Сармата к щенкам не подпускали. Изредка давали обнюхать с рук. Вниманию Сармата в такие минуты не было предела. Глаза и мочка носа кобеля детально изучали борзых крох. Было видно, что он хотел познавать маленькие создания еще и еще, но по человечьему велению сеансы знакомства продолжались недолго. По их окончании Сармат удалялся в зал, озабоченный раздумьями и переживаниями.
Сын не скрывал ликования, что в доме имеются щенки. Шел июнь, и пора летних каникул благоприятствовала сыну. Он днями не отходил от борзых малышей, то играя с ними, то наблюдая за их сладкими детскими снами. Во сне щенки забавно поскуливали и подрыгивали лапками. Зачастую они просыпались от собственных звуков и резких телодвижений. Детки окидывали недоумевающими, полусонными взглядами кухню и, не обнаружив опасности, засыпали вновь.
Скоротечно пролетели полтора месяца, и подоспело время актировки. В клуб собаководства пришлось везти обоих щенков, так как Анфиса визжала и вырывалась из рук, не желая покидать квартиру без Наяна.
Ее брату, как я уже упоминала, полноценная (без указания на плембрак) родословная не полагалась — а другая нам не нужна была, — и делать ему в клубе собаководства было нечего.
Но Анфиса вынудила, и мы прихватили Наяна к ней в компанию.
Поехали я и мама. На моих руках возлежал Наян, а мама прижимала к груди Анфису. В такси детки вели себя тихо. С перепугу, наверное.
Наяном в клубе восхитились, но, увидев его правило, поникли и развели руками…
Анфисе выдали родословную и клеймили, но не обошлось без недоразумения. В клубе мы были огорошены неприятной новостью: нас опередили владельцы другого помета от Сармата, и теперь наш помет должен был называться на букву «Б».
Я уперлась рогом — иного для девочки имени, кроме имени Анфиса, не мыслила. К тому же малышка и все домашние к нему привыкли. Тогда в клубе порекомендовали взять двойную кличку: Барышня-Анфиса. Времени на раздумья не было. Имя нам с мамой на слух понравилось, но что-то нехорошее больно кольнуло меня в сердце. Я не связала свое плохое ощущение с новой кличкой суки, а жаль. Короче, мы с новой кличкой согласились, так как она мало чем отличалась от старой, и из клуба вместе с Наяном увезли уже Барышню-Анфису.
В машине по дороге домой щенки разразились воплями и рыданиями, с которыми обращались не к нам, а друг к другу. Их глаза соединились в одном взаимопроникающем взгляде, который пылал муками понимания неминуемой разлуки. Вынести это было трудно.
Наян кричал сестре: «Меня оставляют дома, а тебя отдадут чужим. Я не вынесу прощания, дорогая сестра. Лучше умереть».
Анфиса голосила Наяну свое: «Ты родился счастливым, тебя оставляют дома любящие люди. Меня ты забудешь со временем и успокоишься. Я же умру от тоски — не смогу жить без тебя, мамы, папы, вырастивших нас людей и особенно без этой женщины, для которой я появилась на свет божий. Как тяжело, милый брат…»
Мы с мамой горестно переглядывались, слушая щенячьи причитания, и не выдержали — слезы брызнули из наших глаз. Они были жгучими, горячими, обильными, нескончаемыми. Наши сердца разрывались от страданий. Мы думали о неизбежном прощании с Анфисой, и дума эта была невыносимой!
По возвращении домой и щенки, и мы с мамой свалились с ног после перенесенного стресса. Мы уснули все разом, среди бела дня — измученные и опустошенные.
Июнь истек. Щенкам сделали прививки. Они допили положенную норму сучьего молока и перешли от бутылочек к мискам. Ели теперь не только часто, но и помногу.
Детки галопом мотались по маршруту: кухня, прихожая, зал, одна лоджия, другая (лоджии сообщались проемом). И в обратном порядке: разворот на второй лоджии, первая лоджия, зал, прихожая, кухня. Маршрут имел очертания квадрата.
Наши внутренности замирали от страха за деток — столь стремительными были их телодвижения. Самым непостижимым стало то, что к щенячьим бегам присоединились Айна, Сармат и кошка Машка. Мы сдерживали родителей, дабы те не нанесли вреда детишкам в ходе погонь за воображаемым зверем.
Стремительно, как шквальный ветер, налетел июль, а с ним отпуск. Муж оставался дома с Айной, Сарматом и кошкой, а я с сыном и щенками отбывали к маме на море. Никто из нас не поднимал вопроса о продаже Анфисы.
Мне, маме и сыну было неприятно об этом думать — мы и не думали. Я вырывала подобные мысли на корню, как сорняки. Супруг пока только собирался с силами и духом, чтобы поднять больную тему. Он переживал не менее остальных членов семьи и тоже не был готов к расставанию с девочкой. Не вдаваясь в подробности ближайшего будущего, мы с мужем попрощались на несколько недель.
Отпуск протекал по утвержденному мной сценарию. Два раза в неделю я и мама спозаранку ездили на рынок за продуктами. По утрам кормили щенков и затем шли на пляж. Море — моя слабость и лучший отдых. Сын присоединялся ко мне, но порой хотел почитать спозаранку книгу, пристроившись на балконе, овеваемом утренней свежестью дубовой рощи и ее ручейка. Маме ежедневные хождения на пляж были утомительны с учетом ее возраста. Поэтому к морю отправлялись по двое: я и мама или я и сын. Кто-то постоянно оставался дома и следил за детками. Щенков на улицу не выпускали, дожидались второй прививки. Ее срок наступал по окончании нашего отпуска.
Квартирное содержание нисколько не угнетало малышей, так как был балкон, а с него открывался вид на большущую рощу и по нему гулял воздух свободы. Он стал излюбленным местом времяпровождения щенков в раннее и позднее время суток, когда жара еще не приходила или уже отступала. Борзые детки полной грудью вдыхали чистый воздух рощи, насыщенный курортными ароматами моря. Высоченный тополь своими ветвями закрывал балкон от солнца и прятал его в прохладной тени, так нравившейся щенкам. По перилам балкона прыгали воробьи, завораживающие наших борзых крошек своим бесстрашием перед высотой. Птицы, лягушки, ящерицы, мыши, ежи, змеи и насекомые оживляли звуками дубовые аллеи и наполняли их весельем существования.
Щенки проводили на балконе значительную часть светлого времени суток, приобщаясь к природе с пятого этажа. Они не появлялись там только в жаркие послеполуденные часы. На балконе же щенки спали но ночам, овеваемые, как опахалом, свежим ночным ветерком. Комары кусали их щуплые тельца, но не могли заставить покинуть вольное место.
Заставить детей спать в комнате было невозможно. Занесешь их перед сном в квартиру, забаррикадируешь снизу проем распахнутой балконной двери, они тут же со знанием дела разберут завалы из табуреток и выберутся на воздушную свободу. Выбравшись, разлягутся на разогретом за день каменном полу и рычат в ответ на наши уговоры вернуться. В итоге мы уважили решение щенков.
Днем они галопировали по маминой квартире, хватая на бегу подушки, покрывала и все, что попадалось им на глаза. Мы отвлекали внимание малышей яблоками и грушами. Они сгрызали их великое множество. Кормление стало пятиразовым, и после пляжа и вплоть до ночного сна ему посвящалось практически все время. С двух до пяти дня все мы, люди и собаки, скрывались от жары в комнате и утихали в послеобеденной дреме. Три тихих часа были единственным моментом нашего с мамой отдыха за световой день.
Суточный паек деток состоял из овсяной каши, творога, вареного мяса, капусты, моркови, фруктов, яиц, молока и сухого корма (в малом количестве). Наян выглядел значительно крупнее Анфисы и кушал больше, но вскоре выяснилось, что он все равно недоедает. Мальчик стал приходить в кухню за час до срока очередного кормления. Он жалостливо смотрел на нас голодными глазами и проворно двигавшимися ноздрями вдыхал запахи готовящихся блюд. Тогда я принялась дополнительно варить ему пшенную кашу и миску с ней оставляла на день на полу кухни. Миска наполнялась постоянно по мере опустошения.
Наян частенько к ней наведывался и поглощал густую кашу, приправленную растительным маслом, с удовольствием, заглатывая ее большими кусками. За день он съедал примерно пол-литровую банку.
Анфиса никогда не упускала братца из виду. Миску с кашей девочка обследовала сразу, в первый же день, но ничего привлекательного в каше не нашла. Любознательная, Анфиса все же желала понять, зачем изготавливается столь неаппетитный, на ее взгляд, продукт. Ей до всего было дело. Когда Наян ел пшенную кашу, она садилась рядом и наблюдала. Периодически Анфиса носом отталкивала Наяна от миски, нюхала кашу, а потом спрашивала братишку глазами:
— Зачем ты это ешь?
— Очень кушать хочется, — как бы извиняясь, так же глазами отвечал Наян.
— На вид и запах — ничего особенного. Неужели вкусно?
— Мне нравится, а главное — каши много, она мягкая, и в желудке после нее не урчит.
— Ну-ну. Здоров ты поесть!
— Так ведь я не из вредности. Большой уродился. Мне много еды надо, чтобы вырасти. А мясо дорогое. С ним каши не сваришь. Да и не вырастешь на одном мясе. То ли дело — каша!
— Ладно, кушай, родненький, коль хочется. Если организм требует, ты обязан подчиняться, — участливо дозволяла Анфиса и убегала из кухни.
После одобрения, полученного от грамотной и всезнающей сестры, Наян с удвоенным аппетитом принимался за кашу. Насытившись, он возвращался в комнату.
Заждавшаяся брата Анфиса радостно набрасывалась на него. Она кусалась, изворачиваясь и не давая куснуть себя. Моментами Наян взвизгивал от боли, злился и рычал на сестру. Он пытался сделать ответную хватку, но промахивался и получал очередной укус разъяренной Анфиски. По мнению маленькой суки, ей было дозволено все, и никакой кобель при этом не имел права ее обижать.
Девочка носилась по широкому дивану вокруг прилегшего Наяна, приглашая его побегать за компанию. Наполненный желудок клонил мальчика ко сну, и Наян не шевелился. Он терпеливо сносил измывательства сестры и засыпал, измученный ее играми. Вредная Анфиска, уставшая от попыток расшевелить ленивого братца, падала на него, в конце концов, сверху, сползала по Наяну на диван и засыпала рядом.
Жизнь била из девочки ключом. Да что там ключом — водопадом! Доставалось всем. Но после Наяна — больше всех сыну. Анфиса ухитрялась позабавиться с сыном и незаметно оставить на его руках розовые полоски от своих растущих зубок. Если он сгребал девочку в охапку, пресекая возможность кусаться, она принималась визжать как резаная. Под устроенный ею же «шумок» Анфиса рывком напрягала все мышцы и невероятным усилием выворачивалась из объятий сына. Анфиса выскальзывала из рук, словно змея. Недаром она р