ьшая вероятность исправления данного врожденного дефекта. Ветеринар пояснил, что коррекция производится путем операции, но сперва щенок должен подрасти.
Наконец-то свершилось чудо: у Айны наследники. Муж отпросился пораньше с работы, и мы вместе сидели на корточках возле чаши со щенками. За нашими спинами стояли мама с сыном. Вымытыми до стерильности руками супруг трогал мягкие живые комочки, едва касаясь пальцами. По его лицу, как бабочка по полю, порхала трепетная, нежная улыбка. Она перелетала с глаз на губы и обратно, но чаще две бабочки одновременно помахивали крылышками и там и там. Малыши хватали крошечными лапками пальцы мужа, вытягивали крохотные, продолговатые головки и чмокали тоненькими губками: они уже настойчиво искали материнскую грудь.
— Давно их кормили? — спросил супруг строго.
— Совсем не кормили, — заверил его сын и осуждающе посмотрел в мою сторону.
— Не до того было, — членораздельно выговаривая слова, вступилась за меня мама.
— Сейчас и покормим, — как можно жизнерадостнее сказала я.
— А чему ты радуешься?! — не поддержал моего оптимизма супруг. — Щенки, понимаешь ли, скоро с голоду издохнут, а ты веселишься. Ни в чем нельзя положиться на семью. — Муж презрительным взглядом обвел всех присутствующих.
Сын виновато потупился, а мама исчезла с глаз. Я тем временем постелила на паркет одеяло и уложила на него Айну. Муж аккуратно перенес щенков из чаши к матери и приложил их мордашки к соскам. Детки жадно зачмокали и бойко затолкли по животу Айны лапками.
Только мы настроились на восхитительное созерцание щенков, сосущих мать, как наша «кобыла» по кличке Айна вскочила на ноги. Малыши оторвались от сосков и попадали на одеяло, а Айна чуть на них не наступила, бессмысленно топчась по полу. Я вовремя успела выхватить из-под нее щенков.
Сделалось очевидным, что помет Айне доверить нельзя. Мы уложили ее снова на одеяло и силой удерживали в лежачем положении, пока щенки сосали молоко. Впредь подобным образом кормили деток по восемь раз в сутки. В остальное время они спали в стиральной чаше.
В Айне всегда кобеля было больше, чем суки — что внешне, что внутренне. Кобелиные бесшабашность и безалаберность преобладали в ней над сучьей вдумчивостью и предусмотрительностью. Наша сука была боевой, а не детородной машиной и что делать со щенками не знала. Бог ущемил Айну в материнском инстинкте, наградив лишь потребностью вылизывать и оберегать своих крох.
Айна невпопад — зачастую, когда щенки сладко спали после кормления — вскакивала со своего места подле чаши и будила крошек, начиная усердно чистить их языком. Те недовольно попискивали — хотели спать. Айна терялась в догадках, что бы еще сделать для деток. Ничегошеньки не придумав, она ложилась на пол подле своих посапывающих детенышей, сосредоточенно глядела на них и беспомощно взлаивала, повествуя историю своего долгожданного материнства. Девочка не могла не излить чувств, что переполняли ее сердце. Щенки, похоже, привыкли к полоумному крику мамаши — беспробудно спали. Независимая прежде, отныне Айна сделалась уязвимой и зависимой.
Кошка Машка, которой недавно исполнилось тринадцать лет, большую часть дня просидела запертая с Сарматом в зале. Ближе к вечеру она вышла на кухню, обнюхала щенков, лапкой цапнула за нос непрестанно орущую Айну и улеглась на полу возле чаши с новорожденными. Кошка мягко замурчала щенкам колыбельную песню, стараясь своей душевностью затмить ненормальные вскрики Айны. Машка с благоговением в голоске убаюкивала маленькие живые комочки. Она смотрела на щенков так, словно ощущала их своими котятами. Пускай ей не было дано родить самой, но право насладиться близостью малышей, теплом их невинных душ и отдать им свою нерастраченную материнскую любовь кошка, как она считала, заслужила. Крошечная мордашка Машки была озарена бесконечным счастьем.
Сын осмелился приблизиться к щенкам непосредственно, когда их начали кормить во второй раз. Он осторожно, со страхом трогал их пальчиками и затаивал дыхание. Вид новорожденных умилял и восхищал его. Сын впервые столкнулся с таинством появления на земле новых жизней. Потрясенный и растроганный случившимся, поздним вечером он забылся в глубоком сне.
Про Сармата все совершенно забыли. Почти сутки кобель не ел, не пил и не двигался с места. Уже под утро он виновато выглянул из зала, украдкой приблизился к входной двери и слабо поскулил — намекнул на неотложные дела. Муж вывел его на прогулку. Вернувшись, Сармат с заискивающим выражением на морде приблизился к порогу кухни и тихо пробурчал мне: «Можно, наконец, взглянуть, что тут у вас появилось? Я чую запах новой жизни». Он догадался, что в семье произошло не рядовое — исключительное событие.
Я поднесла чашу со щенками к кобелю. Сармат принюхался. Его взгляд наполнился ужасом, сменился недоумением, замер в растерянности. Инстинкт подсказал кобелю, что в доме невесть откуда взялись крохотные борзые! Породу он определил по запаху. Щенки пахли Айной. «Но почему они пахнут Айной? И откуда они у нее?» — задавался мучительными вопросами Сармат. Свою причастность к появлению щенков он подсознательно допускал, но не мог объяснить, в чем же она заключается. Мысли молодого кобеля путались, ноги подкашивались, нижняя челюсть тряслась.
Я не ожидала, что Сармат окажется столь впечатлительным и чувствительным. Не хватало только его обморока. Дала кобелю успокоительных капель и вкратце растолковала, что он стал отцом, а перед ним его дети, которых родила Айна. Сармат смотрел на меня, не мигая, пока я говорила. Дослушав до конца, он звучно залаял на весь дом. Его лай слился с безостановочными воплями Айны.
Невообразимый по глубине чувств и громогласности, борзой дуэт сотрясал люстру. Наши собаки пели гимн породе. Они провозглашали новую жизнь, сотворенную ими самими!
Проснувшийся сын затащил кобеля в свою кровать и там успокаивал нежными словами и поцелуями. Сармат затих.
Айна же, оказавшись на кухне одна — без поддержки Сармата — перешла на негромкое тявканье. Муж на нее прикрикнул. Думал, новоиспеченная мамаша утихнет, но не тут-то было. Его действо возымело обратный эффект: Айна ощерилась на него и залилась звонким визгом. Я ладонью прикрыла собачью пасть и тут же засунула в нее конфету. Айна, как слюну, сглотнула конфетку и сменила визг на тихую истерику. Она обожала конфеты и шоколад. Супруг часто шутил: «Если бы к зайцам привязывали по шоколадке, то Айна не упустила б ни одного».
Оставив Айну предаваться своим уже негромким переживаниям, мы с мужем разглядывали малышей. Я разочарованно констатировала, что сука уродилась черной, а не рыжей или красной, как мне мечталось. Супруг с удовлетворением отметил, что кобель — в Айну, как он и хотел. Муж признался, что накануне щенения видел сон, которому не придал тогда значения. Ему привиделось, что у нас появились два щенка, один — здоровый, а другой — больной. Мы сделали заключение, что сон вещий: у кобеля сломан хвост. Но наше заключение было поспешным…
Слов о выбраковке кобелька не произносили. Муж высказался относительно хвоста, что тот со временем подровняется. Но, на всякий случай, им на меня была возложена обязанность по выпрямлению хвоста путем массажа. Мой внутренний голос дал мне понять, что хвост досконально не выправится, а про массаж промолчал.
По ходу разговора нам вспомнились найденные Сарматом две ложки — предупреждение о приходе в семью двух новых едоков. Я достала ложки из кухонного шкафа, связала их воедино симпатичной шелковой ленточкой и подвесила на ковер, занавешивающий нашу прикроватную стену.
Мне было обидно до слез, что Айна не исполнила моего желания, родила дочку не рыжей. Я докучала супругу переживаниями по этому поводу и никак не могла смириться с имеющимся фактом. Перед глазами стояли красно-рыжие мать и бабка Айны, а в облаках памяти проплывали борзые всевозможных мастей. Их окрасы были подобны многочисленным и изысканным соцветиям палитры художника, потому что расцветки псовины борзых могут сочетаться, переплетаться и переливаться из одного в другой, создавая неповторимую гармонию красок и оттенков.
Ввиду неисчислимых подмесей иных борзых кровей при выведении породы русской псовой борзой, окрасы псовины ее представителей сделались многоликими. Эти окрасы таковы: белый; половый (желтоватый, бежевый); грязно-половый или бурматный (половый, подернутый пылью), он же с мазуриной (щипец и оконечности ушей черны); бледно-половый; красно-половый; красный (светло-гнедой, красно-рыжий); красный с мазуриной; муругий (по красному окрасу пробивает черная ость); чубарый (с темными пятнами, темный); серый (цвета русачьей спины); голубой (цвета мышиной шерсти); черный (вороной); пегий (с отметинами, чаще в виде полос, независимо от окраса); полово-пегий (по белому — половые отметины), он же с мазуриной; красно-пегий (по белому — отметины красные), он же с мазуриной; муруго-пегий (по белому — муругие отметины); чубаро-пегий (по белому — чубарые отметины); серо-пегий (по белому — серые…); голубо-пегий (по белому — голубые…); черно-пегий (по белому — черные…); с загривиной (белая отметина вокруг шеи); белогористый (с белой псовиной на груди и нижней части шеи); в подпалинах (у борзой: черной, серой, черно-пегой, голубо-пегой и серо-пегой — на щипце, щеках, над глазами и на оконечностях половая или красная псовина); серо-подпалый (у черной, черно-пегой и другого темного окраса борзой на щеках и щипце псовина серая).
(При этом надо помнить, что по породе, независимо от окраса, ноги борзой всегда белы!)
Неистощимое многообразие цвета, его тонов, полутонов, их сочетаний, теней и бликов привнесла в мир борзая! Почему же моим уделом стали борзые с темным окрасом? Почему в стиральной чаше пищала и ползала именно черная, а не красная (или какая другая — посветлей) борзая «могучая» кучка?
В то время я придавала немалое значение окрасу борзых, сейчас для меня главное — душа собаки.
Муж указал на бессмысленность моих стенаний. «Ты думаешь, что, продолжив муссировать эту тему, сможешь изменить масть новорожденной суки и она одна, такая единственная и неординарная, вырастет рыжей?» — попытался образумить меня супруг.