Жизнь удалась — страница 48 из 70

Охранник выпрямился и дохнул на капитана водкой.

— Подождите здесь.

Сыщик смирно кивнул.

В здании царила глубокая тишина. Слишком глубокая даже для субботнего вечера. В крупных столичных фирмах, знал капитан, всегда в избытке имеются трудоголики, карьеристы и прочие желающие работать сверхурочно. Прогуляйтесь вечером выходного дня мимо любого офисного центра — обязательно увидите несколько освещенных окон. Бизнес не уважает выходные дни. Здесь же, в коридорах Фонда ветеранов спорта, пахло пылью и перегаром. Равнодушным бездельем.

Свинец посмотрел в окно и увидел подкатившую ко входу машину — из нее вышла женщина в дорогостоящем прикиде роковой красавицы. Меховой палантин, кроваво-красная помада на губах. Лицо свидетельствовало о трагически быстром прохождении дистанции от девочки до старухи. Осанка царственная.

По осанке Свинец ее и узнал. Шепотом весело выругался, подхватил свой фальшивый баул гостя столицы и бросился на крыльцо.

Впрочем, никто бы не назвал ее старухой. Только глаза, жирно накрашенные, с тусклыми белками излечившейся наркоманки, выдавали возраст — не биологический, а тот, что сопряжен с объемом пережитого; биологически ей было едва ли больше сорока пяти, взгляд же принадлежал существу, прожившему минимум три жизни.

Капитан приветственно развел в стороны руки и счастливо захихикал:

— Кого я вижу?! Катерина!

Женщина рассмеялась — коротко, нервно. Очевидно, сразу поняла, что попала в лапы капитана совершенно случайно, и теперь досадовала. А сам капитан всегда верил в счастливый случай, выпадающий каждому, кто правильно живет, и сейчас ему стало весело.

— Что ты здесь делаешь? — елейным тоном спросил он.

— А тебе какое дело?

— Дело мое простое. Уголовное.

Поджав ярко-красные губы, Катерина попыталась шагнуть к входной двери, но капитан преградил ей путь:

— Отойдем. Надо поговорить. У меня машина за углом.

— Мне некогда.

— Понимаю. Но ты же найдешь пять минут для старого друга?

— Ты очень не вовремя. Я серьезно. Тут есть охранник. Я закричу…

Капитан засмеялся:

— Этого охранника можно закошмарить палочкой от мороженого. Ты что, мне не рада?

Вежливо, но твердо он ухватил начинающую нервничать даму за меховой рукав и повлек за собой. Кивнул на вывеску Фонда:

— Как же ты связалась с такими гадами, дорогая? А? Я ожидал от тебя чего угодно, только не такого. Это же упыри и людоеды… Вот и машина моя. Залезай.

— Ты разбогател?

— О чем ты? Я все еще капитан. Тачка не моя. Конфискована у лица, совершившего преступление. Лицо созналось. А я взял покататься…

— Что тебе нужно?

— Ты не ответила на вопрос. Зачем связалась с этой гнилой конторой?

— Это тебя не касается.

— А ты мне не груби. Я же тебе не грублю. Вот и ты мне не груби. Иначе, если ты будешь грубить — то и я начну грубить, ответно. Я очень грубый. Я без мамы вырос. Повторяю вопрос: что ты здесь делаешь?

— Заходила по работе, — хрипло сказала женщина и отвернулась.

— Эта контора, значит, берет у тебя девочек?

— Может быть.

Свинец вздохнул.

— Странно. Я думал, ты остепенилась, Катерина. Замуж вышла. За нормального человека…

Собеседница капитана была женщина большого ума и выдержки; она заметно расслабилась и простым голосом ответила:

— Вышла. Почти. Только погиб он. Разбился на машине. Не успели мы расписаться. Все досталось его детям от первого брака…

— А тебе — ноль.

— Ага.

— Как говорила моя вторая жена — «не были богаты, нечего и начинать». Слушай, давай я на тебе женюсь, а? Вот у нас тандемчик будет! Жена — бандерша, муж — капитан милиции!

— Ты что, специально меня здесь караулил? Чтоб сделать предложение руки и сердца?

— Не веришь?

— Нет.

— А я серьезно.

— Не пойду я за тебя, Свинец. Ты ж голодранец.

— Ничего подобного. У меня теперь даже квартира есть. Мне, правда, за нее еще двенадцать лет платить, но все-таки… Ты мне подходишь. Женщина умная. Трезвая. Спокойная. С порошком, наверное, давно уже завязала… За здоровьем — следишь…

— Видать, крепко вас прижало, товарищ капитан.

— Ну, не то чтобы прижало… Устал один.

— Все устали. Тебе что, жена нужна, чтоб по голове гладила? Поддерживала морально? Таких сейчас не делают.

— Делают, — убежденно ответил капитан. — Искать надо.

— Тогда ищи. Искать — твоя работа.

— Ты права. Кстати, о работе. Кактуса знаешь?

Катерина напряглась.

— Нет.

Не отрывавший взгляда от лица своей собеседницы, капитан в этом месте разговора щелкнул пальцами и выкрикнул:

— Стоп! Плохо! Еще раз повторяю вопрос: знаешь ли ты Кирилла Кораблика, по прозвищу Кактус?

— Что-то слышала.

— Он здесь работает?

— Не знаю.

— Опять плохо! Кирилл Кактус работает в Фонде?

— Ну ты и сволочь, Свинец…

— Я не сволочь, а старший оперуполномоченный. Кактус работает в Фонде?

— Да.

— Где он сейчас?

— Не знаю!

— Зачем ты так, Катерина? — печально спросил сыщик. — Ты забыла, кто я? Я же твой друг. Сережа Свинец. Я тебя из говна вытащил. Я тебя от сто второй статьи отмазал. До сих пор бы сидела…

— Я не убивала. Ты это знаешь. И тогда знал. И вообще, это дело прошлое.

— Ага. Тогда поехали, Катя, — зло сказал капитан. — Поехали в отделение. Оформлю тебя как подозреваемую.

— А что случилось?

— Особо тяжкое преступление.

— Я позвоню своему адвокату.

— Звони, — дружелюбно кивнул капитан. — Сейчас — без четверти четыре. Суббота. До шести я тебя покатаю по городу, потом привезу в контору, сразу закрою в «обезьянник» — пока твой адвокат доберется в Москву… у него же загородный дом, и он сейчас наверняка именно там, в загородном доме… у камина сидит, коньячок сосет… пока он дозвонится до прокурора… а у прокурора тоже нет желания напрягаться в субботу вечером… пока все уладится… домой ты доберешься только под утро, вся на нервах… и это в лучшем случае. А в худшем — просидишь до понедельника.

— Я в Москве с семьдесят девятого года, — задумчиво произнесла женщина. — Четверть века, прикинь? А вы, менты, не изменились.

— А незачем, — весело ответил капитан. — Незачем, поэтому и не изменились. Менты всегда одни и те же. Меняется только их начальство. Поехали.

Он повернул ключ и завел мотор. Тронул, выкатился на проезжую часть. Катерина стиснула руки.

— Зачем тебе Кактус?

— Катя, — негромко позвал капитан, игнорируя вопрос. — Я тебе не враг. Ты связалась не с теми людьми. Они вообще не люди. Они человека похитили. Возможно, уже и убили. А чтоб никто его не искал, подложили чужой труп. Это конченые беспредельщики, и мозгов у них нет. Действуют методами девяносто второго года. Так сейчас никто не делает. Им недолго осталось. Я их накрою. Если не я, значит — кто-то еще; неважно. Расскажи мне все, что знаешь. И забудь про этот фонд спортсменов. Навсегда.

Капитан смолк Хорошее настроение куда-то делось.

— Не трясись, — сказал он. — Никуда я тебя не повезу.

Высажу сейчас. Иди, куда шла. Дура. Но в церковь — зайди. Свечку поставь. Потому что сегодня твой самый счастливый день. Судьба меня специально на твоем пути поставила. Если б не я, ты бы, может, через неделю-другую тоже без вести пропала… Ты девок под богатых козлов подкладываешь — бог тебе судья. Это ремесло вечное. Но с ними, — капитан показал себе за спину большим пальцем, — не связывайся. Им конец настал. Я сейчас туда зашел — а на входе охранник пьяный. В серьезной конторе охрана на работе не пьет. Даже в субботу…

— Стой, — с ненавистью сказала Катерина. — У Кактуса постоянная девочка. Наташа. Стриптиз танцует. Она с ним уже полтора года. Что между ними — я не знаю. Может, даже любовь. Только она тебе ничего не скажет.

— Мне? — Капитан расхохотался. — Не скажет? Ничего? Мне — не скажет?! Мне?!

Так ему вдруг стало забавно, что он ударил ступней по педали, и машина остановилась, в самом неудобном месте, посреди оживленного перекрестка, и возмущенно загудели едущие следом, и заморгали фарами, пытаясь образумить странного водителя, напомнить ему, что он всем мешает, — но человек из МУРа продолжал смеяться едва не навзрыд.

Вот же пошутила! Вот же сформулировала! Это же надо же так же предположить, что есть на свете живое мыслящее существо, способное скрыть от капитана Свинца нужные ему сведения! Вот же приходят же фантазии в человеческие головы!

Мгновенно, на середине самого юмористического всхлипа, страшный милицейский хохот оборвался.

— Где эта твоя Наташа? Давай, звони. Поедем разговаривать. Прямо щас.

Капитан вспомнил своего брата. Представил его, въезжающего на своем бульдозере — в руках бердана, в зубах цигара — прямо сквозь строй аспидно-черных лимузинов в двери Межрегионального фонда; ревет дизель; страшно лязгают гусеницы, сокрушая тонкий, как бумага, столичный асфальт; лопаются и сминаются лакированные корпуса автомашин; хохочет и матерится Федот, нажимая рычаги, до основания сокрушая лакированную жизнь.

Свинец повторил:

— Прямо щас.

Машина по-прежнему стояла на пересечении улиц, мешая всем. Но капитан работал и на мелочи не отвлекался.

Упорно давит рычаги веселый Федот. Вокруг в панике суетятся секьюрити, бодигарды и прочие низшие чины бесчисленной армии холопов. Хрюкают рации. Свистят свистки. А трактор ревет, лязгает и едет. Федот малахай на затылок сдвинул, из поджиглета целит. В людей, конечно, палить не будет, но в воздух — запросто. Чтоб жути нагнать. Рычит железный конь, когда-то пришедший на смену крестьянской лошадке. Стальной нож соскребает с поверхности мира все лишнее и чрезмерное. Чрезмерно черные повозки для чрезмерно сытых пассажиров, охраняемых чрезмерно услужливыми шестерками. Хрустит, в прах распадается под ножом все, чего быть не должно.

Доволен Федот. Вот соскреб толстый слой кокаина — обнажилась позолота. Блестит сально. Соскреб и ее. Дальше самый толстый слой: дерьмо окаменевшее, кровь, прочая физиология — и это долой. Все долой — пока не обнажится основа.