Спекулируют 70 процентов жителей... Всем, чем угодно... Покупают по карточкам, из-под полы и передают друг другу... Люди ходят по толчкам, по квартирам, скупают все, что попадет под руку и перепродают.
И самое скверное во всем этом — это полное отсутствие сознания подлости такого рода занятий...
"Чего особенного? — купил-продал..."
Я видел несколько чиновников, получающих хорошее жалование, занимающихся перепродажей чая... Купят чай в магазине, перепродадут его на край города или приезжим, наживут деньги и радуются:
"Заработали"...
Склонность к легкой наживе сильно распространилась среди русского народа...
В этой атмосфере растут и воспитываются дети...
Ко всем ужасам переживаемого: убийствам, грабежам, насилиям — присоединяется еще это легкое и ненаказуемое преступление — спекуляция, ядом отравляющая души людей...».[1998]
Дух наживы в 1918 г. делал серьезные шаги в уральской деревне, попавшей в сферу интересов мешочников из Европейской России. Комментируя факты хлебной «спекуляции» в селе Топорнино Уфимского уезда, где пуд сеянки стоил 30-32 р., ржаной муки — 7-8 р., а продавался в Уфе и Бирске соответственно по 50 и 12-22 р., местный корреспондент сокрушенно писал: «Когда-то считалось зазорным наживать копейку на копейку, а теперь у нас в Топорнине не стесняются 3 копейки на копейку наживать, воспевая хвалу Господу Богу».[1999] Поздней весной - ранним летом 1918 г. в Вятской губернии пароходы по Волге и Вятке были переполнены в основном мешочниками. До 5 тыс. мешочников скопилось в июне 1918 г. в Уфимской губернии на Бирских пристанях.[2000]
Распространение самодеятельной торговли, угрожающей продовольственной политике властей, заставляло их принимать ответные меры. С мая 1918 г., согласно постановлению ВЦИК, мешочники и крестьяне, продающие им продукты, были приравнены к врагам народа.[2001] Экстренные меры принимали и местные власти на Урале. Для прекращения «спекуляции» и вывоза хлеба из Вятского уезда в сентябре 1918 г. на станциях и разъездах были выставлены заградительные отряды численностью по пять человек. По полтора пуда хлебопродуктов на каждого члена семьи до 1 октября было разрешено провозить только столичным рабочим, имеющим на руках удостоверения профсоюзов, фабрично-заводских или советских учреждений столиц.[2002]
«Красные» и «белые» военные власти также издавали направленные против «спекуляции» распоряжения, свидетельствующие о том, что это явление получило распространение и в солдатских массах. Так, в августе 1918 г. военный комиссар Орловского уезда запретил покупку у красноармейцев продуктов, снаряжения, обмундирования и фуража, грозя обеим сторонам таких сделок наказаниями вплоть до расстрела. На противоположном конце Урала, в «белом» Оренбуржье, военная комиссия 3-го войскового круга Оренбургского казачьего войска 20 февраля 1919 г. приняла решение о предании военному суду как военнослужащих, которые получают по несколько комплектов обмундирования и торгуют им, так и лиц, укрывающих и покупающих предметы воинского обмундирования и снаряжения.[2003]
Однако грозные приказы властей не в силах были побороть народную коммерческую инициативу. Масштабы мешочничества с лихвой превосходили возможности государственного контроля. Непоследовательность советской государственной политики в отношении мешочников, многократная разница в ценах, особенно в приграничье «красных» и «белых» территорий, соседство регионов со свободной торговлей и твердыми, значительно более низкими ценами, — все это придавало мешочничеству на Урале в 1918-1919 гг. устойчивый характер, превращая его в «форму самоорганизации населения для спасения от голода».[2004]
Агенты несанкционированной торговли отточили изощренный инструментарий нейтрализации государственных контрмер. Мизерная зарплата советских служащих открывала простор коррупции. За взятку можно было получить мандат на проезд в хлебные районы, усыпить бдительность командиров и бойцов заградительных отрядов, железнодорожников. Были выработаны тарифы подкупа. Так, в Пермском уезде заградотряд получал по 100 р. с каждого мешка муки и по 1500 р. с нелегально передвигавшегося обоза. Помимо взяток использовались ящики, чемоданы, лодки и даже гробы с двойным днищем и стенками, двойные брюки-галифе, начиненные мукой, пришитые с внутренней стороны одежды карманы, в которых ухитрялись перевозить до двух пудов муки. На случай, если с заградотрядами не удалось бы договориться, создавались вооруженные группы для сопротивления им, иногда — экипированные под продотряды со сфабрикованными документами. Порой они завязывали с военизированными представительствами власти самые настоящие бои. В 1918 г., например, на станции Анненской под Елабугой вооруженный и переодетый в матросскую форму отряд мешочников разогнал команду охраны грузов, убив двоих охранников.[2005]
Из сказанного следует, что успешные торговые операции были доступны далеко не всем: для этого требовались молодость, физическое здоровье, выносливость, находчивость, смелость, умение обращаться с оружием.[2006] Другими словами, в 1918-1919 гг. сформировалось мешочничество профессиональное и организованное. Индивидуальное, бытовое, потребительское мешочничество, нацеленное на поиск продовольствия для собственного потребления, в эти годы также имело место. Но для большинства непрофессионалов оно заканчивалось плачевно: в дороге их продовольствие отбиралось, так как у них не было ни средств, ни организации, ни сил преодолеть заградительные меры властей.
Однако и бытовые мешочники пользовались маленькими хитростями, направленными на сокрытие провозимых продуктов. Например, вместо муки они возили разломанный на куски печеный хлеб, имитируя нищих. Развернутый перечень соображений, продиктованный здравым смыслом и опытом втянутого в кочевую жизнь населения революционной России, вложил в уста одной из своих героинь Б.Л. Пастернак:
«Ткани, ткани, — гласили эти соображения, — лучше всего в отрезе, но по дороге досматривают, и это опасно. Благоразумнее в кусках, для вида сшитых на живуху. Вообще материи, мануфактуру, можно одежду, предпочтительно верхнюю, не очень ношенную. Поменьше хламу, никаких тяжестей. При частой надобности перетаскивать все на себе, забыть о корзинах и чемоданах. Немногое, сто раз пересмотренное, увязывать в узлы, посильные женщине и ребенку. Целесообразны соль и табак, так показала практика, при значительном, однако, риске. Деньги в керенках. Самое трудное — документы».[2007]
С осени 1919 г., с уходом «белых» и окончательным разрушением рыночных отношений, на Урале, вместе с резким обострением продовольственных проблем, видоизменился и облик «спекуляции». Профсоюзные организации прямо связывали «паломничество» горожан в деревню во второй половине 1919 - начале 1920 г. с недостаточностью оплаты труда:
«Хотя в большинстве предприятий заработная плата и практикуется со сдельным приработком, но ее недостает на содержание и поэтому городское и заводское население стремится в деревню, где за предметы общего обихода приобретает у крестьян продукты питания. Товарообмен имеет широкое применение в жизни. При таком порядке наблюдается и воровство, и хищение народного достояния».[2008]
Профессионалы-мешочники потонули в море потребителей-одиночек, кочующих в поисках продуктов питания. Их сила была не в организованности, а в необозримом и не поддающемуся контролю обилии. В 1920 г. в импровизированные товарные отношения были вовлечены все слои населения. Служащие складов «спекулировали» керосином и спиртом, камские бурлаки — солью, служащие почты — содержимым почтовых посылок, рабочие электростанции — электрическими лампочками, журналисты — бумагой, обыватели — самодельным мылом и спиртным, рабочие — заводским имуществом, собственными поделками и получаемыми в качестве оплаты предметами одежды и т.д.
Очевидна и другая особенность торговли в период апогея «военного коммунизма». Из-за повышения риска столкнуться с рыскавшими по сельской местности продотрядами, вожделенным объектом интереса горожан все в большей степени становилась не деревня, а по-прежнему из рук вон плохо учитываемое имущество различных учреждений и содержимое государственные складов, которые аккумулировали, помимо прочего, добычу реквизиционных акций на селе. Эта тема не сходила со страниц чекистских сводок 1920 - начала 1921 г. [2009] Информационная сводка Пермской губернской ЧК за вторую половину июня 1920 г. констатировала:
«Источником спекуляции служат в большинстве хищения из местных служб, фактом чего может служить спекуляция, если так можно назвать это, железнодорожниками тонкой курительной бумагой, выдираемой ими из служебных книг. Также и соль достается посредством служащих и рабочих солеваренных заводов. Еще источником спекуляции служат продовольственные лавки и различные детские колонии, где служащие снабжают продуктами не только своих родственников, но и обменивают их в деревне на другие продукты».[2010]
Относительной свободой передвижения пользовались только командируемые служащие, которые не могли противостоять искушению воспользоваться удобной возможностью для предпринимательской активности. Имея удостоверение от учреждения на право покупки предметов промышленного производства для своей организации, можно было доставить по назначению ничтожную часть закупленного, пустив остальное на продажу. Челябинская губчека в сентябре 1920 г. предполагала затребовать у губисполкома сведения о всех командированных для установления наблюдения за ними, так как известны были случаи торговли ими косметическими средствами и нитками, прикупленными во время рабочих поездок в центр.