Когда-нибудь вечность разлучит вас. Это неизбежно. Тогда вы узнаете все о несчастье, и место любви займет горе. Время излечит и утешит вас, но не освободит от жажды по испытанному чувству. Любовь необходима всегда. Она нужна каждому. Если вы не позволите ей войти из страха перед будущим расставанием, то останетесь несчастным навсегда, и ушедшая любовь не придаст вам смысла и сил. Она не поможет вам. Не любить, чтобы не страдать, возможно, но гибельно для души. Когда для счастья вам становится достаточно бесстрастного состояния покоя, считайте, что вы умерли еще при жизни. В этом случае ваш покой подобен кладбищу, ваше счастье — сродни могильному холоду, а ваша бедная душа — их вечная пленница.
Жизнь — бесценный дар мироздания. Она создана из любви и во имя ее. Согласно этому правилу Бытия, мы рождены, чтобы любить и творить жизнь. Знайте, что вы живете, пока любите. Поэтому любите, пока живы. И понимайте, что вы счастливы!
Сын ласкал вновь обретенную Анфису, а я рассматривала новое тело моей девочки. Это было обыкновенное знакомство. Я не ставила перед собой цели выискивать внешние сходства между жившей и живущей Анфисой. Вне всякого сомнения, душа ее находилась в моем мире и была рядом со мной. Моя мечта исполнилась. Мне не требовалось чего-то большего. Тем не менее многие детали подобия сами назойливо лезли в глаза — словно настаивали на своем присутствии. Они буквально принуждали меня к сравнению, дабы я по достоинству оценила их идентичность.
Рыженькая «шапочка» на голове щенка показалась мне до боли узнаваемой, и я вспомнила, что такая же была у девочки раньше, только меньше выделялась на фоне преобладающего серого цвета в муруго-пегом окрасе ее бывшей мордочки.
Я узнала так нравившуюся мне прежде округлость коленей, присущую исключительно Анфисе.
Меня также заинтересовали бурки, но я не могла понять, почему. Бурки вызывающе красовались на ушках щенка и требовательно притягивали взгляд. И тут я припомнила: из всех моих борзых только Анфиса была обладательницей этого украшающего волоса, доставшегося ей по наследству от потомков горских борзых.
Я любовалась Анфисой, в то время как она и сын забавлялись друг с другом. Мила и ее мама с улыбкой наблюдали за нами, отмечая, что девочка признала нас своими. Мама Милы рассказала, как, по распоряжению ее дочери Анфису с рождения величали ее именем, поэтому наша миленькая борзая с первой минуты жизни знает, кто она… Наигравшись с сыном, Анфиса спрыгнула на пол и важно прошествовала к разложенным на нем старым газетам. Она напрудила лужицу, скосив в мою сторону гордые глазки. «Видишь, какая я умница? Знаю место туалета. Я — чистоплотная девочка», — глазами сказала мне Анфиса. Маленькой борзой хотелось, чтобы я была довольна ею. Она и прежде старалась быть послушной, правильной собакой и тем радовать хозяйку.
Я похвалила свою маленькую мечту вслух и занесла над ее головой руку, чтобы погладить. Анфиса лихо увернулась. Мила тут же уведомила меня, что девочка никому не дает дотрагиваться до головы.
Вспышка нестерпимой боли обожгла сердце и осветила память: эту голову я столько раз удерживала во время мучительных операций, процедур и осмотров, ей так сильно досталось, она столько настрадалась, что больше не позволяет тревожить себя никоим образом.
Какое-то мгновение и я, и Мила с молчаливым состраданием смотрели на девочку, а Анфиса тем временем переместила свой интерес снова на моего сына. Тот при помощи кисти руки изображал на диване двигавшегося зверька. Анфиса мигом отреагировала на «зверя», и сын был вынужден высвобождать свою — не в шутку захваченную — руку из острозубой, длиннющей пасти малышки. Породные крови видны с рождения, и не только в строении. Они проглядывают в темпераменте и повадках щенка. Анфиса опять уродилась славной охотницей.
Мы с Милой оставили девочку на попечение сына и направились в кухню. Нужно было разгрузить сумки с южными гостинцами. А еще нам не терпелось поговорить по душам — соприкоснуться глаза в глаза.
Мы вспоминали пережитое с борзыми — ушедшими и ныне здравствующими, — обменивались взглядами на будущее породы. И Миле, и мне жизнь с борзыми была мила и привычна. Без представителей этой породы в доме мы себя не мыслили.
Поздней ночью я отправляюсь спать. На раздвинутом широченном диване, забывшись глубоким сном, тихо посапывает сын, а возле него чутко дремлет бдительная, как всегда, Анфиса. Она поднимает голову, лишь только я вхожу, и следит за мной, пока я укладываюсь спать. Мое измотанное за день тело занимает место в постели, и Анфиса оказывается лежащей между мной и сыном. Она глубоко вздыхает, дотрагивается мочкой носа до моей щеки и внушает мне: «Наконец-то ты пришла. Я, понимаешь ли, устала за день, но не имею права заснуть — волнуюсь, где ты». Лизнув меня в губы, девочка удобно раскидывается на широком спальном ложе, упершись попкой в сына, а передней лапой касаясь меня. Устроившись на ночь, она сонным голосом важно бурчит: «Бу-бу-бу-бу… Я так долго тебя ждала! Не знаю, почему я ждала именно тебя: я еще очень мало чего знаю. Мне хорошо с тобой и надежно. Не вздумай отодвигаться — я должна тебя ощущать». Бурчание понемногу стихает, и Анфиса забывается сладостным детским сном. Ее туловище и ноги начинают подергиваться: в моей маленькой борзой пробуждается генетическая память предков, и вот девочка уже несется щенячьим галопом по бескрайним степным просторам в погоне за своим ровесником — крошечным, серым зайчишкой…
Я лежу не шевелясь, боясь потревожить Анфису и прервать ее удачную сонную охоту. Теперь я — не та, которой была раньше. Соприкосновение с Вечным меняет меня и мою судьбу. Я это чувствую. Миниатюрная лапка желанным теплом подрагивает на моем боку.
Мироздание, вселенная, галактики, созвездия, звезды, планеты, их спутники, земля, луна, весь этот огромный мир! Благосклонный мир. Он подарил мне Анфису. Опять подарил. Спасибо Ему!
Утром начались мои привычные и милые сердцу будни «борзой» матери. Анфиса проснулась в пять утра и стала играться. Она кругами галопировала по дивану, в том числе по мне и сыну. Девочка спрыгивала на пол, снова запрыгивала на постель, нажидала мою «хищную» руку, пытавшуюся поймать ее, и первой набрасывалась на этого опасного противника.
Разбуженный привычными собачьими бегами, сын с веселой искоркой в глазах заметил, что Анфиса совершенно не изменилась. Он помнил ее таким же шустрым щенком, когда она росла вместе с Наяном.
Наигравшись, Анфиса еле слышно пискнула — на грани ультразвука, как это умеют делать борзые. Я поняла, что она проголодалась. Пришлось будить Милу. Та покормила щенка рисом с мясом. Анфиса поела. Но как!
Поскольку конкуренты-однопометники были розданы и соперничать за пропитание было не с кем, Анфиса решила покуражиться над Милой. Девочка подошла к миске, привередливо обнюхала со всех краев ее содержимое, брезгливо лизнула поверху и отсела подальше, уставившись на Милу говорящим взором: «Каждый день — одно и то же. Желаю перемен в меню». Проницательная Мила, встав на четвереньки, начала полизывать кашку, приговаривая чудодейственное заклинание: «Очень вкусный лист капустный!» Увидев, что появился соперник, покусившийся на ее еду, Анфиса, не мешкая, подобралась к миске и умяла завтрак за обе щеки.
Я намотала на ус чудесное заклинание Милы в сочетании с ее волшебной позой. И не зря. Долго впоследствии я использовала эти магические приемы своей феи, чтобы накормить хитро-мудрую Анфису.
Днем мы уезжали. Мила отвезла нас на вокзал. В пути она держала Анфису у себя на руках. Миле трудно давалось прощание.
Заводчики — мужественные люди. Им постоянно приходится рвать живые нити, связывающие сердца с сотворенными новыми жизнями. Они действуют во имя продолжения породы, заранее зная, что за счастьем появления потомства последуют муки расставания, и последним ощущением будет боль — сильная душевная боль.
Когда мы прощались, я разревелась и, прижимая к груди Анфису, сказала Миле: «Спасибо, Мила, что ты есть…» А про себя подумала: «Спасибо, Господи, что существуют такие светлые люди!»
Поезд тронулся. Начался новый временной отсчет моей жизни. Состав набирал скорость и уносил нас в новую жизнь. Мы ехали домой, и — уверяю вас! — борзой щенок знал, куда едет.
Проводница проверила наши билеты, ветеринарную справку о здоровье Анфисы, и мы стали располагаться в купе. Анфиса разместилась на моей купейной полке, которую с полкой сына разделял узкий проход. Девочка внимательно пронаблюдала, как я выставляю на столик продукты, большую часть которых составляли съестные запасы щенка. Только я закончила распаковывать сумки и присела на полку отдохнуть, как Анфиса прошла по ней к столику и стала обнюхивать стерилизованные Милой банки с кашей и магазинные пакеты с молочными сливками. «Давайте, поедим, что ли!» — говорила она всем своим видом. Всю дорогу Анфиса то ела, то просилась в туалет, то спала возле меня. На полу купе, в проходе я расстелила клеенку и положила на нее газеты, припасенные для неотложных дел щенка.
Анфиса периодически трогала меня лапой за плечо и заглядывала в глаза, в том числе и ночью. Я опускала ее на газеты. Справив свои надобности, девочка ставила передние ноги на полку, прося вернуть ее на место. Я поднимала маленькую борзую с пола и выразительным голосом хвалила. За проявленное понимание Анфиса благодарно лизала меня в лицо — она старалась быть чистоплотной, хотя ей было нелегко постоянно контролировать свою развивающуюся плоть и сдерживать ее ускоренные естественные процессы.
Когда же девочку похвалил сын, она выслушала его внимательно, но с некоторым высокомерием, словно царица, вынужденная принимать комплименты своего придворного, и раздраженным щенячьим фальцетом протявкала в ответ: «Это элементарно. Я же — воспитанная собака». Сын был молодым мужчиной, и Анфиса посчитала, что перед ним должна «держать марку».
Нам было уютно втроем в купе — этом маленьком домике на постукивающих по рельсам колесах. За окном быстро сделалось темно, но укрепленный на стене телеприемник скрашивал путешествие сменяющими друг друга интересными художественными фильмами. До глубокой ночи мы смотрели на экран и на спящую в моих ногах Анфису. Когда экран потух, я закрыла купе на замок, и сон сморил меня и сына. Возвращенное спокойствие нашего бытия оберегало живое тепло, исходившее от Анфисы.