Такая любовь
Павел лениво приоткрыл глаза и потянул носом: кажется яичница. Ну, зачем Ланка взялась за готовку в такую рань? Впрочем, он ведь сам попросил ее разбудить часиков в восемь.
Натянув шорты, выполз на кухню.
- Привет! – не смотря на напряженную спину девушки, попытался приобнять ее. – Хозяйничаешь?
Лана, сердито засопев, глянула искоса и промолчала.
- Дурочка моя, - ласково пропел Павел. – Я же все равно сейчас жрать ничего не смогу.
- Паш, я не могу так больше! - она сорвала с плиты сковороду и брякнула ее на стол.
Глазунья дымилась и шкворчала в маслянистой лаве. Завтракать не хотелось. Но воздержанию девушка обиделась бы еще больше.
- Как?
- Ты же все понимаешь, - Лана говорила с легким раздражением. - Мы как договаривались? Помнишь? Расписываемся и формально считаемся мужем и женой.
- М-м-м, - Павел засунул в рот слишком большой кусок, поэтому пытался поддержать разговор только междометиями и размахиваниями вилкой.
Лана продолжала:
- Тебе дают эту должность. Я, - она сглотнула, - у меня свои причины.
- Сказка! - было не понятно, к чему именно относится последнее высказывание: к пережеванной, наконец, пище или к словам девушки.
- Когда у меня появляется возможность приобрести квартиру, я съезжаю, - в ее голосе проскользнула дрожь.
- Солнышко, - он постарался казаться беспечным, - ты повторяешься. Уже третий раз за две недели. Что ты можешь купить сейчас? Комнату в коммуналке? С вечно пьяным соседом?
- У меня и сейчас такой сосед, - она сдалась и всхлипнула, - две недели!
- Не преувеличивай, Лан.
- Тебе тяжело. Мне тяжело! - девушка шумно вздохнула, будто перед глубоким заплывом. - Я не вижу больше смысла в нашем браке! - она так часто прокручивала эту фразу мысленно, что смогла произнести, едва запнувшись на последнем слове. - Можно было бы просто собрать вещи, оставить ключи на полке... Но я так не хочу!
Павел отодвинул сковороду, закинул вилку в мойку. Закурил, заметив, как задрожали пальцы.
- Лана, не парься ты! Я ж не требую ничего. Живи спокойно.
- Не могу я жить спокойно! Тебе не кажется, что наша затея затянулась? Одних целей достигли, а другие, - девушка всплеснула руками. - Мы свободны и не свободны! Не можем привести кого-то...
- А-а. Дело в этом? - он усмехнулся, прищурив глаза, выпустил струю дыма. - Я ж не запрещаю. Приводи. Предупреждай только... Заранее.
- Как я могу? - она затрясла головой. - А ты?
- А что я? - Павел отвернулся к окну. - Меня все устраивает.
- Меня не устраивает! - Лана подскочила к нему и забарабанила по деревянной спине кулачками. – Поймешь ты, или нет!
- Ага, - буркнул почти неслышно, давя сигарету в пепельнице.
- Паша! Я чувствую, тебе – плохо! – она заговорила срывающимся полушепотом, почти утыкаясь носом между лопаток. – Ты полюбил какую-то девушку, да? Признайся, да?
- Полюбил, - он резко развернулся и больно сжал ее плечи.
- Ну вот, значит, лучше расстаться, - заключила Лана, но как-то неубедительно.
Это придало Павлу уверенности:
- Говорю же – дуреха. Не лучше. Не расстаемся. Я тебя люблю!
Палиндром судьбы.
Глава 1. Ира, вари!
Они уже долго жили вдвоем: отец, и Ирина. Мать умерла, когда дочке едва три исполнилось, и теперь существовала только на фотографиях: красивая, молодая, с русой косой через плечо, белозубой комсомольской улыбкой, вся такая дородная и ладная, что казалось, жизни в ней не на один век человеческий отмерено было. Ан, вот оно как, и до тридцати не дотянула. Ирка любила разглядывать мамино лицо, представлять, каким бы оно стало сейчас, искать сходство с собой. Втыкала фотографию в уголок зеркала и сравнивала. Отец считал, что дочь и мать похожи между собой, только Алла крупнее костью была и выше. Что ж, так тому и быть. В памяти Ирки мама осталась только ощущениями всепоглощающей нежностью и почему-то запахом ирисок.
- Папа, поговорим о маме? – просила дочка порою.
- Ну, что сказать? – неторопливо начинал отец. – Жизнь у нее была достойная.
И по тысячному разу звучал рассказ о маминой семье, о недолгих ее годах. Ирка закрывала глаза, и будто воочию видела и замерзшего после изрядной выпивки деда, и бабушку, в сорок лет оставшуюся вдовой с четырьмя детьми на руках, где Алла была второй по счету, старшей дочерью. А потом и вообще – старшей, когда брата Гришу забрали на Финскую, и он погиб даже еще до начала Великой Отечественной… В сорок первом маме в апреле только исполнилось пятнадцать. Она тут же пошла на пекарню, работать, даже экзамены в школе не сдала. Хотелось, чтоб бабушке полегче было: дома ведь еще двенадцатилетняя Полина, да семилетний Алешенька. Но проще не стало.
Бабушка буквально сгорела на работе, когда по шестнадцать часов стояла у станка на заводе, гитлеровцы наступали, мужики уходили на фронт, даже с броней – кому работать? Вот и доработалась.
На Алле теперь была вся семья, надеяться не на кого. Когда поступило предложение вывезти детей подальше в тыл, девушка не раздумывая долго, дала согласие. И на долгие годы в памяти Аллы осталась картина: Полина и Алешенька, машущие сестре рукой из тамбура поезда, толпа провожающих, все плачущие, прощающиеся на неопределенное время. Ирина сама читала дневниковые записи матери, как той было тяжело отпускать малышню в неизвестность, как младшая сестра разобиделась перед отъездом, какие проклятия бросала в адрес старшей. И как был милосерден и терпелив братишка. И ведь именно с ним Алле так встретиться и не довелось больше. Эшелон разбомбили, дети потерялись на просторах насилуемой страны.
Это уже потом, когда фашистская Германия сложила знамена, когда мама была замужем, почти перед рождением Ирки, нашлась Полина. Совсем взрослая, закончившая школу. Алла искала ее через радиопередачу, через знакомых и незнакомых людей. И случился огромный праздник, когда сестренка зашла в дом. А вот Алешеньку найти не удалось.
От отца Ирка знала, что мама постоянно говорила о своей вине перед братишкой. Мол, если б не отправила, может и прожили бы все вместе. Ее сомнениям вторила Полина.
- Приходила, мегера, и зудела, зудела, об одном и том же без перерыва! – рассказывал папа. – А когда узнала, что мама второго рожать собралась и большую свадьбу делать ей не будет, вообще взбеленилась! Кричала, что хоть бы родился мальчик, да желательно неполноценный, потом хлопнула дверью, больше ее и не видели. Даже о похоронах не знали, куда сообщать.
На этом отец обычно замолкал, гладил дочь по макушке широкой мозолистой ладонью. А потом уходил курить. Ему очень, видимо, не хватало мамы. Они познакомились в конце войны: девушка-сирота и парень-детдомовец, и так приросли друг к другу, что ни оторвать, ни отрезать.
Мечтали о квартире, о большой семье…
Квартиру потом отцу и Иринке дали от завода. Хорошую, двухкомнатную, на четвертом этаже. Но мамы тогда уже давно не было. Отец полностью посвятил свою жизнь дочке. Чужую женщину в дом приводить не стал. И Иринка, когда выросла, так же отрезала себя от мира парней: сначала – некогда, потом – устала. В голове только крутились мысли, что папа же без нее никак не сможет.
Но у папы были другие соображения. Он видел перед собой умницу и красавицу дочку, куда до нее всем актрисам, они, нынче, на одно лицо, без перчинки. А Ирка – и загляденье, и мясцо есть, где надо, и хозяйка хорошая. Такой и муж нужен, не абы какой, а вдумчивый, и чтоб положиться на него можно было. Она – девушка бесхитростная. Техникум закончила, в плановый пришла. Все на работе ее хвалят…
Но времена года сменяли друг друга, дни рождения приписывали одну незримую цифру, а ничего не менялось. Да, и когда поменяться-то: на работу до проходной вместе, после работы – так же, гулять Ирина не ходит, со случайными мужчинами разговор не заводит. Просто замкнутый круг какой-то получается!
Ирке было уже почти тридцать, когда, весьма озабоченный ее безмужним существованием, отец привел домой заводского механика Василия. Специально задержался сверхурочно, чтоб дочь ничего не заподозрила.
Самыми главными качествами у гостя было отсутствие жены, как таковой, и серьезность взглядов на жизнь. А остальные: работяга, поет хорошо под гармошку – прошли как-то уже мимо сознания отца, мол, если что, стерпится-слюбится.
- Ты, Ирка, свари что-нибудь по - скорому, - скомандовал папаша, для вида. - Мы после работы, примем чуток, для аппетиту. И в шашки сыграем!
- Так у меня все готово, - удивилась Ирина, не понимая нарочитости. – Суп горячий. Котлеты с макаронами.
- Вишь, быстрая какая, - подмигнул мужик потупившемуся Василию, толкнув того в бок, мол, ты не теряйся. – Полотенце нам тогда, дочка. Да, на стол накрывай!
Девушка с интересом поглядывала на молчаливого гостя. Тот едва проронил пару слов за ужином. Лишь отец беспрерывно что-то рассказывал и балагурил. И знай, подливал домашней наливочки себе в стакан. Это у него с беспокойства, с волнения. Не остановишь при постороннем… А Василий, похоже, выпить не любил: замахнул рюмочку и отодвинул ее – не буду больше. Ирке это понравилось. И парень сам ничего на вид. Ручищи вон какие – в два обхвата. Глаза выразительные, глубокие. Не красавец, конечно, но и не хуже других! Ест аккуратно.
Девушка знала по рассказам отца, что Василий приехал в город из поселка, поступил в техникум и тут же пошел на завод механиком, поскольку руки были золотые. Так и работал уже десять лет под началом папани ее. И не потому под началом, что не предлагают занять должность повыше, а просто сам отказывался. Скромный, значит.
Ирка мысленно прикинула, сколько он может получать, особенно, если со сверхурочными. Выходило неплохо. А одет – так себе. Все-таки за мужиком бабий глаз нужен!... А нет его, этого глаза.
- Василий, а у вас в поселке кто остался? – попыталась завязать разговор девушка.