрим на себя. Какой-то картежник повлиял на нашего воспитанника больше, чем мы, целый коллектив. Почему? Вот об этом надо подумать. А ты, Иван Сергеевич, болтун, размазня, хвальбуша. Ты только что восхищался Ярковым, а теперь — выгнать…
Иван Сергеевич опустил глаза.
— Хвалился: я да мы… мы, комсомольцы, влияние имеем… Где это влияние? — продолжала наступать Оля.
Ребята молчали.
Целую неделю после случая с Костей Иван Сергеевич ни с кем не разговаривал. Он избегал также Оли. «Это я хвальбуша, зазнался?.. — с обидой думал Иван Сергеевич. — Оля просто скептик. Почему я не должен радоваться успехам? Конечно, Костя меня подвел… Как же так? — размышлял он. — Ярков стал хорошим парнем, давно забросил карты, «орлянку». И вдруг слова прежняя история»…
— Как ты мог, меня подвести? — спрашивал он с укором Яркова. — Теперь тебе не видать комсомольского билета, как своих ушей. Понимаешь?
— Понимаю, — уныло соглашался подшефный. — Я хотел Федьку в школу сагитировать… Понимаешь, Ваня, не жалко мне денег. Конечно, жалко, поправился Костя, — подарок бы матери купил. Но главное, Федька ушел с мыслью: вот, мол, я его обманул, обставил… А ведь я в школе учусь, стою на правильном пути и ему должен этот путь указать. А он мне указал: оставил в дураках. Рано, видно, мне других учить.
Как бы то ни было, этот случай стоил дорого как для Кости, так и для Ивана Сергеевича.
Жить в одном коллективе и дуться на товарищей невозможно. Иван Сергеевич решил объясниться с Олей. Секретарь внешне не изменила своего отношения к Ивану Сергеевичу, но они уже не спорили, как прежде, говорили только о деле.
Когда Иван Сергеевич вошел в комсомольскую комнату, сидевший за столиком Юра неловко привстал с места.
— Чего ты? — удивился Иван Сергеевич. — Сиди…
Юра в замешательстве постоял, потом осторожно, словно боясь раздавить стул, сел.
Юрий и раньше бывал в комсомольской комнате, но ни разу не испытывал той робости, которая сейчас овладела им. Почему? От и сам не знал. Он три раза переписал заявление в комсомол, и переписывал не только из-за ошибок, которые он почему-то обязательно делал, но и почерк ему казался хуже, чем раньше, и слова совсем не те ложились на бумагу.
Оля прочла заявление. У Юры на щеках вспыхнул румянец, когда Оля взяла ручку и исправила ошибку. Да, сейчас Юре казалось, что он сидит в какой-то особенной комнате, где решается его судьба.
— У тебя только одна рекомендация… — задумчиво проговорила Оля.
Юра встал, развел руками.
— Корнаков дал. А вот Иван Сергеевич не доверяет мне. — Он умоляюще приложил руки к груди. — Не подведу я тебя, Иван Сергеевич.
— Хватит с меня, — сердито сказал Иван Сергеевич. — За Костю намылили шею, потом еще за тебя отвечай…
— Я дам рекомендацию, — предложила Оля.
— Поверь мне, я тебя никогда-никогда не подведу, — горячо заговорил Юра.
Оля поморщилась.
— Дело не во мне, Юрий, неправильно ты рассуждаешь. Комсомольцев миллионы. Ты никого из них не должен подвести.
— Никогда, никогда не подведу!
Когда Юра, счастливый, выскочил из комнаты, Оля с улыбкой кивнула ему вслед.
— Может быть, окажешь, что ты его исправил? И Костя стал лучше не от того, что ты взял над ним шефство. Коллектив наш стал лучше, дружнее. Коллектив повлиял на таких, как Вася, Костя, Митя. А ты, мне кажется, забываешь иногда о коллективе и якаешь, зазнаешься.
Они помолчали.
— Я тебе сказала об этом, — душевно, тихо продолжала Оля, — ты и надулся. Ну, думаю, пусть подуется и поразмыслит. Нехорошо, когда обижаются на критику.
— Я не обижаюсь.
— Обижаешься, и напрасно.
Иван Сергеевич улыбнулся. Минуту назад он хотел высказать свою обиду прямо, а сейчас обида куда-то уплыла.
— Почему не даешь Юре рекомендации? — спросила Оля. — Кто же будет рекомендовать в комсомол, если мы станем бояться за своих товарищей, не будем им верить?
— Ты права, — согласился Иван Сергеевич. Он протянул Оле руку. — Если я ошибаюсь, говори в глаза. Так мы всегда будем друзьями.
Глава тридцать пятаяДОРОГА, ДОРОГА
Когда у нас в Средней Азии начинается весна? Бывает в иной год так, что и в январе отпустит, нагрянет такая теплынь, в пору хоть без пальто ходить. До самого марта палит да палит солнце, стоят чудесные веселые деньки. А там, глядишь, уже настоящая весна наступает, раскрывает почки, распускает листья. До глубокой осени не проплывет над землею, не прикроет солнце ни одна тучка, ни одна капля воды не освежит жаждущую природу. А в иной год бывает по-другому. Зима стоит теплая, а в марте вдруг начнут хлестать дожди, и кажется, не будет им конца. Или неожиданный снег ленивыми крупными хлопьями посыплется на удивленных людей. Кто же станет радоваться такой коварной весне? Нужно пахать, сеять хлопок, а тут приходится людям нервничать, ждать да выжидать желанных солнечных дней.
Училище выезжало на практику. Одна группа отправилась в Ферганскую долину. Васе очень хотелось побывать в этой долине, прославленной фруктовыми садами и хлопком, он мечтал встретиться с Рогачевым. Но встреча откладывалась на неопределенное время: группа, в которой учится Вася, должна была ехать в подшефную МТС неподалеку от Ташкента.
Два вечера Вася писал другу письмо.
— Обо всем расскажи ему, — просил он воспитанника из второй группы, передавая объемистый конверт.
К учебному корпусу подкатили две машины. Лужи пузырились от дождя, ребята сильно намокли, но не обращали на дождь внимания. В минуту прощания все почувствовали, как крепко сдружились. Иван Сергеевич горячо говорил что-то комсоргу второй группы, потом обнял его. Со стороны это было немножко смешно. Костя, ухмыляясь, переглянулся с Васей.
— Обнимаются, как девчонки, — заметил Костя.
Ребята уехали, заметно тише и пустыннее стало в училище. Иван Сергеевич с Олей еще долго стояли на аллее и смотрели вдаль, где виднелась металлическая арка. Он озабоченно подергал свой льняной чубик.
— Скоро и мы ту-ту! — с грустью сказал Иван Сергеевич.
— Иди в общежитие, чего мокнешь, — улыбнувшись уголками губ, посоветовала. Оля.
Последние дни Оля часто задумывалась о будущем, не столько о своем, сколько о будущем ребят. Да, рано или поздно они разъедутся. Как бы ей трудно в жизни ни пришлось, она не струсит, не убежит от трудностей. Но как начнут самостоятельную жизнь Вася, Митя? Каким человеком окажется Иван Сергеевич? Почему-то Васе Оля верит больше. Думает ли о будущем ребят Галина Афанасьевна? Конечно, думает. Оля часто замечает в глазах ее тревожное беспокойство. Это случается на собраниях, когда Галина Афанасьевна вдруг окидывает воспитанников внимательным испытующим взглядом. «Что будет с вами через год, через пять лет? Все ли вы окажетесь стойкими, честными людьми?» — будто спрашивает она. «Конечно, все», мысленно отвечает Оля Галине Афанасьевне. И все-таки будущее тревожит Олю. Здесь, в училище, есть воспитатели, мастера, замполит, директор. Если что не так, все они стараются помочь воспитаннику. А как сложится жизнь в машинно-тракторной станции? Как встретят там?
Распахнув пальто, Оля опустила руку во внутренний карман: деньги были с собой. Надо сейчас же, не откладывая, послать их маме.
— Оля! — вдруг услышала она тихий голос и, оглянувшись, увидела Юру, стоявшего под орешиной.
— Иди сюда, Оля, здесь совсем нет дождя, — позвал он. Но Оля в ответ отрицательно покачала головой и торопливо направилась по аллее. Постояв немного, Юра устремился за девушкой.
— Я на концерт Руслановой билеты могу достать, — выпалил одним духом Юра, — лучшие места могу достать…
Оле очень хотелось увидеть певицу, но все билеты были распроданы на неделю вперед.
— Она «Валенки» будет петь, — горячо сказал Юра. И вдруг, сделав веселое лицо, приподняв руки, запел:
Валенки д-валенки,
Не подшиты, стареньки.
А потом она поет еще:
Я на горку шла,
Тяжело несла
Уморилась, уморилась, уморилася.
— Лидия Андреевна — моя знакомая, — тараторил Юра. — Она была в нашем городе, выступала в театре, а отец мой — директор театра… Лидия Андреевна мой дневник смотрела и ругала за двойки. Я вчера у нее в гостинице был, обещала лучшие места в ложе. А туда билет — сто рублей. Не волнуйся, мы с тобой бесплатно пойдем.
— А Вася?
Юра смутился, опасливо оглянулся.
— Как ты мог забыть о друге? Иди, приглашай его.
Но Юре не пришлось приглашать дружка. Вася хорошо видел из окна своей комнаты странное поведение Юры. Быстро накинув шинель, он выскочил из комнаты. Подозрительно взглянув на товарища, Вася спросил: