И пускай отныне мой здравый рассудок не ерепенится. Я решила, что не намерена с ним считаться впредь. Моя мечта — не его «ума» дело. Он будет служить мне, как и прежде, в житейской обыденности, но высокие чувства и помыслы не подпадают под его власть. Его бездушные механические приемы примитивны, поскольку не объемлют сверхъестественное, как не познанное и не познаваемое им. Он ограничен, так как не разумеет и не принимает того, во что можно лишь верить.
А сверхъестественное существует, но оно гораздо выше естественного, привычного, доступного нашему пониманию. Наличие в мире необъяснимого подтверждается материальностью всего сущего, которое создается высшим началом, и доказательств обратному нет.
Оцепенение, в котором я пребывала, пока вышеизложенные откровения озаряли мой ум, проходило. Ласкающая дрожь начинала сотрясать изнутри мою плоть. Свое тогдашнее состояние я сравнила бы с предвкушением счастья. На душе сделалось легко и покойно. Душа почувствовала себя свободной.
Наступило прозрение, и я не собиралась более задаваться философскими вопросами. Мне предстояло упорно идти навстречу мечте. Моя раненая душа выздоравливала, а тело сделалось бодрым, деятельным и решительным. Вместе они настроились на неминуемое осуществление мечты.
Я выпила успевший настояться чай, выбросила в мусорное ведро позабытую и истлевшую сигарету и собиралась погасить свечу. Мои легкие уже набрали воздуха, чтобы задуть ровное пламя, как вдруг оно искривилось, раздался треск, и от фитиля в разные стороны полетели искры. Заодно с ними из пламени вынырнул черный округленный сгусток — величиной с подушку. Не то окрашенный воздух, не то производное не известной науке материи. Сгусток практически не просматривался насквозь и имел неровные, колеблющиеся очертания. На какое-то мгновение он повис в полусумраке кухни перед моим лицом, будто пугал. Но испуга не дождался! Напротив, мной овладело желание наброситься на неведомую враждебную тварь и растерзать ее.
С перекошенным от ненависти лицом я выскочила из-за стола, и чужеродная материя отпрянула. Она налетела на стену, расплющилась о кафель и исчезла. Напоследок до слуха донеслись едва уловимые звуки. Что-то ухнуло обиженным басом и пискнуло неважнецким тенором.
Я стояла посреди кухни с занесенной над головой рукой, в которой догорала свеча. Меня колотило, и я поняла, что поединок состоялся — поединок с тем самым злом, что погубило Анфису. Оно сгинуло, соприкоснувшись с мощью веры и любви. Все!
Пламя давало ровное радостное свечение, а я ощущала себя солдатом, одержавшим победу на поле брани. И взор этого солдата был прикован к огню, в котором чудился образ улыбающейся Анфисы. Ее образ оставался со мной, когда я задувала свечу, когда бесшумно прокрадывалась в постель, стараясь не разбудить супруга, и когда — проскользнув под одеяло — крепко заснула.
Померкнет день — зажгите ваши свечи.
Огонь согрейте, растопите лед.
Глаза раскройте, обнажите сердце.
Душой творите — жизнь не подведет.
Печаль убейте, уничтожьте злобу!
Надежде и мечтам давайте ход.
Лелейте веру и любите вечер.
Он приближает утро и зовет восход…
Мне приснилась осенняя роща, полная опавших багряных и золотых листьев и голых унылых деревьев. Было безветренно. Свободное от облаков, темнеющее синее небо отчетливо проглядывало сквозь переплетения обнаженных коричневых веточек. Солнце уплывало в темно-красный закат. Стылый воздух был насыщен запахами увядшей травы, прелой листвы и грибов. Мы с мамой шли по краю глубокого оврага, который когда-то был руслом небольшой речушки.
Параллельно нам, по противоположному краю оврага трусила мелкой рысцой Анфиса. Пару раз девочка спускалась на дно оврага и пыталась взобраться на нашу сторону, но крутизна подъема мешала, а большая ширина оврага не давала его перепрыгнуть. И тогда моя ушедшая борзая сообразила, как действовать. Она поднялась обратно на свой обрыв, спуск с которого был более пологим, чем с нашей стороны, и побежала вдоль оврага, набирая ускорение. Прилично разогнавшись, Анфиса молнией метнулась в овраг и на большой скорости пересекла его наискосок. Ей удалось достичь другого берега давно пересохшей речки, и она очутилась неподалеку от нас. С сияющими от счастья глазами Анфиса ринулась ко мне. Девочка остановилась рядом со мной и прижалась ко мне боком. Я плавно опустила руку ей на спину и… проснулась.
Сон вещал, что Анфиса вернется ко мне из другого, противоположного мира. Хоть это и трудно, но она сообразит! Сновидение могло означать и другое: душа Анфисы скучает и стремится встретиться с моей душой во сне. Но верилось в лучшее. Возможно, я понапрасну обольщалась, но мне обольщаться хотелось!
Утро началось с обдумывания плана действий. «Щенок русской псовой борзой», — легко произнести, но трудно достать. Дело в том, что к описываемому периоду в области, кроме моего Сармата, не осталось ни одной породной борзой детородного возраста, имеющей документы РКФ о происхождении. Иными словами, щенка в моем регионе взять было не у кого, и вязать Сармата было не с кем. Я почла бы за великое благо найти Сармату достойную пару и получить девочку от своего кобеля. Сармат, как показало время, был производителем препотентным (передавал себя в потомках), поэтому воображаемая мной девочка и внешне, и манерами, несомненно, походила бы на отца, следовательно, и на Анфису. Она вполне могла стать настоящей Анфисой — вернувшейся Анфисой. Но, обзвонив знакомых борзятников и клубы, я с сожалением констатировала, что такого шанса судьба мне не уготовила и надо искать другие пути соединения с мечтой.
Немаловажно уточнить, что к щенку у меня были некоторые, но определенные требования. В жилах моих борзых текли выдающиеся местные и столичные крови. Они имели отличные родословные, были в свое время высоко оцениваемы экспертами. Кроме того, мои собаки отличались немалым ростом, крепким костяком и широкой грудью. Иными словами, я привыкла лицезреть настоящих борзых волкодавов. Какая-нибудь мелкая — низкорослая, тонкокостная и лещеватая (узкогрудая) — борзая девочка не смогла бы заменить мне Анфису. Тем более быть ею. Она не утешила бы мою страждущую душу.
Найти человека, который бы вел правильную линию борзых, поддерживающую в себе сочетание красоты, рослости, мощи, силы и охотничьих качеств породы, представлялось мне делом весьма сложным. Где искать такого борзятника — такого, на вес золота, заводчика, — я понятия не имела.
И тут логика жизни подала мне верную идею — искать следует в столице! Но оставался вопрос: «Кто подскажет адрес нужного заводчика?»
Мне была известна одна женщина — местный кинолог. Всю жизнь она вела другую породу борзых, но русские псовые оставались ее неискоренимой слабостью. Моя знакомая за свою жизнь побывала в качестве эксперта во многих городах, на многих выставках собак. У нее имелся обширный круг знакомых в среде борзятников. Мы давно не виделись. У каждой из нас были свои заботы и проблемы. Но борзятник, если он настоящий, всегда поможет другому борзятнику. Я знала номер ее домашнего телефона, и еще я верила, что она обязательно меня поймет и подскажет.
Большое любящее сердце и страстная душа этой женщины покровительствовали всему собачьему роду. Она сама не единожды теряла любимых питомцев, но находила в себе силы вновь и вновь выращивать прекрасных борзых. Кинолог воспитала далеко не одного щенка, а скольких произвела на свет как заводчик, и не счесть! Целый клуб на несколько сотен борзых душ создала!
Я набираю телефонный номер. Дозвонившись, рассказываю свою горестную историю любви женщине, которая поймет…
Она меня поняла! Она поверила в мою мечту и поведала удивительную историю из своей жизни с борзыми.
Однажды после щенения погибла ее молодая борзая. Она — эта долгожданная, несравненная и самая любимая девочка — была первой борзой моей знакомой, тогда еще начинающего кинолога. Незадолго до трагедии женщине приснился сон, в котором борзая уходила от нее.
Собака поднялась на гору, освещенную заходящим солнцем, и исчезла в лучах невероятно яркого заката.
После смерти любимицы кинолог сумела сохранить весь помет и в память о любимейшей борзой оставила себе ее дочку. Этот щенок, как и другие, не был похож на мать, но имел особый младенческий окрас, свидетельствующий о его непостоянстве. Необычайный окрас предвещал, что, превращаясь из щенка во взрослую собаку, борзая изменит цвет своей псовины. Такое бывает не только в породе русской псовой. Кинолог это знала, но, как ни старалась, не могла предугадать будущего окраса своей маленькой воспитанницы. Когда ее новой борзой девочке не было и полугода, женщине приснился сон.
Та же местность, что и в предыдущем вещем сне, та же гора, то же солнце, только восходящее. На горном пике — никого. Вдруг из алого солнечного сияния на вершине горы появляется борзая редкого голубого окраса. Собака до боли знакома женщине и спускается к ней, как к своей хозяйке. Хотя умершая борзая имела другой окрас, моя знакомая узнает в голубой собаке свою ушедшую борзую.
Проснувшись, она позволяет себе немного всплакнуть над трогательным сном и не придает ему большого значения. Проходит несколько месяцев, и псовина ее новой воспитанницы приобретает голубой цвет. Подрастая, эта борзая девочка повадками, нравом, темпераментом и своей безраздельной привязанностью к владелице начинает абсолютно походить на свою умершую мать. Когда девочке исполняется год, хозяйка уже не сомневается, что душа ее любимой борзой поселилась в голубой собаке. Тогда она припоминает свой второй вещий сон, и сердце ее наполняется томительным счастьем. (Как это прекрасно — томиться счастьем!)
Борзая с голубой псовиной, появившаяся по зову любви, проживает замечательную и долгую собачью жизнь — на радость знакомой и в утешение за первую трагическую утрату.
Кинолог знает все о моей нестерпимой душевной боли и немедленно переходит к делу. Она называет мне семь телефонных номеров заводчиков борзых в столице.