й красноармейский, ударный, академический, совнаркомовский и другие виды пайков; и «пайкист-спортсмен», гонящийся за количеством пайков. Замыкал галерею приспособленцев к разорительной распределительной системе «глупый пайкист» — обыватель, правдиво объясняющий, что хочет перейти в определенную организацию за более щедрый паек. Когда ему там отказывают, он искренне удивляется.[1965]
Мало что изменилось в отношении злоупотреблений в области распределения и в следующем году. На каменноугольных копях и среди рабочих станции Челябинск раздражение рабочих вызывало то, что администрация пользовалась подвозом воды и угля для отопления жилья, в то время как рабочие этого права были лишены: «...на почве этого сильно развито хищение, рабочие растаскивают лес, и в мастерских наблюдаются случаи, когда рабочие разрезали хороший лес на куски и растаскивали по квартирам».[1966] В 1922 г., несмотря на улучшившееся снабжение, почва для конфликтов на предприятиях сохранялась. Их причинами чаще всего являлось несправедливое распределение товаров и задержки денежных выплат по вине администрации. Так, в октябре 1922 г., по сообщению Челябинского губотдела ГПУ, на одном из разрезов Челябинских копей администрация «сняла с забойщиков-шахтеров сапоги и вместо них выдала лапти, сапоги же надела на себя администрация». Одновременно обнаружилось, что «поступившие для женщин-работниц платья розданы женам администрации», а подвоз угля к квартирам рабочих производится нерегулярно. Рабочие жаловались, что руководители принимают на ответственные должности своих близких. Поступила жалоба и на заведующего копями: «Заведующий копями Воронин задумал "заняться коммерцией" и на деньги, предназначенные к выдаче жалованья рабочим за июль, август, сентябрь месяцы в сумме триста пятьдесят миллиардов, купил мануфактуры».[1967] Сводка рисовала картину бедствия шахтеров и злоупотреблений начальства, хорошо знакомую по «военно-коммунистическому» периоду:
«Со слов шахтеров, в шурфе №18 в ужасных условиях производится добыча угля, подземная желдорога находится в самом плохом состоянии. Трап[а] не имеется, из-за чего тормозится работа, забурится вагон с углем в 20 пуд[ов], хоть бросай, так как без трапа трудно поставить на путь. Говорили об этом зав[едующему] шурфа №18 Гольцу, но он говорит, что нет леса, но рабочие видят, что Гольц пьянствует, так как лес есть, из него строят ограды около квартир Околокулака и Терентьева (руководителей администрации копей — И.Н.). Этих бы оград не только хватило на трапы в шурф №18, а даже для ремонта квартир рабочих».[1968]
В конце 1922 г., когда невыходы на работу на Челябинских копях достигли 16%, выяснилось, что причиной их является несправедливое распределение администрацией теплой одежды:
«...рабочие заявляют, что они с начала перехода на хозяйственный расчет и с переходом к новой политике прозодежды не получали, за исключением заячьих шапок и варежек, в то время когда администрация получала по десяти и более вещей, не только на себя, но и на свое семейство, такой случай имел место на каменноугольных копях, где действительно администрация сверху донизу имела возможность прозодежду распределять между собой, благо что она была вполне из подходящего материала, как для спецов, так и для их семейств-жен».[1969]
Нарушение правил распределения могли вдохновляться, правда, не только корыстью. Так, в сентябре 1922 г. в Челябинске слушалось дело начальника Куртамышской горуездной милиции П.Г. Яковлева, который весной-летом 1922 г. — в самое голодное время — зачислил на командный паек двух несовершеннолетних нетрудоспособных племянниц, позволил выдавать такие же пайки членам семей сотрудников, проживавшим отдельно, на родине, разрешил мену фуражного овса на сено, продажу овса на базаре. Яковлев раздал, кроме того, казенный овес милиционерам в качестве пособия. Согласно материалам дела, «выдачу пайков и ссуд... Яковлев объяснил тем, что он входил в тяжелое материальное положение служащих и сам находился не в лучшем положении». Учитывая отсутствие корыстных или низменных интересов («в своих действиях он руководствовался скорее гуманными побуждениями»), было решено ограничиться дисциплинарным взысканием — смещением с должности и передачей дела на дознание челябинскому губернскому прокурору с ходатайством о его прекращении.[1970]
Сказанное о распределительной практике революционной поры делает очевидным, как велик был соблазн воспользоваться ее недостатками. В первую очередь это искушение стояло перед теми, кто находился в непосредственной близости от казенных, ставших во время революции бесхозными, складов продовольствия и предметов массового спроса. Самовольное распоряжение тем, что плохо лежит, компенсировало скудость оплаты труда разного рода служащих и становилось для многих основным, хотя и относительно рискованным источником существования.
Ревизии казенных складов то и дело вскрывали нарушения в распределении их содержимого. Ведомость о результатах проверки склада реквизированного имущества лиц, бежавших с «белыми» из Глазова, Вятской губернской рабоче-крестьянской инспекцией от 2 августа 1919 г. содержит такую запись:
«1) Конфискация имущества проводится спешно, и в большинстве случаев забиралось без всякой описи и актов.
2)Отпуск вещей частью проводится по частным запискам.
3) Конфискованные вещи производились по низкой расценке, как, например, предметы роскоши, каракулевая шуба, на шелку, отделанная мехом, новая, оценена в 500 р., дамская ротонда, на лисьем меху, крытая плюшем, почти не ношеная — 1000 р. и т.д.
4) Обнаружена шкатулка с разными серебряными вещами, которая хранится под замком у заведующего складом, которая не зарегистрирована и описи не составлено.
5) Запись прихода заносится в квитанционную тетрадь, которая не прошнурована и не пронумерована, других книг не имеется».[1971]
Наблюдались многочисленные случаи приема ценного имущества на склады по счетам, выписывание подложных расписок и фиктивных расчетных счетов, несоответствие приходных книжек наличности. Такого рода преступления, естественные в хаосе революции и гражданской войны, были распространены и в начале НЭПа.
В сентябре 1921 г., в начале голодной катастрофы, челябинские чекисты сообщали о злоупотреблениях на складах хлебопродуктов:
«В связи с тяжелым продовольственным положением участились случаи хищения продуктов из складов совучреждений.
В гор[оде] Троицке на мельнице №36 бывш[его] мукомольного товарищества к 1000 пудов зерна прибавляли по 50 фунтов воды, вследствие чего у них получился остаток муки, который делили между собой. Таким путем ими было испорчено до 5000 пудов зерна.
Там же уполномоченный опродкомгуба совместно с несколькими соучастниками производили систематическое хищение красноармейских продуктов. Также происходит хищение в детских приютах №5 и №6. Заведующая приютом №6 из похищенной ею муки варила бражку».[1972]
Отчет Оренбургской губернской РКИ за 1921 г. содержал факты «свободного обращения некоторых членов реквизиционной комиссии с реквизируемым имуществом, часть которого была обращена ими в свою пользу». Работники губернского коммунального отдела были уличены во взяточничестве и «произволе с выдачей мандатов на квартиры». Множество нареканий содержалось в адрес губисполкома ГСНХ, губпродкома, губсобеса, губотдела народного образования, губотдела труда.[1973] Случайная проверка ссыпных пунктов Шадринского уезда в феврале 1922 г. обнаружила недостачу 10,8 тыс. пудов фуражного зерна, что стало основой для возбуждения уголовного дела:
«Следствием установлено, что благодаря халатному отношению к своим обязанностям администрации указанных выше складов хранящиеся в таковых продукты первой необходимости расхищались, кому было не лень, не говоря уж о самой администрации, считающей склады и находящееся в них чуть ли не своим собственным, производя обмены зерна-фуража из складов на предметы роскоши и драгоценности, покупая спиртные суррогаты, давая взятки следственно-розыскным органам и т.д.»[1974]
То же самое творилось в Красноуфимском, Ирбитском, Каменском и других уездах Екатеринбургской губернии. Только за январь-февраль 1922 г. с казенных складов в районе Екатеринбурга и Верх-Исетского завода было расхищено товаров на 2 млрд. р.[1975]
В составленной чекистами Башкирии информационной сводке за апрель 1922 г., когда голод в республике достиг апогея, докладывалось, что «самоснабжение запрещено, но практикуется в широком масштабе и выливается в форму официального расхищения».[1976]
Стратегия твердых цен, а затем продовольственных реквизиций открыла шлюзы беззастенчивому ограблению деревни. Крестьяне то и дело жаловались на незаконное присвоение агентами реквизиционных служб их имущества. Екатеринбургские чекисты в ноябре 1919 г. сообщали местным властям:
«Из деревни Лопанка, а также и Лобвинского завода поступали заявления такого содержания, что приезжали агитаторы в данный район, уговаривали жителей, чтобы жертвовали, кто что может, из теплых вещей для красной армии, что было и пожертвовано в указанном районе, и через короткое время пожертвованные вещи некоторые оказались у некоторых служащих, как полушубки, вaлeнки».[1977]
В городах и сельской местности служащие столовых и детских приютов, государственных складов и железной дороги, милиции и исполкомов использовали все возможности для присвоения продуктов питания и предметов массового спроса. Злоупотребления служебным положением приняло невероятные размеры и особенно отталкивающие формы в начале НЭПа. Беззащитность государственного имущества и сохранявшаяся слабость властных структур на фоне легализации товарно-денежного обращения и голодного бедствия создавали наиболее благоприятную атмосферу для криминальной активности в среде служащих. Эскалация экономических преступлений стала постоянным предметом сетований официальной печати: