Зайцы выходили в поля, но поблизости от лесополос, куда они при виде опасности моментально сворачивали.
Борзые не горевали. Разогретые угонками, они с удвоенной силой рыскали по полям. Возвратившись же домой, мечтали и верили, что еще изловят ушастого хитреца.
Борзая — нескучная собака. Она обладает неиссякаемым оптимизмом: не заклинивается на неудачах, а готовится к их преодолению. Борзая постоянно тренируется и ждет своего звездного часа травли. Ее жизнелюбие не ведает границ.
Осень сменилась зимой. За зиму мы установили двери и ждали весны, чтобы начать большой ремонт. Вторая зима в новом жилье нас порадовала: было тепло, сквозняки остались в прошлом. Не хватало уюта. Смытые от побелки потолки и оголенные (без обоев) бетонные стены отдавали пасмурным днем. Недоставало мебели. Повсюду виднелись коробки с пожитками, в основном не распакованные. Однако, по сравнению с пережитым, это были исправимые мелочи жизни.
Когда я просыпалась в серой и голой коробке своего бетонного жилища, то по бокам от меня посапывали Анфиса и Наян. Выросшие щенки крепкими телами льнули к проснувшейся хозяйке. Стоило открыть глаза, как Анфиса начинала целоваться. Она лизала мои губы и нос так усердно, что я не могла вздохнуть. Наян от радости утренней встречи часто дышал мне в лицо. В эти мгновения яркие солнечные лучи озаряли темную комнату, и она наполнялась золотисто-желтым светом — независимо от того, было ли на улице солнечно или моросил дождь. Солнце сияло во мне. В мире царила гармония. В моей душе были покой и блаженство. Я была счастлива. Была…
Глава 4. Боль
Вся наша жизнь — мираж,
Что в прошлом, что в грядущем.
И человек идет, как паж,
Бок о бок с неподвластным сущим.
Мгновенья бытия лишь в настоящем
Он ловит жадно перед предстоящим
И сразу вслед за отступлением былого.
Он грезит наяву и, засыпая, снова.
Дорога на снегу. На ней следы.
Они уж пройдены, и жизнь — где замер ты.
А впереди — нетронутая гладь,
Но и она уйдет назад, за пядью пядь,
Под нашими шагами.
Отчуждая, Реальность создаем мы, и желаем,
И действуем, и никогда не знаем,
Что обретем в пути, что потеряем…
Еще с января моему сердцу стало неспокойно. Как ни старалась, я не могла понять, с чем связано это растущее беспокойство. Примерно через месяц во мне поселилось чувство надвигающейся опасности. Странные и омрачавшие жизнь ощущения вроде бы не имели под собой оснований. Что они значили? Я не знала. Чего мне нужно было бояться? Я не понимала. Что нужно предпринять? Интуиция не давала ответа. В голову ничего не лезло — ни плохого, ни хорошего. Но, судя по тоскливому трепету в сердце, мне уже явственно казалось, что к нам стремится нечто ужасное, и оно не горами.
Я поделилась переживаниями с мужем. Его страшно взволновало мое состояние. Он утешал меня, но сам был озабочен не на шутку, потому что предстоявшая перемена не конкретизировалась в моей голове. Она лишь маячила на горизонте моих ощущений в образе вязкого, липкого, беспросветного тумана. И от него веяло смертью.
Беда приходит нежданно, но беда беде — рознь. Иная наносит поправимый вред, другая — непоправимое горе. Если бы я знала, какие испытания предстоят впереди!
Они начались в апреле. Одним утром муж сообщил мне, что заметил на языке Анфисы кровь. Он осмотрел ее нёбо и увидел, что та самая, не беспокоившая девочку и нас на протяжении почти двух лет опухоль увеличилась в размерах.
Дрожащими пальцами я раздвинула Анфисе челюсти и убедилась, что супруг прав. Опухоль не только выросла в полтора раза, но и чуточку кровоточила. Выглядеть она стала пугающе неестественно. В живой и здоровой природе подобного не встретишь. Старая гладкая опухоль розового цвета словно отрывалась с одной стороны, что ближе к середине нёба, и источала кровь. Там же нарастала новая ткань. Она была волнообразной, рыхлой, мертвенно-желтой и не имела определенной формы.
Мне стало муторно. Земля уплывала из-под ног, я с трудом воспринимала окружающее.
Вызвали того самого ветврача, с которым консультировались с момента приобретения Айны. Он предложил удалить новообразование в ветклинике и заодно исследовать кусочек опухолевой ткани на предмет (вы догадываетесь чего…). Так и сделали. Анфиса вела себя на удивление послушно — и в автомобиле ветеринара, и в лечебнице. Девочка верила мне безусловно. Моя любовь была для нее высшим благом и главной гарантией исцеления.
После удаления опухоли ветеринар изучил ее под микроскопом и констатировал, что она состоит из доброкачественной и недоброкачественной ткани, между ними существует четкая граница, свидетельствующая о борьбе двух типов ткани (привожу его высказывание дословно). Поэтому есть надежда на успех лечения.
У меня мелькнула мысль, что доброкачественная — это застарелая опухоль, а новый нарост — злокачественный. Следовательно, старое и неопасное было, а новое и страшное пришло. Я содрогнулась от своей мысли. Мне хотелось забыть ее и довериться утешительным прогнозам доктора, но гадкая мысль присосалась, как пиявка, и не покидала меня. Во мне все восставало против этого враждебного, беспощадного предположения ума. Я молила свою мыслительную пиявку оторваться от меня, но она не поддавалась ни на какие уговоры и не намеревалась покидать мою бедную головушку. Это существо намертво вонзилось в меня и питалось мною, отбирая душевные и физические силы. Оно росло в непостижимой скоростной прогрессии и напоминало уже необъятный, живой, зловещий океан, в котором я судорожно барахталась. Руки и ноги немели, слабли. Мое тело наполнялось неизбывным горем, губы беззвучно двигались независимо от моего желания, и я безнадежно спрашивала саму себя: «Как такое могло случиться с моей крошкой?! Я не хочу! Она не умрет! Мы любим друг друга! Ей только что исполнилось два года! Она не заслуживает смерти! Я не смогу жить без нее. За что? Господи, помоги нам!»
Во время удаления опухоли обнаружилось, что затронут зуб. Ветеринар решил его не вытаскивать, чтобы не спровоцировать дальнейший рост новообразования. Он надеялся на силу послеоперационных препаратов, которые остановят деление и рост «плохих» клеток. Потом и зуб можно удалить.
Глаза мои застлали слезы. Анфиса перенесла операцию хорошо, и теперь, приходя в себя, лежала у моих ног, на простыне, в послеоперационной комнате. Он открыла страдальческие глазки и с сожалением посмотрела на меня. Придвинувшись туловищем, девочка вложила нос в мою ладонь. Так умела делать она одна. И она делала это, утешая меня — свою хозяйку, — в то время как сама была, возможно, обречена. Я взяла себя в руки и обратилась к своей любимейшей борзой: «Анфисушка, все будет хорошо. Мы будем долго лечиться и вылечимся».
Анфиса прикрыла глазки и задремала, а я сидела рядом и верила, что ее болезнь — нелепое и жесточайшее недоразумение. Все обязательно прояснится. На сердце полегчало — мне почудилось, что будущее не принесет печали и все образуется наилучшим образом. Веки девочки были прикрыты. Я подумала, что она уснула, и вышла в приемное отделение, чтобы оплатить расходы на лечение.
Только я покинула комнату, как девочка возникла на пороге. Анфиса стояла хмурая, раскачиваясь на непослушных ногах, и пьяным взглядом обводила помещение для приема пациентов. Завидев овчарку, сидевшую возле хозяина и смирно ожидавшую своей очереди, она рявкнула в ее адрес и решительно направилась в мою сторону.
Моя борзая «козочка» не могла прожить без меня ни минуты. Мигом сунув в кассу деньги, я кинулась навстречу своей верной девочке, прижала к себе и вывела на улицу. Мы расположились на сочной весенней травке у забора клиники. Около часа Анфиса нежилась на солнышке в моих объятиях и восстанавливала силы, а я шептала ей на ушко о своей великой любви и просила не сдаваться. Анфиса была счастлива.
Дома нас встречали все домочадцы. Они волновались за Анфису и не находили себе места в наше отсутствие. Теплое солнце и ненавязчивый освежающий ветерок того дня сулили только хорошее. Назавтра страна собиралась праздновать 1 Мая. Радостный настрой людей и природы витал в прозрачном весеннем воздухе. Он передавался нам и заглушал нудный, назойливый голос рассудка с его смертоносными выводами. Мы сторонились подобного голоса, потому что слишком любили нашу цветочную, цветущую, сияющую жизненным светом девочку. Все домашние думали об одном — итог лечения будет положительным. Ведь не всякая злокачественная опухоль неизлечима. Медицина продвинулась далеко вперед. Ветеринар намеревается посоветоваться с медиками — специалистами в области челюстно-лицевой хирургии и онкологии. Он дал мне эффективное, по его мнению, лекарство, которое я должна была ежедневно добавлять Анфисе в еду.
Анфиса чувствовала себя хорошо. Аппетит у нее не испортился. Псовина блестела. В глазах сияла надежда. Мама гладила Анфису и приговаривала, как сильно она дорога нам, как крепко мы ее любим, как непрестанно думаем о ее выздоровлении. Анфиса внимательно слушала — одно ухо она держала немного приподнятым — и все понимала. Ей были приятны слова любви и утешения.
Месяц пролетел по обычному расписанию, не считая лекарственного курса для Анфисы. Девочка с кобелями ходила в поля, бегала и резвилась на природе. Дома она, как всегда, играла до одури с Наяном и Сарматом. Ничего в ее состоянии не предвещало ухудшения здоровья, кроме постепенного, но неуклонного роста опухоли.
Теперь нарост приобрел форму, напоминавшую наслоившиеся друг на друга, малюсенькие, нераскрывшиеся лесные шишки. Цвет его был неприятным глазу — приторно розовым. Я смотрела на эту инородную гадость и ненавидела ее, мечтая сглазить и тем самым уничтожить. Я не желала думать ни о чем плохом.
Но мой рассудок независимо от меня продолжал своевольно и упрямо строить логические заключения. Холодный и расчетливый, он, напротив, вещал о нехорошей перспективе. Этот высокомерный и интеллектуальный аппарат бахвалился своими неоспоримыми аргументами. Он действовал против моей воли, как лютый враг. Размахивая флагом здравого смысла, рассудок больно ранил меня. Он теребил сознание, словно оно находилось в обморочном состоянии, а рассудок хотел привести его в чувство. В такие мгновения душа начинала разрывать тело изнутри, чтобы вырваться и бежать от моего рационального начала, куда глаза глядят… но только вместе с Анфисой.