Неприязненный прием отца окончательно деморализовал девочку. Она спряталась под кухонным столом — подальше от папашиного недовольства. Анфиса утратила последние остатки уверенности в себе и страдальчески уставилась в одну точку.
Я отругала Сармата, взяла девочку на руки и наговорила ей много ласковых слов. В моих объятиях она и уснула.
Вечером неприятный разговор о дальнейшей судьбе Анфисы завел муж. Он настаивал, чтобы я дала объявления в газеты о продаже суки и обзвонила знакомых борзятников. Я категорически отказалась что-либо предпринимать, объяснив, что мне очень тяжело и вообще не хочется этого делать. Разразился скандал.
Муж давил на меня всяческими доводами и причинами, но я была неумолима. Всю ночь мне не спалось. Утром следующего дня скандал повторился с теми же действующими лицами и с тем же успехом. Животные притихли и ждали развязки. Анфиса не поднимала глаз. Она отказалась от еды и слонялась по квартире, как неприкаянная. Девочка даже не затрагивала Наяна, как это было заведено у нее прежде. Короче, маленькая сука не походила сама на себя. Разозленный на меня и смущенный поведением Анфисы, супруг сбежал на работу.
Я сидела в кухонном кресле, тупо уставившись в стену. Анфиса, свернувшись клубочком, лежала напротив, в прихожей. Она то и дело посматривала в мою сторону. В ее взгляде не осталось ни мольбы, ни надежды. Немой укор и безысходность, пустота и полная покорность судьбе заполонили глаза моей девочки. Такое вынести было невозможно.
И тогда в моей груди что-то распахнулось. Будто погибающая в неволе птица набралась сил, разрушила решетку и вырвалась из клетки на простор.
Барьер неминуемой разлуки, разделявший доселе наши с Анфисой души, оказался колосом на глиняных ногах. Он пал под натиском любви. Я ощутила спокойствие свободного духа и сказала: «Анфисушка, родненькая, ты остаешься с нами. Душенька моя, я никому тебя не отдам. Не переживай больше никогда. Ты — у себя дома. Живи и радуйся жизни».
Анфиса выслушала меня, ловя умным взглядом каждое слово, поднялась на ноги и подошла ко мне. Она вложила в мои руки голову и замерла. Я тоже не шевелились.
Девочка закрыла глаза, глубоко-глубоко вздохнула и со стоном выдохнула воздух. Я погладила и поцеловала ее лобик, носик, губки, ушки, глазки.
В кухню заглянули Айна и Сармат. Вид мамы выражал полнейшее довольство. Отец испытующе глянул на меня, уловил мою внутреннюю решимость и удалился, качая головой: «Ну и дела!»
Анфиса приподняла веки, вздернула голову и пристально всмотрелась в мои глаза. Удостоверившись, что мечта ее осуществилась, она прижалась ко мне на мгновенье всем телом, и мое сознание уловило ее мысль: «Я — твоя, а ты — моя».
Признавшись таким образом мне в любви, девочка ушла в зал и впервые легла на мою кровать, в ногах — на место Айны. Она уснула крепко и безмятежно. Ее истерзанная душа наконец отдыхала. Анфиса проспала до вечера. На ее мордочке было написано блаженство.
Взглядом проводив Анфису до кровати, Айна улеглась в ванной. Она навсегда уступила дочке свое место — место рядом с хозяйкой. Такого самопожертвования от своей эгоистичной и неуступчивой старшей борзой я не ожидала. Мы многого не знаем о чувствах животных. Порой они гораздо сильнее и возвышеннее чувств человеческих.
Только я приняла судьбоносное решение, как позвонила мама. Она рыдала в трубку, умоляла не продавать Анфису и обещала личным участием и средствами помогать растить двух щенков. Будучи родными и любящими людьми, мы с мамой, как оказалось, ощутили друг друга на расстоянии.
Пока перегруженный печалью разум обоих метался в сетях созданных им законов и ограничений, наши независимые — отделяемые от тел — субстанции свободно общались в небесах.
Я сообщила маме об уже принятом мной решении, и с другого конца телефонной линии заговорил человек, ставший в одночасье совершенно счастливым.
Вернувшийся к вечеру муж воспринял новость на удивление радостно. Он признался, что и сам безмерно переживал за Анфису, потому что любит девочку и не может без нее прожить и дня. По его словам, время нашего отпуска было для него мукой: его терзали мысли об Анфисе, и сквозь расстояние передавались мои неизменные страдания о судьбе девочки.
Обсуждая волнующую нас тему появления в доме еще одного постоянного члена семьи, супруг не преминул отметить перемену в окрасе Анфисы. Он подчеркнул, что девочка стала рыжей, как я и хотела, и тем самым исполнила мою мечту. А как же можно кому-то отдать мечту?!
Муж поразил меня признанием, что с самого начала хотел оставить Анфису с нами, но его останавливали малые размеры жилплощади.
Я предложила не думать о них и уверила супруга, что все образуется. «Бог нам поможет», — сказала я. И Он помог! Но сначала потекли трудовые будни: на работе и дома.
Щенкам сделали очередные прививки. Наш ветеринар — мужчина — находился в отпуске, и я пригласила другого врача — женщину.
Спокойный и созерцательный Наян, с чистым и невинным взором огромных черных глаз, влюбил в себя доктора наповал. Суетливая и любопытная Анфиса не давала ветеринару прохода и лезла носом в ее чемодан с медицинскими инструментами и препаратами. В общем, ветеринара раздражала. Анфиса ветеринару не понравилась, и женщина заявила об этом открыто. Выслушав врача, Анфиса разразилась воплями возмущения. Позабыв о приличиях, она стала наступать на ветеринара, носом подталкивая к выходу.
Женщина ушла, а Анфиса затаила обиду. Поскольку дом наш в то время никто из посторонних не посещал, она заодно обиделась на всех чужих людей.
В августе детки показались на улице, хотя в первый день, как и их мамаша когда-то, сопротивлялись нашим попыткам вывести их из квартиры. Не желали они заходить и в лифт. Во дворе дома Наян повторил коронный номер своей разлюбезной мамочки времен ее детства: он не двигался с места. Анфиса пару раз обошла брата на поводке и тоже встала, прижавшись к нашим с сыном ногам.
Обратно домой щенков несли на руках, а это было тяжело. Четырехмесячные борзые щенки обрывают руки. Наян к тому сроку весил двадцать, а Анфиса — тринадцать килограммов. Дома детям впервые помыли лапы. Они сразу усвоили новую водную процедуру и впоследствии послушно лежали в прихожей, пока им не вымывали ноги после утреннего и вечернего моционов.
На второй день Наян неожиданно проявил к улице жгучий интерес, не говоря уже об Анфисе. Девочка и сама была не из робкого десятка, плюс обрадовалась, что у Наяна исчез комплекс боязни перед лицезрением нового мира. Мы хорошо погуляли. С третьего дня щенки уже сами просились на двор — прошвырнуться по своим делам и поглядеть, что изменилось и появилось ли что-либо новенькое. Дождь, ветер, солнце, грязь, пыль и многое другое было им в диковинку. Жуки, муравьи, множество незнакомых людей и собак, дома, деревья, автомобили волновали и развивали их юное воображение.
Для Айны в жизни все изменилось. Когда мы отсутствовали на отдыхе, муж повел Сармата и Айну в поля. Это было первое после щенения посещение борзой полей. Айна еле-еле доплелась до ближайшего к городу поля и улеглась на его краю — в тени лесополосы. Так, не вставая, и пролежала все время, пока Сармат рыскал по полю в поисках зайца.
Айна перестала бегать — не могла. Непостижимо, немыслимо, но наша борзая постарела.
Когда-то все кончится. Мы отстраненно знаем об этом, но личное столкновение с данным неизбежным фактом всегда нежданно, нещадно и болезненно для души.
Назад Айна дошла с трудом — устала. Девочка преодолела путь к дому с многократными остановками на отдых.
Роды подорвали ее здоровье. Произведя на свет щенков, она победила свой возраст и свою судьбу. А побеждая, Айна никогда не щадила себя.
Больше она в полях не бывала. Для меня и мужа наряду с выращиванием нового поколения борзых наступил период досмотра моей первой борзой собаки, которая состарилась в восемь лет.
Иные борзые суки и в десять лет охотятся и щенятся. С Айной вышло по-другому. Особых хлопот она впредь не доставляла: прогуливалась возле дома, хорошо ела, сладко спала, нежничала с Анфисой и Наяном, смотрела телепередачи, встречала нас с работы и неизменно была в курсе всех семейных дел. У нее ничего не болело, но свои лучшие силы она отдала детям, себе приберегла самую малость — на старость.
Освоив со щенками улицу, мы двинулись с ними дальше к ближайшему пустырю. Там детки могли набегаться вдоволь. Наян прекращал бегать раньше Анфисы, та же останавливаться не хотела. Наян разглядывал небо и солнце на восходе и закате, нюхал траву и цветочки, обнаруживая романтические наклонности своей натуры. Анфиса, конкретная и деятельная, от красоты природы не млела и, в одиночку выписывая здоровенные круги вокруг братца, пыталась отвлечь его от созерцания мира и заставить бегать с собой.
В будние дни по утрам собак выгуливал муж, а по вечерам — я с сыном. В выходные мы выходили всей семьей. Как-то под вечер выходного дня нам повстречался незнакомый мужчина. Мы вели щенков на пустырь, незнакомец подошел и принялся умиляться Анфисой, а в адрес Наяна отозвался грубо и пренебрежительно, назвав того «лицом кавказской национальности». Едва он договорил, как в глазах Анфисы заполыхало пламя гнева и она с рычанием мстительно ринулась на мужчину. Только поводок удержал ее от прыжка вперед и вверх. Девочка собиралась ударом плеча в плечо сбить новоявленного врага с ног.
В конце августа нас со щенками увидели проезжавшие мимо на автомобиле борзятники, и сразу слух о красоте девочки разнесся по городу, а нам позвонил покупатель.
Звонивший мужчина удивился моему отказу продать Анфису и стал предлагать хорошие деньги, а впоследствии обещал от нее двух щенков — всячески пытался уговорить, — но бесполезно. Он позвонил слишком поздно.
У щенков менялись зубы, и мы частенько заглядывали им в пасти, контролируя этот процесс. Как-то раз муж заприметил у Анфисы на нёбе припухлость величиной с ноготь. Она расположилась рядом с первым верхним моляром (зубом) с левой внутренней стороны и выступала под нёбом на полсантиметра. Срочно вызвали ветвр