Пройдя сложный путь от естественно-бытийного язычества до религиозной схоластики, оказавшись в глухом экзистенциальном тупике и, наконец, до известной степени освободившись от власти предрассудков, они явственно увидели перед собой новое направление – путь разума.
После смерти Декарта, подарившего человечеству рационалистический взгляд на мир, его идеи были с энтузиазмом подхвачены учеными из разных стран. Среди них было немало выдающихся умов, таких как Лейбниц, Спиноза и др. Вооружившись математикой, логикой, дедукцией, они углубились в исследования, которые вскоре разделились на два направления: научный метод познания бытия и новую (теперь ее называют классической) метафизику.
Наступил век научных открытий и интеллектуальных споров, энциклопедий и справочников, переосмысления морали и зарождения атеизма. Никогда еще человечество не верило с таким трепетом и восторгом в силу знаний, как это было в век Просвещения. Для интеллектуалов и мечтателей наступило время эйфории. Научный и философский поиск сопровождала великая надежда (и даже предчувствие), что не за горами тот день, когда разум поможет человеку обрести исчерпывающее представление о мире, и на основе этого представления можно будет построить идеальное утопическое общество.
Новый научный метод – рационализм (от лат. ratio – «разум») – основывался на использовании разума в качестве ведущего (а в радикальном рационализме – единственного) метода познания мира. В XVIII веке он представлял собой типичное герменевтическое мышление, то есть относящееся к ощущению, не переработанному разумом, как к чему-то субъективному, недостоверному. Опыт – это не более чем фантазия, если он не зафиксирован на бумаге в виде строгой формулы. Более того, рационалисты считали, что настоящее знание вообще невозможно получить из опыта: оно выводимо только из разума, ибо разум – это не просто инструмент познания, а незыблемая основа бытия. Разум в таком виде, в каком он дан человеку природой, – всесилен.
Мог ли в таких условиях кто-нибудь вспомнить о бытийности как феномене присутствия, данном в ощущении? Нет, после широкого признания тезиса Де-карта это понятие обессмыслилось как для ученого, так и для философа, а потому осталось за пределами исследовательских интересов. Бытийность не могла использоваться в процессе познания в качестве инструмента: она не соотносилась ни с математикой, ни с метафизикой значений, ее нельзя было изложить в виде формулы. И если во времена Средневековья телесные ощущения порицались как греховные, то теперь они были признаны просто недостоверными.
Рационализм и метафизика обрели популярность, а образование стало престижным и модным, поэтому процесс просвещения, обогащения новыми знаниями подхватился обществом и широко распространился по многим государствам. Короткая, но яркая эпоха Просвещения дала миру такие имена, как Вольтер, Руссо, Дидро, Монтескье, Кант и многие другие. Эти выдающиеся люди разработали новые философские концепции, создали новую терминологию и внесли огромный вклад в формирование современного мышления.
В то же время некоторые мыслители (большей частью английские) придерживались и другого взгляда на метод познания. Основой познания они считали не разум, а опыт. Ведущей познавательной способностью они полагали не мыслительную, а сенситивную – то есть ощущения.
Выше я писал о Протагоре и сенсуалистах, утверждавших, что «нет ничего в разуме, чего не было бы в чувствах». На этих же идеях базируется эмпиризм – он признает главным источником знания чувственный опыт.
Эмпирики уверенно называли свой метод научным. Они яростно отвергали идею врожденных истин, из которых с помощью разума выводится содержание знания. Так же как рационалисты и представители метафизики, они отрицали схоластику Средневековья, но, в отличие от рационалистов, их подход не только не умалял роль телесных ощущений, а, напротив, – ставил в основу метода.
Еще до начала научной революции основоположник эмпиризма английский философ Фрэнсис Бэкон предупреждал о присущих разуму стереотипах мышления, которые препятствуют познанию. Желая подчеркнуть их неуловимость и силу власти, он называл их призраками. Так, под «призраками площади» он имел в виду ложные убеждения и словесные обороты, которые «устанавливаются согласно разумению толпы» и «удивительным образом осаждают разум». А ошибочные представления об устройстве действительности он называл «призраками театра». Бэкон явно опережал время, одним из первых увидев суть виртуального мира.
Последователь Бэкона Томас Гоббс отвергал идею Декарта о мыслящей субстанции как сфере, отделенной от тела и не пересекающейся с ней. Будучи одним из ранних материалистов, задолго до возникновения нейробиологии он впервые назвал мысль материальным феноменом. Другой известный эмпирик Джон Локк объяснил, как в результате абстрагирования от воспринятого телом ощущения в голове человека возникают идеи. Разум он называл изначально чистым листом (tabula rasa), на который записывается информация, отраженная органами чувств. Таким образом, он первым показал, как человеческий разум сам в себе формирует виртуальное пространство. Локк также отвергал утверждение Декарта о том, что основным признаком души является мышление (а вместе с этим отвергал метафизику), но в то же время соглашался с тем, что самая достоверная истина – это интуитивная истина нашего собственного существования.
Однако смелые гипотезы мыслителей не сумели изменить общественного мировоззрения. Несмотря на все это многообразие научных мнений и освобождение от религиозных предрассудков и догм, в эпоху Нового времени человеческий разум не достиг той цели, которую перед собой ставил. Он по-прежнему блуждал в сумерках и, приходя к новым умозаключениям, то и дело попадал в им же создаваемые ловушки.
Как-то раз, для того чтобы продемонстрировать успехи разума в понимании бытия, французский просветитель Дени Дидро и его друг, известный математик Жан Лерон Д’Аламбер, поставили перед собой задачу создать единую энциклопедию наук, искусств и ремесел. В ней они решили собрать самые современные научные знания о мире, составить единый онтологический поэтажный план, чтобы, рассмотрев предмет бытия с разных точек зрения, увидеть, наконец, его истинное значение во всей полноте. На деле же вместо колоссального исчерпывающего трактата, созданного коллективными усилиями большого количества авторов, имеющих единую цель, получился многотомный сборник противоречащих друг другу статей, из которых невозможно сделать общих выводов.
Уже в те времена некоторые философы предчувствовали, к какому кризису познания может привести философия, основанная исключительно на спекулятивном, оторванном от опыта мышлении. Тот же Дидро в диалоге «Сон Д’Аламбера» изображает своего друга-математика в ироничной форме: охваченный кошмаром ученый бредит отвлеченными метафизическими идеями, которые по пробуждении разоблачает доктор-материалист, выражающий мнение автора. Похожий посыл мы находим и у Франциско Гойи в его знаменитом выражении «Сон разума рождает чудовищ», где sueco (в переводе с исп. – «сон») обозначает также и мечты, грезы.
В конце концов заблуждения разума привели к тому, что в обществе, ожидавшем от мыслителей быстрых и эффективных решений, действительно начал назревать кризис иллюзий, который впоследствии стал одной из причин глобальных революционных изменений в Европе.
Знания, не рожденные опытом, матерью всякой достоверности, бесплодны и полны ошибок.
Леонардо да Винчи
Почему идеалы эпохи Просвещения так быстро рухнули? Почему усилия мыслителей не привели к возникновению разумного миропонимания и идеального общества?
Говоря словами Канта, разум человека – заложник собственной странной судьбы: он пытается ответить на нескончаемые вопросы, навязанные его собственной природой. Оторвавшись от телесности, возомнив себя всемогущим, этот блудный сын отправляется на поиски истины в мир формул и абстракций, «к условиям, все более отдаленным» от реального бытия. Он находит там умозаключения, лежащие за пределами всякого опыта, а значит, вызывающие очередные сомнения и новые вопросы, и «вследствие этого разум погружается во мрак и впадает в противоречия»[20].
Философствующий разум так и не свернул окончательно с пути метафизики. Идя по нему, мыслители регулярно с удивительной категоричностью продолжали оспаривать и отрицать друг друга. Они создали авторитетные учения, но, несмотря на размах и убедительность их концепций, значимость большинства из них остается сомнительной. Если два мыслителя, которых мы считаем великими и даже гениальными, имеют противоположные точки зрения, критикуют и категорически отрицают друг друга, то не значит ли это, что по крайней мере один из них ошибается?
Эпоха романтизма: обладает ли искусство магической силой
Прежде чем мы продолжим наше путешествие по истории, расскажу вам об одном человеке, с которым я знаком много лет.
Николай Петрович К. (имя изменено) долгое время работал топ-менеджером на крупном промышленном предприятии. Он был грамотным работником и имел богатый опыт руководства различными структурными подразделениями. В работе Николай Петрович отличался принципиальностью: цель – превыше всего. Его особенностью было то, что он никогда не шутил с подчиненными и крайне редко улыбался. А еще у Николая Петровича не было хобби: всю свою жизнь он посвящал работе. Предположу, что его карьерные амбиции не ограничивались теми должностями, которые он занимал, но, несмотря на годы соперничества с конкурентами и самоотверженное служение корпорации, ему не удалось стать ее директором.
Работа была непростой. Постоянная суета и нервные перегрузки, которые Николаю Петровичу приходилось испытывать, неуклонно вели к психоэмоциональному истощению, и неудивительно, что с годами у него развился синдром профессионального выгорания. Николай Петрович стал раздражительным, конфликтным, быстро утомлялся, у него развилась бессонница, возникли проблемы с артериальным давлением, появились периодические боли в сердце.