одилась в год Змеи.
Умудрившись под конец сделать сыну хватку зубами, она отскакивала и замирала в позе нажидания добычи — пригнувши голову и передние ноги. Поза и понурый неприветливый взгляд девочки показывали сыну, что она не уступит ему и будет сражаться до победного конца. Сын сдавался — ведь, чтобы самоутвердиться, щенок всегда должен выходить победителем из игр. Ребенок поддавался Анфисе, делая последним — победным — не свой, а ее захват. Получив эту итоговую хватку, со словами: «Ой, больно!» — он начинал наигранно плакать. Анфиса моментально принималась зализывать сыну «раны» и благодарно расцеловывала ребенка в сияющее личико.
Со мной и с мамой девочка разбиралась быстро — мы сдавались в первой же схватке.
Наян издали наблюдал за разбушевавшейся сестрицей и удивлялся, как ей удается драться с хозяевами и оставаться для них хорошей, и вообще, в любых ситуациях выходить сухой из воды. Поразмыслив и не отыскав ответа, он лишний раз приходил к выводу, что сестра умна необыкновенно, и ему до нее, как до луны.
Наян рос достаточно замкнутым щенком. С людьми общался уважительно, но с отдаленной настороженностью, словно не полностью им доверял. Его безграничным доверием пользовалась только Анфиса. Наян уродился «вещью в себе», достучаться до которой — не говоря уже, чтоб понять, — было затруднительно. В то же время он обладал очаровательными глазами, которые излучали доброту, бесхитростность, искренность и душевную теплоту. Мальчик не был глупым, просто он не мог соображать и постигать окружающий мир так быстро, как Анфиса.
Наяну в освоении действительности была близка позиция выжидательного наблюдателя, а Анфиса использовала для этого свою деятельную натуру и свойственную ей неиссякаемую физическую и духовную энергию. Она была в полтора раза меньше братика, но занимала главенствующее положение в их паре. Огромных размеров Наян повсюду следовал по проторенному ею пути.
Наян пошел в мать мощным костяком, окрасом, формой головы, ног. Конечности и колодка спины (расстояние от лопаток до крестца) у него оказались длиннее, чем у Сармата, когда тот был в таком же нежном возрасте. Сей факт предвещал, что ростом Наян превзойдет папашу, хотя куда уж, казалось, выше. При правильных задатках Наян рос несуразно. Отовсюду выпирали углы, шишки. Составляющие скелета поражали воображение громадой габаритов. Однажды мой взгляд задержался на задних ногах шестимесячного Наяна, и я не поверила собственным глазам. Дух у меня захватило: длина его пазанка (лапы с плюсной вместе) равнялась длине пазанка Айны!
Другое дело Анфиса. Я до того не знала собаки, которая бы подрастала, постоянно сохраняя правильность ладов. Она была сложена безупречно красиво. Щипец длиннее, чем лобная часть. Голова скорей «правильная», чем «хорошая», если пользоваться кинологической терминологией. Более того, она не дотягивала до идеальной — «клинчатой» — чуточку: лоб должен был быть немного, капельку, поуже. Все равно, голова — большой красоты.
Отмечу, что голова клином является идеалом головы борзой и сегодня встречается так же редко, как и встарь. Впрочем, как всякий идеал. В жизни к описываемому периоду я видела такую лишь на эмблеме Российской кинологической федерации, но мне еще предстояло увидеть ее воочию у своей собственной борзой. Непростой борзой!
Из всех моих собак только у Анфисы ушки имели бурки, то есть особую — удлиненную, тончайшую, мягчайшую, едва волнистую, шелковистую — псовину. Она покрывала уши борзой снаружи, ближе к их основанию и напоминала мохнатые, свисающие сережки (по сведениям из былых времен, бурками обладали южные борзые с висячими ушами).
Изящество отцовского костяка сделало девочку легче и женственней, чем ее мать. Если Наян костистостью пошел в Айну, то Анфиса свою утонченность кости взяла от отца.
Анфиса являла согласованную целостность ладов и всем своим видом выказывала чистокровность, породность и, я бы сказала, «экстра-экстерьерность».
Отпуск прошел великолепно. Он остался в памяти как самое безоблачное, солнечное и счастливое лето — лето моего собачьего материнства. И по сей день все мы почитаем то лето, как сбывшуюся сказку и чудеснейший подарок небес. А у сына в памяти оно отложилось еще и как наиболее радостное и запомнившееся время детства.
Отдохновение и одухотворенность — вот основные составляющие того волшебного отпуска! Я никогда его не забываю. Этот праздник всегда со мной!
Наяну и Анфисе понравилось жить у мамы гораздо больше, чем дома. Наян, судя по всему, знал, что возвратится назад. По понятию Анфисы, мамина квартира и был ее новый дом. Данный поворот событий устраивал девочку, и она расслабилась душой. Тем более что мы с мамой не только не заговаривали о надвигающемся расставании с Анфисой, но и старались вообще не думать о нем.
Забияка и задира, каприза и шалунья, хитрюга и злюка, Анфиса была в то же время смелой и отважной, нежной и ласковой, доброй и открытой, сердобольной и чуткой, отзывчивой и ранимой. Невероятно душевная собака!
Жизнелюбие и жизнедеятельность пронизывали всю ее натуру. Глаза ее находились в постоянном движении и отражали все оттенки настроений. Она обладала выразительной мимикой: то хмурила и сдвигала брови, то с удивлением и интересом поднимала их. Могла опустить голову и исподлобья бросить укоризненный взгляд, когда не выполняли ее пожеланий или запрещали что-либо делать, а могла широко распахнуть глаза, заложить ушки и броситься на шею с распростертыми лапками, демонстрируя полное доверие и любовь. Девочка умела так задушевно обнимать и целовать близких людей, что жизнь наша искрилась счастьем.
Анфиса — чудо наяву. Свою чудесность она доказывала неоднократно. К трем месяцам, когда мы еще находились у мамы, Анфиса преобразилась внешне. Если Наян не изменил своего темного чубарого цвета псовины (разве что чуть-чуть посветлел), то у Анфисы проявился тигровый окрас. На ее псовине обозначились темные и желтоватые полосы — неровные, волнистые, иногда прерывистые, переплетающиеся — и такие же разноокрашенные пятнышки. Все говорило в пользу того, что девочка будет пегой. Оставался открытым вопрос, каким будет основной тон окраса, его доминирующий цвет.
К концу июля темные полосы и пятна в окрасе суки никак не изменились, а желтоватые порыжели и увеличились. Девочка стала рыжей! Ну, что я говорила! Для мечтателя нет несбыточного.
Из чубарого, почти черного щенка Анфиса превратилась в муруго-пегого подростка. Мы с мамой не могли наглядеться на новый цвет девочки. Он соответствовал нашей общей мечте о рыжей дочке Айны. Анфиса исполнила эту мечту. Если учесть, что неуемность натуры она взяла у мамы, ум и послушание у папы, а окрас из наших грез, то получалось, что мечта материализовалась полностью!
Щенкам шел четвертый месяц. Возросли объемы потребляемых ими продуктов и расходы на них. Я не считала денег, вернее сказать, не жалела их, так как считать уже приходилось. Денежных средств хватало тютелька в тютельку, но все же хватало. Давно, еще с появлением Айны, ко мне постепенно пришло понимание, что у небес свой счет.
Знакомые люди измучили меня одним и тем же вопросом: «Почему ты тратишь последние деньги на собак?» Они открыто недоумевали и, возможно, тайком крутили у виска пальцем. Однако им даже в голову не приходило, что у любого явления не одна единственно видимая сторона. Если бы моя семья не имела собак или имела их в меньшем количестве, вполне вероятно, что и денег нам удавалось бы заработать значительно меньше. Ведь так и было до прихода к нам Айны.
Неведомые силы помогали мне материально, когда я заводила очередную борзую, и выдавали на нее дополнительное пособие. Мы всего лишь предполагаем, а располагают Они. Раз мне помогали свыше, значит, я шла по верному пути.
Некоторые скривятся: дескать, попахивает суеверием. Ну и что в том плохого?! Суеверие трактуется во множестве значений. Среди них — вера в чудесное и сверхъестественное. В таком понимании суеверие — величина постоянная, неистребимая, всеобъемлющая. Согласно аксиоме об извечной незавершенности познания, наука не способна к исчерпывающим объяснениям объективной действительности. А почему? Да потому, что она сама — производное вселенского бытия. К тому же бытия вечного и бесконечного. Над тем властны существующие в бессмертии неведомые силы. Они не стоят на месте и созидательны. Эти высшие силы творят. И если веришь в них, творят чудеса.
Поиск сущности вещей и явлений, а также их первопричин — в крови неугомонного человека. Когда он не способен постигать тайны природы умом и практикой, то обязательно отыщет им объяснение в сверхъестественном и рано или поздно в него поверит. Особенно если плохо станет близкому существу, и не отыщется на земле средств к его спасению. Заболит тогда от безысходности душа и во имя любви будет безудержно искать спасения, Спасителя и, уверовав, найдет. Так было, есть и будет!
Июль потихоньку подытожил себя, и отпуск исподволь подошел к концу. Когда мы покидали маму и ее квартиру, Наян воспринял отъезд как должный, а Анфиса сильно расстроилась. В ее беспомощном взгляде читалось отчаяние. Она только привыкла к дому, который посчитала своим, и вдруг ее снова увозят в неизвестность. Всю дорогу в машине Анфиса не сводила с меня умоляющих глаз — просила не отдавать чужим людям.
Слезы печали застыли в прекрасных очах молодой борзой. Из моих потухших глаз они лились потоком. Наши души тянулись друг к другу и наталкивались на барьер неизбежной разлуки. Я судорожно искала выход, и… не находила.
Домой я и девочка прибыли с разбитыми сердцами. Наян вошел в квартиру уверенно, а Анфиса — робко. Она выглядела потерянной и несчастной. Айна встретила детей со страстной нежностью. Кошка Машка излучала радость. Неприветливостью отличился один Сармат.
Наян прошмыгнул мимо него в зал и залег под кроватью, а Анфиса надумала с папой поздороваться. Она любяще потянулась к Сармату носиком, но Сармат раздражительным ворчанием выговорил дочке за нее саму и за Наяна: «Чего приперлись? Я в ваши годы уже пристроился у хороших людей, и вам пора бы…»