В революционной России, слух представлял собой не только эрзац информации о происходящем. В переходные периоды и в экстремальных ситуациях он отражает и формулирует многочисленные страхи, являясь первой ответной реакцией, началом процесса освобождения от них.[1740] Слух дает происходящему толкование, рождающее надежду и ожидание. Смысловой компонент слуха весомее самой информации, степень достоверности которой в этой связи второстепенна для ее потребителей. Самые нелепые слухи, слухи, сеявшие страх, подспудно несут надежду.
На Урале еще накануне и в самом начале революции нагнеталась истерия немецкой угрозы. В конце 1916 - начале 1917 г. в вятской деревне, где к этому времени остались только старики, дети и женщины, распространился слух о том, что немцы разъезжают по сельской местности и убивают детей. В результате после Рождества возобновить занятия не удалось. Дети не ходили в школу и сдавали учебники.[1741] В апреле 1917 г. управляющий Надеждинского завода барон Таубе по предложению рабочих вынужден был уехать. Причиной его отъезда стало распространение слуха о немецком шпионаже. Даже подобные слухи-страхи были исполнены надеждой: казалось, что если принять меры безопасности против немцев или изгнать их, жизнь улучшится. Такую же нагрузку имели многочисленные слухи о купцах, придерживающих товары для повышения цен. Упрощенная версия причин ураганного роста дефицита на товары массового спроса питала надежду на скорое облегчение и одновременно предлагала простейший рецепт перемен.
В автономную группу можно выделить слухи-предупреждения о непосредственно грозящей опасности, формулирующие наиболее актуальные опасения. Пугающие слухи сеяли в населении панику. По сообщению управляющего Пермской губернией министру внутренних дел колчаковского правительства в июне 1919 г., слухи о наступлении «красных» вызвали беспорядочную эвакуацию жителей из Сарапульского, Оханского и Осинского уездов. Распространявшие слухи дезертиры «...своими рассказами о прорыве фронта и приближении красных создали... такую панику, что население, духовенство и даже волостные управы бросились уезжать в тыл уезда (Оханского — И.Н.) и лишь вовремя подоспевшие чины милиции остановили начавшую увеличиваться толпу беженцев и арестовали дезертиров».[1742]
Такого рода слухи предостерегали население от грядущих неприятностей и мобилизовали их на защитные контрмеры. В конце 1920 г. обыватели Челябинска обсуждали тревожные новости. Молва упорно настаивала, что скоро будут аннулировать все денежные знаки, и власти намерены на днях провести повальный обыск. Его целью якобы были реквизиции у населения одежды, обуви и прочих пожитков.[1743] В феврале 1921 г. в Верхнеуральске ходили слухи, что весной крестьяне не получат от государства семян, поскольку большевики вывозят хлеб за границу, куда собираются сбежать и сами.[1744]
В это же время рабочие и служащие Екатеринбуржья каждую выдачу продовольствия называли «последней» и полагали, что «...вероятно, при Соввласти придется подохнуть с голоду».[1745]
Иногда слухи-предупреждения приобретали налет иронии и превращались в шутку, свидетельствуя в очередной раз, что юмор умирает вместе с надеждой. В связи с объявлением «недели ребенка» в Перми в мае 1920 г. был пущен слух о приближении «брачной недели», а в Тагильском уезде Екатеринбургской губернии в ноябре того же года циркулировали слухи, что советская власть будет отбирать у жителей имущество, организуя для этого «неделю сундука».[1746]
Однако наибольшей популярностью пользовались слухи — ожидания позитивных перемен. Они были самыми устойчивыми и, видоизменяясь в зависимости от конкретной ситуации, возрождались снова и снова. В конце ноября 1917 г. в антибольшевистском Оренбурге распространился слух о том, что В.И. Ленин и Л.Д. Троцкий арестованы, а в январе 1918 г. его сменили толки о перевороте в Петрограде, падении СНК и переходе власти в руки Учредительного собрания.[1747]
Население постоянно муссировало слухи о внутренних неурядицах и кадровых переменах в большевистском руководстве. Ими охотно пользовалась антибольшевистская пропаганда во время гражданской войны. Газеты в августе 1918 г. печатали непроверенные сообщения, что из Москвы скрылся В.И.Ленин.[1748] В январе 1919 г. на основе ненадежных данных из телеграмм зарубежных агентов распространился слух, что Л.Д. Троцкий арестовал В.И. Ленина, усмотрев контрреволюционность в его выступлениях в пользу коалиционного правительства. Камышловская газета «Заря народоправства» по этому поводу опубликовала стихотворение с названием «Соглашатель Ленин»:
Тары-бары, растабары,
Жили-были коммунары,
Жили дружно, не ругались,
Ленин, Троцкий — прозывались!
В Смольном рядышком сидели,
Одной ложкой кашу ели,
Коммунизм в стране вводили,
За нос публику водили...
Шибко стригли мужиков,
Контрибучили купцов,
Пару-жару поддавали,
На клочки Россию рвали.
С октября до января,
Коммунизм в стране вводя,
Сказать нужно:
Жили дружно!
Вдруг приехала беда
(Растворяй хоть ворота):
Ленин каяться стал шибко,
Знать, сознал свои ошибки...
Троцкий пригрозил ему
И... катнул его в тюрьму! —
Земля вокруг оси вертится, —
Ленин в дверь тюрьмы стучится...
На спине бубновый туз, —
На весь мир такой конфуз!»[1749]
Слухи о кадровой чехарде у большевиков имели хождение и по окончании гражданской войны на Урале. В апреле 1920 г. автор частного письма сообщал адресату, что председатель уфимского губисполкома Б.М. Эльцин снят Л.Д. Троцким, возвращавшимся из Сибири, за кровавую расправу с безоружными мужиками.[1750] Накануне отмены продразверстки, в феврале 1921 г., в Екатеринбурге ходил слух об аресте Л.Д. Троцкого В.И. Лениным. Версий мнимого ареста было две. По одной, он был вызван разногласиями по вопросу о профсоюзах, по другой — спекуляцией Троцкого продуктами, якобы вывезенными из Челябинска в количестве шести вагонов.[1751] Крестьянство Курганского уезда Челябинской губернии в июле 1921 г. возбужденно обсуждало взбудоражившую их новость — раскол между В.И. Лениным и М.И. Калининым, который будто бы присоединился к крестьянским повстанцам.[1752]
Однако самой излюбленной темой пересудов являлось скорое падение советской власти путем ее насильственного свержения извне. Эти слухи естественным образом подогревались событиями гражданской войны, на ход которой население реагировало очень чутко. Жители «красных» территорий Урала упорно говорили о скором приходе белых.[1753] В ноябре 1919 г. Пермская губернская ЧК пришла к такому заключению о положении губернии:
«В общем, положение губернии становится хуже, нежели в летние месяцы, то тут, то там появляются банды, наводящие панику на волисполкомы, упорно функционирующие в связи с этим слухи о скором прибытии белых тормозят работу по продовольствию. В волисполкомах крестьяне в некоторых местностях открыто заявляют, что скоро придут белые, что вот уже их разведка, и давать продукты большевикам не следует, так как их за это будут преследовать, сочувствующие Советской власти крестьяне теряют почву и тоже начинают колебаться, а потому предлагаемая Губпродкомом хлебная неделя, да еще с вооруженными отрядами, грозит крупными конфликтами при недостатке агитации. Продовольственный и дровяной кризис также грозит крупными конфликтами с рабочими и городским населением».[1754]
Слухи не только восполняли отсутствие сведений и интерпретировали их, но и являлись идеологическим инструментом сопротивления властям. Сообщая о чем-то, о чем все говорят, слухи в условиях распада целостности общества рождали и демонстрировали солидарность, играли роль оппозиционного общественного мнения, ободряли на пассивный или открытый протест против произвола властей. Слух приобретал функцию стратегии анонимизации, до предела затрудняя борьбу с ним, делая сомнительной любую попытку его опровержения. Слух нес потенциальную угрозу властям, являясь неподконтрольным и альтернативным толкованием происходящего. Он демонстрировал недоверие к правителям и ставил под сомнение монополию власти. Слух отражал степень дискредитации официальной идеологии и цензуры. В нем воплощалась девальвация печатного слова и ренессанс устной коммуникации.[1755]
Слухи вселяли надежду на скорое падение ненавистной власти и провоцировали на неповиновение или открытую борьбу с ней. Не случайно 1920 г. - начало 1921 г. — время «военного коммунизма» и массового повстанчества — на Урале было периодом наиболее интенсивного распространения слухов о скорой смене власти. Симптоматично и занесение слухов органами ЧК в разряд «контрреволюционных» явлений. В начале 1920 г., во время мощных крестьянских восстаний, в Уфимской губернии были популярны слухи о том, что Москва и Казань уже заняты повстанцами.[1756] В мае 1920 г. жители Перми обсуждали скорое падение советской власти из-за наступления Польши и Японии. В начале июня в Оренбурге из уст в уста передавалось, что А.Ф. Керенский подходит к Москве, а поляки взяли Харьков. Селяне пребывали в радостном ожидании — «ну, крестьяне, скоро вздохнем свободно».