Безработица в первую очередь ударила по женской половине населения, заставляя бороться за сохранение жизни любыми способами. О том, что среди них присутствовала и проституция, свидетельствует следующий фрагмент из обзора-бюллетеня Челябинского губернского ГПУ за октябрь 1922 г.:
«Городские безработные, в большинстве женщины — семьдесят пять процентов, не имеющие никакой основной профессии и квалификации, вследствие чего на бирже на них спрос незначительный. Безработные сами ходят по учреждениям, предлагая свой труд хотя бы за хлеб.
Значительная часть безработных обитает на рынке, вследствие чего развивается мелкая спекуляция и нередко проституция, в особенности на окраинах города. [...] С закрытием столовых помгола положение безработных женщин стало еще хуже, снова появилось попрошайничество кусочков, в некоторых случаях воровство».[2039]
Бедственное положение, в сочетании с легализацией товарно-денежных отношений и отсутствием действенных государственных мер регулирования проблемы продажной любви и женской безработицы, дало зеленый свет развитию проституции. Только за июль-ноябрь 1921 г. оренбургская милиция обнаружила 58 домов терпимости (почти в четыре раза больше, чем накануне мировой войны!) и зарегистрировала 137 проституток. Центральные улицы Уфы летом 1922 г., по выражению очевидцев, «кишели» публичными женщинами.[2040] Проституция, как и «спекуляция», в годы революционных потрясений претерпела эволюцию от профессиональной коммерческой деятельности к массовому способу добывания куска хлеба, превратившись в будничную, «нормальную» технику борьбы за существование в экстремальной ситуации.
Для тех, кому эта, весьма сомнительная, форма выживания оказалась недоступной, оставалось последнее средство пассивного приспособления к катастрофической ситуации — нищенство, широко распространившееся в молодой Советской России среди женщин, детей и стариков. К нему, как к последней возможности поддержать полуголодное существование, прибегали самые обездоленные и беспомощные. По мере материального оскудения страны количество нищих росло при одновременном понижении шансов спастись, рассчитывая на сочувственную помощь беднеющего населения и далеко не милосердного государства. Последнее пыталось искоренить сбор милостыни, время от времени объявляя это занятие преступлением. Так, пермский губисполком в конце октября 1918 г. объявил, что нищенство «совершенно уничтожается», будет караться, как позорное дело, а виновные будут привлекаться к суду революционного трибунала. Впредь нищие были обязаны обращаться в отдел социального обеспечения, который, при необходимости, мог взять их на полное иждивение.[2041]
Средств, однако, не хватало не только на нищенствующих, но и на оплату труда рабочих и служащих. Если люди, имевшие работу, страдали от убогости системы снабжения, то о бедствиях социально слабых слоев населения — детей, безработных, пенсионеров, инвалидов — можно только догадываться. Детские хлебные пайки в Вятке в июне 1921 г. составляли всего 3/8 фунта в день, детская сахарная норма в сентябре того же года колебалась от 3/4 до 1/4 фунта в месяц.[2042] В Челябинской губернии с миллионным населением в январе 1922 г. на социальном обеспечении находились всего 27 625 членов семей красноармейцев, 18 484 пенсионера, 1084 инвалида.[2043] В августе 1922 г., когда размер месячного хлебного пайка рабочих и служащих перевалил за пуд, безработные получали всего 10-20 фунтов хлеба, пять фунтов мяса и четверть фунта кофе. Пенсии в это время выдавались в сумме 600-900 р., на которые на рынке можно было приобрести один-полтора пуда ржаной муки или 9-13 фунтов мяса.[2044]
Поэтому в отношении занятых этим родом деятельности преобладали принудительные меры крайне низкой эффективности. Отправка бездомных детей в приемные пункты и приюты в большинстве случав оканчивалась плачевно: смертью от голода или болезни, или побегом. Ресурсов на содержание приютов недоставало, что в сочетании со злоупотреблениями служащих детских учреждений делало жизнь в них менее привлекательной, чем бездомное скитание. Детские приемники нередко работали в режиме ночлежки: в них приходили только поспать. Так, о приютах Челябинска 1920 г. в докладе в коллегию губернского отдела народного образования сообщалось: «Дети уходят днем искать себе развлечения, заработка, труда, приходят на обед и опять уходят и уже возвращаются поздно ночью».[2045]
Апогеем нищенства стало время голодной катастрофы 1921-1922 гг. По деревням, из волости в волость, тянулись вереницы нищих по 30-40 человек, прося хлеба. Многие из них проделали долгий путь. В Вятской губернии большую их часть составляли татары из Поволжья, в Челябинской губернии — жители башкирских кантонов. Пустели и уральские деревни и станицы самых голодных районов. Мужчины искали заработков на стороне, дети — милостыни. Для присмотра за хозяйством оставались одни женщины. Резко увеличилось количество детей улицы, — раздетых, разутых, днем собиравших милостыню, ночью спящих без крова, где придется.[2046] Беспомощных, неспособных к нищенству, обреченных на голодную смерть малолетних детей крестьяне все чаще приводили в приюты с просьбой взять их на содержание. Поскольку за недостатком мест устроить детей в приемники чаще всего не удавалось, наблюдалось массовое подкидывание детей в волостные исполкомы, приюты и прочие учреждения.[2047]
Нищенство являлось последним средством спасения для социально слабых, отчаявшихся добыть кусок хлеба другими способами. Насколько безнадежным источником выживания была милостыня, свидетельствуют сотни тысяч смертей от голода на Урале в 1921-1922 гг. Для тех, кто не мог или не желал смириться с новыми условиями, но имел достаточно сил, чтобы отнять у ближнего, более привлекательной казалась иная — криминальная — стезя.
Все очерченные выше техники приспособления к новым обстоятельствам были в той или иной степени сопряжены с низкой лояльностью к существующим порядкам, «криминализацией» поведения населения и квалифицировались властью как нарушение закона. Карательные инстанции действовавших режимов были завалены делами о преступлениях. Среди них фигурировали: спекуляция, самогоноварение, пьянство, преступления по должности, «сокрытие буржуазного имущества», хулиганство, дезертирство, самочинные обыски, кражи, грабежи, разбой, фабрикация и продажа фиктивных документов, взяточничество, дискредитация советской власти, халатное отношение к службе, подлог, убийства, растраты, вымогательство, саботаж, хищения, бандитизм, самозванчество, хранение оружия, проституция, «контрреволюция» — агитация, заговоры и выступления против «законной» власти, и т.д.[2048] Большинство из перечисленных правонарушений было связано с должностными злоупотреблениями и неуважением к государственной и личной собственности. «Контрреволюционные» деяния будут рассмотрены отдельно, в связи с формами социального протеста. Однако прежде необходимо уделить внимание уголовным преступлениям частных лиц против себе подобных.
Население революционной России стонало от криминальной активности в отношении личной собственности — краж, грабежей, разбоя и убийств в целях присвоения чужого имущества. Революционные катаклизмы обеспечили беспрецедентно благоприятные условия для профессиональной преступности: «Свободный доступ к оружию, частая смена властей, слабость последней, отсутствие крепкой охранительной и пенитенциарной системы создавали питательную среду для существования криминального мира».[2049]
В первый же год русской революции ослабление власти и калейдоскоп непонятных событий вызвали эскалацию уголовной преступности, связанную с непреодолимым соблазном поживиться тем, что плохо лежит. Если в предреволюционные месяцы количество бытовых краж в городах Урала исчислялось единицами, то к осени 1917 г. они приняли масштаб стихийного бедствия. Ежедневные сообщения о кражах занимали все больше места на полосах местных газет. Развернув, например, «Вятскую речь» за 2 сентября, горожанин обнаруживал следующий перечень покушений на чужую собственность:
· Кражи. Военнообязанный австрийский подданный Франц Бельгер похитил из незапертой подволоки Е. Шадриной, проживающей в д[оме] Сапожникова на Раздерихинской ул[ице], разного имущества на 65 р.
· Из погреба при госпитале №3 на Преображенской ул[ице] похищено мяса на сумму 56 р.
· Из общежития учительниц на Преображенской ул[ице], через взлом стекол на дверях, совершена кража разных вещей на сумму 260 р.
· У крестьянина Яранского уезда А.А. Белоусова во время сна с неизвестной девицей в номерах Клестова похищено из кармана пиджака 1500 р. Девица ночью скрылась, но была 30 авг[уста] задержана с деньгами на ст[анции] Лянгасово.
· Из погреба, принадлежащего гг. Юфереву и Соловьеву, проживающим в доме Ильинской на Царевской ул[ице], похищено масла, варенья и тому подобного на сумму более 250 р.
· Из кузницы И.А. Новикова, находящейся во рву близ Трифонова монастыря, через взлом замка неизвестными похищены кольцевые машины и др[угие] вещи на сумму 165 р.
· В г. Елабуге обкраден магазин Т.В. Красильникова. Похищено золотых и серебряных вещей на сумму до 8000 р.»[2050]