— Коммерческий расчет, — сказал он по слогам. — Стало быть, Матвей человек расчетливый. Спокойный. Осторожный. Бесполезному уголовнику Соловью платит две тыщи долларов в месяц, чтоб не иметь за спиной недоброжелателя. То есть твой босс — умный?
— Да, — кивнул Разблюев.
Вот я — тоже умный, подумал капитан. Еще какой. Вон как ловко психологические портреты составляю. Только кой хер я при таком уме в свои сорок три года всего лишь капитан, и все, что у меня есть, — купленная в кредит квартирка на окраине? Не зря от меня мои жены сбежали.
— Может, он все-таки от жены сбежал?
— От Марины не убежишь.
Свинец помолчал. Напротив на особом столике располагался оснащенный стальным винтом механизм, смахивающий на средневековое устройство для пыток.
— Это что?
— Люлька. Чтоб правильно декантировать.
— Понятно, — сказал капитан, ничего не поняв. — А у тебя с Матвеем какие отношения?
— Нормальные. Он меня сюда по старой дружбе взял. Хотите выпить?
— Нет.
Разблюев вышел в общий зал, вернулся с початой бутылкой водки и стаканом. Ловким точным движением налил себе. Проглотил, не морщась. Очевидно, давно знал свою единоразовую дозу.
— По старой дружбе, значит?..
Ковбой охмелел мгновенно. Очевидно, хорошо выпил еще несколько часов назад, успел протрезветь, и сейчас его сразу развезло от ста с небольшим граммов. Несколько мгновений он стеклянными глазами изучал ряды бутылок в шкафах, потом перевел взгляд на капитана и тяжело вздохнул:
— Знаете, я ведь никакой не бизнесмен. Или, лучше сказать, никакой бизнесмен. Я музыкант. Барабанщик. — Он выразительно помахал руками, демонстрируя, каково это, быть барабанщиком. — Говорят, хороший барабанщик. Точнее, был хороший… Талантливый. Всю молодость барабанил. Самое большее, что мне платили, в период расцвета моей, так сказать, музыкальной карьеры — двадцать долларов за выступление. В месяц выходило триста. Если каждый вечер выступать. А еще надо же и репетировать… Пытался бросить. Много раз. Не получалось. Знаете, почему?
— Тянет, — сразу предположил капитан.
— Не то слово, — сказал Разблюев. — Талант у меня. Это не мои слова. Других людей. Семь часов могу стучать — и ни разу не ошибиться. А самое главное — совершенно не замечаю, как эти семь часов пролетают… Если у меня нет барабана — я болею. Плохо себя чувствую. Зато когда барабан есть, все сразу раз — и на свои места становится…
— Божий дар, короче.
— Ну да. Вот в девяносто восьмом позвал меня Матвей — и я бросил барабанить.
— Как же он тебя убедил?
— Убедить можно кого угодно в чем угодно, — вздохнул Разблюев. — Теперь я хорошо зарабатываю. Ну, не совсем бросил… Раз в неделю стучу. По субботам. В клубах. Группа «Лос Анормалес». Может, слышали?
Свинец пожал плечами.
— Живу теперь от субботы до субботы, — продолжил ковбой. — В остальное время вино продаю. Деньги делаю. Хотя они мне, в принципе, не нужны. А нужны только барабаны.
— Ясно.
— А вот у Матвея, — Разблюев с особенной хмельной суровостью указал пальцем на фотографии, — у него все иначе. Не дал ему бог никакого таланта. У него даже настоящего таланта к бизнесу — и то нет. Он не жадный. Он не эксплуататор. Он не любит рисковать…
Капитан вдруг сообразил, что все это время ковбой-барабанщик говорит про своего босса в настоящем времени, и перебил:
— Что с ним могло случиться?
— Понятия не имею. Честно. Врагов у него нет. По крайней мере, я их не знаю.
— Хорошо. Понял. Ты не договорил про свой талант…
Свинец не собирался мешать своему собеседнику откровенничать. Даже если излияния напрямую не касались главной темы. Пусть выговаривается. Обязательно проскочит что-нибудь нужное. Откровенные алкогольные признания — это хорошо.
— Талант… — печально улыбнулся Разблюев. — Я, имея талант, мучаюсь и водку пью, а он, Матвей, обычный мужик без тараканов в голове, — наслаждается жизнью. Заработал — поехал в Занзибар, ему хорошо. Вернулся, еще заработал — купил машину, опять ему хорошо…
— Завидуешь.
— Да. Завидую. По-тихому. Беззлобно. Как ненормальный — нормальному.
— То есть Матвеев — нормальный?
— Очень нормальный.
«Интересно, а я нормальный? — подумал капитан. — Нет, конечно. Какой я нормальный? Самый настоящий ненормальный. Ненормальнее некуда. Как говорят бандиты, больной на всю голову».
— Значит, говоришь — водку пьешь?
— Бывает.
— И Матвеев пьет?
— Не особенно. По крайней мере, запоями не страдает. Не стоит думать, что он сейчас где-то валяется в полной отключке.
— Ты говорил, что он плохой бизнесмен…
— Я так не сказал, — возразил Разблюев. — Я сказал, что у него нет особого таланта. Поэтому наша фирма — не крупнейшая в стране, а всего лишь одна из трех десятков таких же. И кстати, Матвей держится на плаву именно благодаря тому, что нет у него больших амбиций. Он никогда не лезет на рожон. Не придумывает глобальных проектов. Он умеренный и терпеливый, вот его козыри…
— Почему же он тогда пил? Деньги есть, проблем нет — зачем пьянствовать?
— Он не пьяница. Просто — пьющий. Бутылка вина в обед — вот его доза…
— И две — за ужином.
— Это вам Марина сказала?
— Может, и Марина. Стало быть, он садился за руль после бутылки вина?
— Нет. Он обедал обычно часа в три. Домой уезжал около восьми вечера. За это время хмель выветривался…
— Хорошо. Допустим. И все-таки зачем нормальному, обеспеченному мужику при красивой жене и дорогой машине — пить? Зачем?
— Не знаю. Значит, была причина. Может, его угнетала собственная нормальность. И вообще, кто сейчас не пьет?
— Насколько я знаю, — сказал Свинец, — многие. Бухать теперь не модно. Модно за здоровьем следить и спортом заниматься.
Разблюев рассмеялся.
— Вы забыли, где живете! Это же Москва! Здесь главное — не следить за здоровьем, а делать такой вид!
Кстати да, сказал себе капитан. Вот и итог разговора.
Он давно понял, что здесь не найдет ответов на свои вопросы. Ковбой ничего не знает. Если б знал — вел бы себя иначе. Нервничал и глаза бы прятал. С нетерпением ждал бы, когда гость уйдет. Изображал бы занятого. А не слушал бы себе музычку. Ему все равно, что случилось с боссом. Конечно, он не хочет занять его место. Он родился, чтобы стучать на барабанах, а в перерывах расхаживать в куртке с заклепками.
Но одну важную вещь этот ковбой все-таки сейчас сказал. Может быть, даже сам не понял, насколько важную.
Может, Матвеев вовсе не умный. Может, он вовсе не расчетливый, осторожный и спокойный — а просто делает такой вид?
Вдруг капитану пришла на ум хорошая мысль.
— Слушай, Вадим… Ты ведь хочешь найти Матвея?
— Конечно, — твердо ответил барабанщик.
— Как я понял, деньги у тебя есть…
— Есть.
— Тогда дай мне… — Разблюев напрягся, а капитан развеселился, но не подал виду, — дай мне лист бумаги. — Он написал семь цифр и фамилию. — Позвони вот этому парню. Он быстро приедет. Заплатишь ему, сколько скажет. Он обследует помещение. На предмет подслушивающих устройств. Может, босса твоего давно пасли. Следили. По-тихому. А как собрали информацию — так и взяли его в оборот… Ты проверял его банковские счета? Может, оттуда уже кто-то деньги снимает?
— У меня нет доступа к его личным счетам.
— А у Марины?
— Этого я не знаю.
— Если я был с тобой груб — извини, — сказал Свинец. — Я человек жесткий. Я без мамы вырос. И еще: мне нужен номер твоего телефона. Будь на связи. Завтра я тебе позвоню. Наверняка нужно будет что-то уточнить.
Капитан слукавил. Завтра он работать не собирался. Пропавший виноторговец подождет. А поездка на родину, в деревню, к братовьям — это святое.
8. Поздравляем, ты умер
Матвей умирал почти четырнадцать минут.
Увидел во всех подробностях и знаменитый тоннель, и свет в конце тоннеля, и тьму в конце света, и те места, где свет и тьма становятся единым целым, а потом те места, где нет ничего, что было бы целым или единым.
Его долго несло по черным лабиринтам. Бросало то в холод, то в жар. Подкатывала и отступала тошнота. Мгновения полного расслабления сменялись периодами сильнейших судорог, когда каменели, напрягаясь, даже ресницы, даже мочки ушей.
Вдруг все прекратилось, он словно повис внутри самого себя, — и вот вспыхнули перед глазами тысячи ярких молний, необъятная и простая картина живого и мертвого мира предстала во всей ее гармоничной законченности; мозг прояснился до последней степени, и в одно короткое мгновение в нем засверкали исчерпывающие ответы на все вопросы, сводившие с ума человечество на протяжении десяти тысяч лет его истории. Есть ли Бог, в чем смысл жизни, что такое путешествия во времени, и вечная молодость, и философский камень, и инопланетный разум. Но и ответы, и тем более сами вопросы, теперь показались Матвею примитивными, несущественными. Так старец снисходительно усмехается юношеской наивности.
— Господи, как все просто! — воскликнул он, чувствуя все усиливающийся восторг, и очень скоро новопреставленный раб божий целиком отдался этому восторгу. Все уравновешено, понял он, задыхаясь от наслаждения. Страх смерти, испытываемый всяким человеком на протяжении всей его жизни, неминуемо и логично компенсируется сильнейшей эйфорией, когда умерший наконец оказывается на той стороне. Это же так просто!
Он долго смеялся. Хохотал, захлебываясь. Целую вечность. Пока не понял, что кто-то находится рядом, скромно и с нечеловеческим терпением ожидая, пока новичок не успокоится.
— Кто ты? — спросил Матвей.
— Здесь никого нет.
— А с кем я говорю?
— Сам решай.
— С Богом? — осторожно предположил Матвей.
— Разумеется, нет. Бог не разговаривает. Он дает понять.
Ответы отдавались в голове гулким многократным эхом; звуки низкие, необычайно приятного, комфортного тембра; было ясно, что произносивший их, кто бы он ни был, исполнен к собеседнику большой симпатии.