[1461] В Челябинском уезде наблюдалась аналогичная картина. По информации губчека, «находясь в критическом продовольственном положении, население стало выносить постановления об отмене продналога». Крестьяне Каменской волости, желая, чтобы их ходатайство о снятии с них продналога было убедительным, избрали волостную комиссию по осмотру урожая 1921 г. Результаты проверки оказались впечатляющими: весь урожай злаковых культур волости составил 20989 пудов — в среднем по 2 пуда 20 фунтов с десятины. При населении 9500 человек получалось, что в сентябре 1921 г., еще до сдачи продналога, на одного жителя волости до нового урожая приходилось всего два пуда зерна. Прожить с таким запасом до следующего лета было нельзя.[1462]
Сентябрьская информационная сводка Челябинской губчека о настроениях сельских жителей Миасского и Троицкого уездов сообщала следующее:
«Население недовольно проведением продналога, указывая, что продналог ни в чем не отличается от продразверстки, потому что в настоящее время требуют выполнения, хотя нет да отдай, не принимая во внимание никаких заявлений от того или иного хозяйства».[1463]
Как бы ни хотели чекисты интерпретировать недовольство крестьян НЭПом их «шкурными интересами», картина бедствий деревни оставалась пронзительно трагичной. Ранней осенью 1921 г. наметился очередной и последний в рамках рассматриваемого периода подъем вооруженного сопротивления крестьян мероприятиям советской власти. По словам населения, в Троицком уезде в сентябре действовало повстанческое объединение численностью до 300 человек. Вновь ожило повстанчество и в Курганском уезде:
«Бандитизм в Курганском уезде не изживается, а наоборот, продолжает постепенно развиваться. Бандиты оперируют в северных волостях, в местностях, где население таковым сочувствует, особенно в момент изъятия продналога».[1464]
Автор сводки оценивал настроение крестьян как «затаенно-выжидательное», констатируя, что «...вся жизнь, как крестьянского населения, так и рабочих сводится к одному — поискам продовольствия».[1465]
В связи с недостаточно активным сбором продналога — к началу октября 1921 г. в Челябинской губернии было собрано менее 10% от плана — губком РКП(б) направил уездным комитетам партии циркуляр о продлении продналоговой кампании до 1 ноября. Предлагаемые документом меры по активизации сбора продналога явно опирались на опыт донэповских продовольственных реквизиций:
«а) Немедленно пересмотреть все брошенные райкомом силы по проведению продналога, изъять из них все колеблющееся, все мягкотелое и негодное вообще к проведению твердой линии поведения в деле проведения всех распоряжений по сбору продналога. И заменить этих работников сейчас же лучшими силами района, бросив их на продмесячник, не останавливаясь даже перед закрытием отделов исполкомов.
6) Обратить самое серьезное внимание на работу соворганов, связанных с проведением продналога, и на ячейки, искореняя в корне халатное отношение коммунистов к сбору продналога. Чем и объясняется общий застой в проведении продналога.
Указать членам партии ваших ячеек, что активно проявившие себя ячейки и сельсоветы на местах будут премированы за их работу, путем занесения их на красную доску и выдачи всевозможных премий материального характера.
Всех же умышленно саботирующих уком предлагает привлекать к самой тягчайшей ответственности, предавая их суду выездной сессии Ревтрибунала».[1466]
При проведении «агитации» в пользу сдачи продналога рекомендовалось предупреждать, что «если волость или село откажется, будут введены воинские части, которые будут содержаться за счет населения данного села». Ответственность за успех кампании возлагалась на укомы.
Нажим на местных работников мало способствовал успеху. Сумятица в сборе продналога только возросла. Уполномоченный губчека по проведению продналога в Челябинском уезде в середине октября 1921 г. докладывал о суматохе, неопытности продработников, непонимании населением смысла продналога и бестолковости распоряжений. Списки плательщиков постоянно переписывались, у крестьян не было уверенности, что после сбора налогов с них не будут взимать дополнительно, так как размеры налогов изменялись по несколько раз. В докладе обращалось внимание на то, что «...с выполнением молочного продналога получается скверное положение: время упущено, а нажим идет вовсю, что напоминает населению не продналог, а разверстку...».[1467]
Насилие заменяло всякую экономическую целесообразность. В то время как крестьяне намолачивали всего 40-50 пудов зерна, продналог доходил до 60-70 пудов: чтобы выполнить налог, крестьянам не оставалось ничего иного как отдавать не только весь урожай, но и дополнительно занимать хлеб.[1468] Чекистские сводки откровенно констатировали: «На мобилизованных на продработу коммунистов население смотрит, как на старых жандармов».[1469]
Положение рядовых сельских советских и партийных работников поздней осенью 1921 г. было столь же безысходным, как и рядовой массы деревенских жителей. В сводке губернской ЧК за 15-30 ноября было приведено письмо председателя сельсовета села Пискалова Челябинского уезда, члена РКП(б) Ф.Т. Давыдова:
«Работаю не покладая рук, с начала революции 18 месяцев состою председателем сельсовета. Проводил разверстку, продналог, выполнял целый ряд государственных заданий. За три года существования Соввласти сам заплатил триста пудов хлеба, отдал одну корову, отдал 17 фун[тов] шерсти и 22 фунта масла, имел хозяйство 3 лошади и 3 коровы, 12 шт[ук] овец, теперь имею 1 лошадь, одну корову и 2 овцы плюс ко всему 9 чел[овек] семьи. Хлеба не ел уже два с половиной месяца. Находясь на советской работе, не имел возможности заготовить суррогатов. Паек не получал и не получаю. Теперь создалось такое положение — не имею возможности работать, также и с большим семейством не имею возможности даже и жить. Я должен погибнуть с семьей с голоду, что делать дальше? Товарищи, помогите!»
Комментируя этот крик о помощи, составитель сводки резонно отмечал:
«Но кто ему поможет? Кулаки на это говорят — брал разверстку, кричал за Соввласть, вот теперь знай Советскую власть. Случаев таких можно привести много, которые говорят о безвыходном положении рядовых работников».[1470]
С помощью репрессий к 21 ноября 1921 г. из крестьян Челябинской губернии удалось выбить 33% продналога. Выездная сессия ревтрибунала с 5 октября по 5 ноября отправила, преимущественно из Куртамышского уезда, в концлагерь 275 человек, условно осудила 695. У 52 крестьян было конфисковано имущество реально, у 150 — условно. Был увеличен платеж для 283 человек. Под воздействием репрессий «...население стало быстро платить налог, отдавая последнее и даже покупая на рынке».[1471]
Насилие над крестьянством не прекратилось и зимой 1921-1922 гг. Так, 25 декабря в село Птичье Верхнеуральского уезда прибыл продотряд, который арестовал за неуплату продналога 42 жителя. Арест сопровождался издевательствами и унижениями: 27-28 декабря арестованные провели 16 часов в помещении в 120 кубических аршин, тут же отправляя естественную нужду. Среди них были женщины и дети, накануне ходившие побираться. Крестьяне жаловались на грубость и злоупотребление властью со стороны руководителя этой акции, инспектора ударно-боевой подгруппы Ишакова:
«Обращается гр. Ишаков с гражданами всегда с насмешкой и площадной бранью. Списки на неплательщиков составлялись под угрозой предания председателя суду ревтрибунала, если он не укажет, что тот или иной гражданин злостный неплательщик. Из-за этого в настоящее время сессией ревтрибунала присуждены к конфискации имущества действительно такие граждане, которые питаются одной травой».[1472]
Несмотря на неурожай и признание уезда голодающим, сбор продналога продолжался. В других уездах, где урожай был ниже среднего, сбор налога также осуществлялся как со среднего или даже более высокого урожая. Крестьяне роптали на налог и семенную ссуду, но отдавали весь собранный хлеб, питаясь суррогатами и мясом.[1473]
Оглядываясь назад, ГПУ Челябинской губернии весной 1922 г. в докладе секретарю губкома партии признавало, что в феврале 1922 г. крестьянство было в высшей степени озлоблено на советскую власть и коммунистов, и объясняло, почему дело не дошло, как годом ранее, до массового крестьянского сопротивления:
«Непосильный продналог, при наличии неурожая, выкачивался репрессивными методами. Действия продработников и выездной сессии (ревтрибунала — И.Н.), нередко неправильные, еще более возбуждают крестьян, и если не произошло восстаний, то, надо думать, исключительно потому, что население получило хороший урок в 1921-м году. Помощь, оказывающаяся голодающим, была ничтожной. Население, питавшееся еще с осени суррогатами, было истощено, ослабший организм легко воспринимал различные болезни, и эпидемии тифа, голодного, — свирепствовали вовсю».[1474]
Автор доклада признавал, что НЭП для крестьян в принципе выгоднее прежнего курса, поскольку позволяет им распоряжаться излишками своей продукции. Однако как раз этой выгоды сельское население в 1921 г. ощутить не могло: «Но дело в том, что излишков этих не только не было, но не было и достаточных ресурсов уплатить продналог, и крестьянство было принуждено отдать имущество, инвентарь, все хозяйство на уплату продналога».