Я рассматривала щенка и не произносила ни слова. А в его глазах тем временем зажигалась решимость. Набравшись храбрости, он обратился ко мне обиженным лаем: «Да, я маленький и слабый. Меня продают. Никому-то я не нужен. Двух братьев и сестру забрали, а меня не выбрали. Мне хочется есть, плакать и спать. Вы — такая большая и сильная — без стеснения, без сострадания разглядываете меня, будто игрушку. А я живой, и мне хочется есть, плакать и спать».
Я внутренне сжалась. Мысли и чувства щенка проникли в меня и стиснули сердце. Оно не устояло, и я влюбилась на всю жизнь. Никто бы не смог теперь отнять у меня малыша. В ответ на мои чувства щенок приободрился, уверенно отряхнувшись.
Но тут в кухню вошли вместе, словно сговорившись, Айна и кошка Машка. Я напряглась. Как могла забыть — они тоже решают! Настал переломный момент. Обе девушки — разбойницы, натуры зловредные и эгоистичные. Но между собой дружат. Что называется, нашли друг дружку. Примут ли новенького?
Сармат сжался и покрепче уперся в пол тоненькими ножками. Подобная черной горе, Айна и на ее фоне крохотная и серенькая, как мышка, Машка миролюбиво обнюхали гостя. Обе уточнили его пол, перекинулись одобрительными взглядами и присели подле щенка. Я вытерла холодную испарину, покрывшую лоб: «Слава богу, не отвергли!» Супруг, сын и владельцы щенка разом облегченно вздохнули — все оценили судьбоносность момента.
Не откладывая дело в долгий ящик, хозяева щенка приступили к обсуждению деталей сделки и передали родословную. Сармат остался стоять посреди кухни. Голова его от переживаний шла кругом. Чтобы не упасть, щенок глазами уперся в пол. Я предложила ему прилечь и указала рукой на место у батареи. Сармат мгновение смотрел на меня чрезвычайно серьезным взглядом и — о диво! — последовал к батарее и там улегся. «В кого ты такой послушный?» — вырвалось у меня. За Сармата ответили заводчики.
От них я узнала, что мальчик был сыном той самой, однажды встреченной в парке мужем борзой девочки, которая до того погибала в сарае одного частного домовладения, пока ее не приютили и не выходили нынешние заводчики. Они сказали, что Сармат — копия матери, взять хоть окрас, хоть ум. «Борзые — все послушные», — хором добавили мужчина и женщина. Я покосилась на Айну и подумала: «Не все! Я — „счастливая“ обладательница единственного исключения». Вслух же сказала другое: «Ну и замечательно!»
Заводчики заулыбались. Лица сына и мужа просияли.
Мама отсутствовала и даже не была осведомлена о нашей очередной «борзой» авантюре.
Сармат спал на полу кухни, когда уезжали его — уже бывшие — владельцы. Проснувшись, он наелся каши, сухого корма (из миски Айны, его собственную мы приобрели ему на следующий день), пирога с капустой и запил трапезу молоком. Он ел все подряд. Сухой корм всасывал, как пылесос. Насытившись, мальчик захотел в туалет и подбежал к входной двери. Было за полночь. Я расстелила у двери клеенку, положила сухую тряпочку и пригласила его сделать неотложные дела. Он повиновался.
Семья пришла в восторг. Сармат демонстрировал недюжинные умственные задатки. На ночь определили щенка в кухне. Там, к слову сказать, выросли почти все мои борзые. Диван к тому времени сменился большим раздвижным креслом. Показали щенку, что кресло и есть его место. Сармат тут же запрыгнул на него и свернулся калачиком. Было непривычно. Айна редко ублажала нас послушанием. Муж сказал, что Сармат — другой, с кобелей спрос строже, потому у них в крови строгость.
Сармат с месяца содержался на даче, к природе здоровьем приспособиться успел. Адаптировался независимо от прививок. Назавтра супруг назначил ему проверку полями.
Утро удивило, так как Сармат терпел и просился на улицу. Муж вывел его с Айной и вернулся довольный: кобелек-то чистоплотный. Собрались и пошли за город. Сармата в дорожной сумке через плечо нес муж. Высовывалась одна голова щенка. Его глазенки стреляли по сторонам — запоминали дорогу. Айна шла с невозмутимым видом, будто с вечера в ее жизни ничего не изменилось. В полях высвободили Сармата, и тот побежал. Быстробыстро. Правило летало само по себе, а его длина равнялась длине туловища. Задние ноги опережали передние и забрасывались аж поперед ушей. Движения мальчика не выглядели слаженными. Айна, пробежав несколько кругов для разминки, замерла и потом какое-то время наблюдала за Сарматом.
Неожиданно она подалась туловищем в его сторону, сверкнула очами и погналась. Я увидела знакомое, нехорошее и недоброе, выражение в глазах своей борзой и похолодела. Муж тоже распознал намерения Айны. Она приняла Сармата за зверя.
Дикими голосами мы закричали: «Нельзя!» — когда Айна уже настигала Сармата. В ответ на наши крики она мотнула головой, словно смахивая пелену азарта с глаз, и в недоумении остановилась прямо возле Сармата. Тот ничего не понял и лизнул Айну в нос. А может, понял и лизнул за то, что не удавила. Кто знает!
Было заметно: до Айны дошло, что, повинуясь неистовому внутреннему порыву, она чуть было не погубила борзого ребенка.
Я отчитывала Айну, а сама думала о Сармате. Его пробежка оказалась жалким подобием бега борзой. Даже несуразно сложенная в щенячьей поре, Айна и тогда не бегала столь нескладно. Сармат абсолютно не владел частями тела. Они ему совершенно не подчинялись, действуя сами по себе.
Супруг разочаровался. Ему уже не нравился Сармат, с его нелепой поскачкой, растянутыми, утонченными формами и линиями тела, а также насторожило поведение Айны. Он изъявил намерение вернуть щенка заводчикам. Душа моя ушла в пятки, еще ниже и жалобно застонала откуда-то из-под земли. Сердце зашлось и защемило тоской. Сдавило внутренности, и похолодело в руках. Нахлынуло чувство, что у меня собираются отнять родного ребенка.
Сармат бросал на нас растерянные и вопрошающие взгляды: «Вы мною недовольны? Но почему? Ведь так старался, не ленился. Бежал быстро, как мог. Что не так? Не хотите меня! Куда ж я теперь?!»
Губы щенка задрожали. Глаза сделались несчастными. Он понимал, что его отторгали и не хотели любить. Душа щенка горевала и противилась расставанию: ему очень-очень понравились приютившие его люди, и собака-гора, и кошка-мышь, и ужин, и большое уютное кресло.
Сын, которому исполнилось десять лет, не согласился со своим отцом, заявив, что негоже бросать в беде слабых и сирых. «Не все то золото, что блестит. А душа у щенка хорошая и нрав покладистый. Он нам доверился. Плохо обижать маленьких», — досказал он.
Я подхватила Сармата с земли и крепко обвила руками, как лианами. «Не отдам, и не надейся!» — в сердцах закричала я мужу. Тогда он предложил сделать выбор между ним и борзым кобельком. Во мне взорвалось ликование: «Здорово, что есть выбор! Ужасно, когда его нет!» Не раздумывая, я выкрикнула: «Конечно, Сармат!» — и расцеловала всю мордочку щенка. А сын прижал к щеке его лапку.
Айна зло щурилась на супруга и подпрыгивала к моим рукам, с неистовством вылизывая у Сармата ушки. Тот млел.
Наш натиск вверг мужа в подавленное состояние. Погрустневший, он бездумно срывал с ближних кустов веточки и зачем-то их разжевывал.
Воспрянувший духом, Сармат высвободился из моих объятий и жизнерадостно заносился по полю. От него исходил поток неиссякаемой радости существования на земле. Свое непререкаемое жизнелюбие Сармат сохранил и повзрослев. Он постоянно напоминает нам, что жизнь — великий дар Божий!
Когда возвращались, Айна сопровождала сумку с Сарматом и всем своим видом показывала прохожим, что в сумке — ее щенок, которого она любит и которым гордится. Девочка периодически подскакивала к Сармату, чтобы лизнуть его еще и еще. Глядя на материнские нежности Айны, муж махнул на все рукой…
Кошка Машка влюбилась в Сармата без памяти. Впервые в жизни она повстречала мужчину своей мечты и отдала ему свое маленькое — но полное любви! — сердце. Кошка постоянно толклась подле Сармата, заглядывала в его огромные черные очи и готова была в них утонуть. Стоило ему прилечь, она пристраивалась к мягкой псовине кобеля и заводила долгую мурчащую песнь о любви. Сармат принимал ее чувства как должные: не равнодушно, но и без трепета. Он знал себе цену и считал, что сражает наповал любую представительницу женского пола. Машка же довольствовалась прикосновениями и теплом его тела. Кобель не обижал ее, не гнал прочь. Ни на что большее старенькая кошка не рассчитывала. Предмет любви был рядом, и счастье было с ней.
Сын пребывал на седьмом небе. В доме появился еще один мужчина, а у него — братишка, друг. Да какой! Игривый, любознательный, послушный, умный, компанейский, открытый, искренний, добрый и веселый. Из детской то и дело слышался громкий смех сына и отрывистый радостный лай Сармата.
Непосредственно не участвуя в воспитании, Айна позволяла Сармату делать с ней, что угодно. Она не играла с ним, но не препятствовала его шалостям. На ней Сармат отрабатывал приемы боевых искусств: хватки за горло, в ухо. Айна ходила обслюнявленная, и вечерами я протирала водой и расчесывала ее слипшуюся и всклокочившуюся псовину. Ни разу Айна не зарычала на Сармата, не куснула его — никогда ничем не обидела. Если он делал ей больно, она взвизгивала и скрывалась в ванной. Наша злобная девочка во всем потакала своему любимцу. Ее привязанность к щенку и нежные чувства к нему были очевидны. Глаза Айны светились счастьем и умиротворением.
На второй день пребывания в доме Сармат характерной позой показал, что знает свой кобелиный долг и обязательно его исполнит в отношении Айны, повзрослев. С тех пор не проходило ни дня, чтобы он не подтверждал свое будущее намерение. Айна снисходительно улыбалась в ответ, но не возражала. «Поживем — увидим!» — вздыхала она, вспоминая былое. Муж восхищенно отреагировал на любовные притязания Сармата: «Наконец-то девочке повезет. Настоящий мужик подрастает!»
Что же творилось со мной? А я была не в состоянии оторваться от щенка. Судьба доверила мне выращивание борзого кобеля!
Борзые кобели — спецназ в псовой охоте, они лично душат (давят) волка. И этот атакующий характер обязана была взрастить, взлелеять я! Ежедневно засиживаясь за полночь, я часами разговаривала с Сарматом и изучала его. Мои руки скользили по мягкой короткой псовине щенка, и Сармат смыкал от удовольствия веки: с ним говорили, его гладили — значит, любили. Вскоре он позволял мне делать с собой, что угодно, даже лечить. Во время укола отворачивал голову и хныкал, но терпел — меня не трогал. Рвала с помощью суровой нитки засидевшиеся молочные клыки (нередкое дело у борзых): верещал, но не сопротивлялся. Когда я занималась на кухне хозяйством, Сармат поджимал губы, слегка обнажая зубы, и с такой мимикой на морде часами наблюдал за мной из кресла. Я отдавала ему самое вкусненькое, лечила после прогулок ранки на его нежных лапках, чистила ушки, р