[1862] В октябре того же года в Орлове рассматривалось аналогичное дело, в котором в качестве одного из обвиняемых фигурировал служащий уездного военкомата. Преступная группа подделывала свидетельства о болезни и помогла таким образом освободиться от службы в армии 25 красноармейцам. Фальшивые документы оплачивались деньгами или продуктами.[1863] В мае 1921 г. в Яранске судили бывшего уездного военного комиссара, военрука, начальника мобилизационного батальона, начальника канцелярии военкомата, заместителя председателя комитета по борьбе с дезертирством и других должностных лиц и рядовых — всего 54 человека. Подсудимые обвинялись в систематическом взяточничестве с граждан за освобождение от воинской службы и укрывательстве дезертиров, пьянстве и карточной игре на миллионные суммы. Обнаружилось, что уездный военрук на собранные таким путем средства выстроил за городом прекрасный двухэтажный особняк.[1864]
В небольших городах и сельской местности, где контроль губернского центра был затруднен его удаленностью и слабостью инфраструктуры, местные представители власти ощущали себя царьками и вели себя соответственно. Осенью 1919 г. о председателе одного из волисполкомов Глазовского уезда вятская пресса сообщала: «До председательства он был последним в деревне по зажиточности, а теперь у него и тарантас, и телега, две лошади и две коровы, завел весной и жнейку — на все денег хватает».[1865] Заведующий продовольственным отделом волисполкома в Орловском уезде, некто Ф.А. Зубарев, по данным той же газеты, добился красноармейского пайка для своего не мобилизованного сына. В то время, когда населению выдавался 18-фунтовый паек, он возил домой хлеб пудами.[1866] В декабре 1919 г. инструктор-ревизор, направленный Челябинским губкомом РКП(б) в Троицкий ревком, обнаружил, что «...троицкие ответственные работники и члены партии имеют по несколько прислуг и работников, оплачиваются которые из средств ревкома, также имеют по несколько выездных лошадей».[1867] По сообщению одного из подразделений Оренбургского губкома, у сельских жителей были веские причины для недовольства советской властью: «...недовольство большей частью вызывается членами райпродкома, разъезжающими по селам, пьянствуя, берут всевозможные контрибуции за самогон, с обнаженными шашками бегают по улицам, чем подрывают авторитет Советской власти».[1868]
Представление о поведении ответственного работника в деревне, среди односельчан, дает зарисовка, помещенная в 1920 г. в одной из вятских газет:
«Приезжает на родину, в деревню Сарапул[ьского] уезда комиссар и требует от крестьян:
— Дайте мне лошадь и корову.
Испуганные крестьяне собрали денег, купили и представили.
— Муки 5 пудов!
Представили.
К счастью, злополучный комиссар попался и был препровожден в Сарапул, где предстал перед судом ревтрибунала.
Таких "ответственных", набивающих свои карманы, очень много ездит по нашим деревням» [1869].
Среди претензий сельских жителей к местным представителям власти фигурировали и первоочередное обслуживание при завозе товаров, и принуждение крестьян к обработке их полей и огородов, и использование общественного зерна для рыбной ловли в условиях начавшегося голода 1921-1922 гг. Нередки были и притязания сексуального свойства. Осенью 1919 г., оставшись без средств к существованию, красивая крестьянка — 19-летняя вдова А.П. Чижова, поступила на службу переписчицей в Ворсинский волисполком и стала жертвой домогательств со стороны его председателя и секретаря. За покладистость ей обещали перевод в писцы первого разряда, за строптивость — грозили увольнением.[1870] Трагическую историю поведали скупые строки частного письма, перехваченного Уфимским отделом военной цензуры в апреле 1920 г.:
«Он хотел спасти меня и всю семью, а также и вас, но, Лиза, какая тяжелая драма впереди, мне приходится платиться жизнью насильно, против моего желания. Я должна выйти за него замуж или буду расстреляна».[1871]
Кто-то пытался сопротивляться вымогательствам и домогательствам власть имущих, другие полагали более разумным подчиниться силе. Третьи сами провоцировали нарушение закона, пытаясь таким образом найти покровительство. Одна из крестьянок Ижевского района, поднеся председателю волисполкома кадку меда и пригласив к себе «погостить», так объяснила односельчанкам свое поведение: «Ничаво, бабоньки, — теперь за меня приститатель заступится: ничо красны-то не отберут».[1872]
Наибольшее неудовольствие населения вызывал произвол стражей порядка — своеобразный символ слабости силовых государственных структур. Предметом жалоб граждан и озабоченности ЧК являлись несанкционированные обыски и незаконные реквизиции, поощрение самогоноварения и пьянство, сотрудничество с криминальным миром и личное участие в хищениях и грабежах.[1873]
О том, что обыск руками официальных лиц порою мало отличался от налета грабителей, свидетельствует воспроизводимое без исправлений заявление в Полетаевский станичный исполком И.С. Овчинникова от 24 января 1920 г.:
«21 сего января около 12 часов дня явились 5 человек, двое из них будто бы принадлежат Чрезвычайной Следственной Комиссии Харитонов и Задыхин, скомандовав "ни с места", поставили к выходным дверям вооруженного милиционера, предъявили мне обыск, причем дети у меня пустились бежать и, собравшись в один угол, начали разрывая душу, плакать и кричать со страха, ибо белыми в бытность их у власти у меня произведено было не менее десяти обысков, тем хотя служили поводы, те обстоятельства, что мои сыновья были ярые большевики и служащие когда-то в Советской власти, а теперь два года гниют в тюрьме, но и красные, видно, мне плохо благоволят.
Тов[арищ] Харитонов начал рыться во всех сундуках, комодах и в ящиках, причем отобрал, что ему нужно и унес с собою.
Отобрано сорок дюжин мелкого калибра конвертов, изломанный из числа детских игрушек штемпель, машинку постригаться (испорчена) и старые карты, взял было имеющийся около полфунта перцу, но возвратил обратно.
Заявляя о вышеизложенном, прошу станичный исполком навести справки, скоро ли будет конец подобным глумлениям над мирными гражданами».[1874]
Развернутый перечень претензий к милиции содержит информационные материалы башкирских чекистов за январь 1922 г.:
«Отношение населения к милиции почти враждебное, последнее вызвано стихийной бездеятельностью, злоупотреблением, взяточничеством, пьянством, картежной игрой, грубым обращением, участием в кражах, разбое, расстрелах, бандитизме, чинами милиции все последнее создается на почве полного отсутствия регулярного снабжения продовольствием и жалованием. Чины милиции поставлены в невыносимые материальные условия, их труд своевременно не оплачивается. Голод в БССР усугубляет это положение».[1875]
Некоторая коммерциализация жизни с переходом к НЭПу не замедлила сказаться на поведении советских чиновников. Коррупция приобрела столь широкий размах, что при Совете труда и обороне под председательством Ф.Э. Дзержинского была создана специальная Комиссия по борьбе со взяточничеством, которая 6 октября 1922 г. распорядилась создать при всех областных и губернских совещаниях аналогичные временные комиссии для проведения «ударной» кампании во всероссийском масштабе. Ее подготовка велась в обстановке строгой секретности: Москва подчеркивала, что «существование и деятельность комиссий при Облэкосо и Губэкосо не подлежит оглашению».[1876] Видимо, организаторы фактически очередной тотальной чистки — в комиссии входили представители ГПУ, наркомата юстиции, рабоче-крестьянской инспекции и ВСНХ — пытались учесть опыт прежних, малоэффективных попыток очистить ряды управленческого аппарата.
Подготовка кампании по борьбе с коррупцией оказалась актуальной и для Урала. В циркулярном письме №5, обращенном ко всем секретарям волбюро и рядовым членам РКП(б), Челябинская губернская информационная тройка при губотделе ГПУ доверительно писала: «Всем нам хорошо известно, каких размеров достигло взяточничество во всех областях хозяйственной жизни республики».[1877]
Таким образом, внедрение во властные структуры для многих служило способом приспособления к новым условиям существования. При этом мизерность официального материального вознаграждения компенсировалась систематическим нарушением закона. Правда, подобная техника выживания была сопряжена с повышенным риском. Представители власти были на виду и при смене режимов оказывались первой жертвой гонений. В их разоблачении активно участвовало и само население, в том числе сводя личные счеты. Каждый из режимов стремился во имя собственного укрепления избавиться от ненадежных сотрудников и предпринимал регулярные чистки властных подразделений. Так, только за январь-февраль 1921 г. за халатное отношение к работе, пьянство, взяточничество, спекуляцию и другие должностные преступления к ответственности был привлечен 71 сотрудник Екатеринбургской губернской милиции, в том числе 32 коммуниста. В ночь на 27 июня 1921 г. в Троицке по обвинению в насилии над арестованными, взяточничестве и хищении вещественных доказательств был арестован весь личный состав уголовного розыска. В ноябре того же года из милиции Вотской области были изгнаны 125 человек.