Аналогичная картина была обнаружена двумя годами позже при обследовании двора одного из домов, находившихся в ведение Вятской городской коммуны:
«При осмотре двора вышеупомянутого дома помойная яма оказалась совершенно переполненной до верха, которой содержимое выливается наружу, ватерклозетный люк также переполнен; по заявлению домового комитета, уже не раз была подана просьба в ассенизационный обоз по очистке последних, которая до сего времени не произведена».[2116]
Ассенизационное дело не удалось оживить и на первом году «новой экономической политики». В 1921 г. в Котельниче ассенизационный обоз составлял 16 лошадей вместо требуемых 25, в Малмыже — 8 вместо 15, в Орлове — 7 вместо 30.[2117] Летом 1922 г. Вятская областная санитарно-эпидемическая чрезвычайная комиссия сокрушенно констатировала:
«...пожалуй, более, чем в какой-либо другой области, отразилась хозяйственная разруха на санитарном строительстве жизни. Загрязнены до неузнаваемости города, села и деревни, разрушено коммунальное хозяйство, приведено в расстройство водоснабжение, грязь кругом, грязь везде и всюду — вот та жуткая картина жизни, на борьбу с которой положено и кладется немало усилий. Забытая санитария и утраченное представление о гигиене — лишь только под тяжестью охватывающих нас различных эпидемий, как будто, начинают появляться из-под спуда. [...] Неумолимый рок с его тифами, холерой и другими болезнями, тяготеющий, как Дамоклов меч, над нами, определенно грозит нам гибелью, если в деле спешного выведения нас на путь санитарии и гигиены не будут приняты все меры».[2118]
Зимой горожане вынуждены были лавировать среди сугробов и выделывать причудливые па на обледенелых дорогах, летом — ходить по проезжей части, чтобы не сломать ноги на сломанных половицах тротуаров и избежать летящего прямо из окон мусора. В передвижениях по разрушенным городским коммуникациям население демонстрировало чудеса ловкости. Поздней весной 1921 г. в Верх-Исетском заводе, когда грузовой автомобиль продавил мост через Исеть, остававшийся более трех недель без ремонта, екатеринбургская пресса сообщала: «Обыватели прыгают, как козлы, через провалы, и на чем свет стоит ругают советскую власть».[2119]
Бытовая «разруха» обезобразила не только внешний облик городов. Она вползла в каждую семью, лишив население, вне зависимости от социальной принадлежности, элементарных бытовых удобств и минимума домашнего уюта. В значительной степени этому способствовал жилищный кризис, обозначившийся еще в годы мировой войны в связи с притоком в города беженцев и переселенцев, а также ростом размещенных в городских населенных пунктах воинских гарнизонов. В результате в Вятке летом 1917 г. ощущался «квартирный голод»: люди, заброшенные туда обстоятельствами или переселенные по долгу службы, были вынуждены по месяцу и дольше искать и поджидать квартиру, снимая с семьей гостиничные номера. Современников возмущало, однако, не столько отсутствие свободного жилья, сколько связанные с квартирным дефицитом злоупотребления: волчьи аппетиты хозяев жилья, поднимавших квартирную плату на 30-40% от привычных расценок, проживание тысяч военнообязанных в отдельных квартирах или занятие ими целых домов, съем квартир через подставных лиц. В Котельниче в связи с обострением квартирного вопроса исполком Совета принял решение выселить всех военных в северные волости, в Вятке подобное решение осуществить не удалось. Однако в 1917 г. значительная часть горожан продолжала жить по дореволюционным жилищным стандартам: в Вятке за обывателями еще сохранялись квартиры по восемь-десять комнат.[2120]
В последующие годы, особенно во время гражданской войны, под влиянием разрушения жилищного фонда, в том числе и в результате боевых действий, в связи с усиленной миграцией и ростом городского населения квартирный вопрос приобрел особую остроту, а санитарные нормы расселения изменились до неузнаваемости. Уфимская пресса в конце 1919 г. так характеризовала жилищную проблему:
«С переходом в Уфу ряда крупных военных учреждений квартирный кризис усилился до чрезвычайности. Вопреки минимальным нормам, требуемым гигиеной, у нас в последнее время кладется на каждого человека от "десяти до двенадцати квадратных аршин" — точнее, шагов. Можно себе представить, как туго набиты по этим квадратам "уфимские квартиры"».[2121]
В 1920 г. в Вятке значительный процент горожан составляли «комнатные жильцы». Проверка в мае-сентябре 1921 г. жилых помещений в административном центре Вятской губернии обнаружила беспримерную скученность проживания: в ряде случаев люди жили по шесть-семь человек в комнате.[2122] Весной 1921 г. из-за обострения квартирного кризиса в Екатеринбурге около 500 человек оказалось на улице.[2123]
Происходившее за стенами столичных национализированных и коммунализированных домов под ударами переселений и уплотнений увековечено в прозе М.А. Булгакова:
«Во всех 75 квартирах оказался невиданный люд. Пианино умолкли, но граммофоны были живы и часто пели зловещими голосами. Поперек гостиных протянулись веревки, а на них сырое белье. Примусы шипели по-змеиному, и днем и ночью плыл по лестницам щиплющий чад. Из всех кронштейнов лампы исчезли, и наступал ежевечерний мрак. В нем спотыкались тени с узлом и тоскливо вскрикивали:
— Мань, а, Ма-ань! Где же ты? Черт же возьми!
В квартире 50 в двух комнатах вытопили паркет. Лифты... Да, впрочем, что тут рассказывать...».[2124]
В уральских городах, небогатых многоквартирными доходными домами для состоятельных жильцов, жилые помещения, тем не менее, быстро пришли в непригодное для обитания состояние из-за несовершенства систем канализации, водоснабжения и отопления. Осматривая в мае 1918 г. квартиру владельца часового магазина М. Кантера, комиссия Вятского губздравотдела обнаружила, что, вследствие одинакового диаметра впускных и сточных труб канализации, при образовании воздушных пробок сточные воды «...частью переливаются через унитаз в квартиру Кантера и разливаются по полу, что такие случаи бывают часто, видно из состояния пола, который местами гниет и издает дурной запах». Выгребные ямы были до горловины переполнены экскрементной гущей, что делало невозможным спуск из унитазов в квартирах 1-2 этажей.[2125]
В следующем месяце та же комиссия, проверяя муниципализированный дом, принадлежавший ранее местному предпринимателю М.Д. Зонову, констатировала: «Выгребная яма... содержит твердые каловые массы, причем уровень их приблизительно одинаков с уровнем пола подвала, что затрудняет спуск через трубы клозетных нечистот».[2126] Асфальтовый пол подвала был покрыт липкой зловонной жидкостью. В феврале 1919 г. акт осмотра полуподвального помещения дома №18 на Орловской улице Вятки содержал следующую информацию:
«Пол сеней и коридора при кв. 3 и 4 полуподвального помещения названного дома покрыт толстым слоем замерзшей жидкости, по-видимому, сточного характера; ватерклозетом пользоваться совершенно нельзя — дверь его крепко вмерзла в замерзшую сточную жидкость пола сеней и не открывается; дверь, ведущая из сеней в специально устроенное, рядом с ватерклозетом, помещение с водопроводным краном и раковиной, также вмерзла в пол и полуоткрыта, пользоваться водопроводом нельзя, так как пол здесь также покрыт толстым слоем льда, раковина переполнена замерзшей водой, спускающейся целой горой льда до самого пола.
В кухне квартиры №3 штукатурка потолка вся почти сырая и вода капает на пол, где ее скопилось вершка на 2, — приходится ходить по проложенным доскам».[2127]
По заявлению жильцов полуподвала, экскрементный «потоп» продолжался уже несколько месяцев — жидкость не только заливала жилое помещение из стульчака, но и просачивалось из-под пола, вследствие чего пол туалета, коридора и сеней до наступления холодов утопал в сточных водах.
Не меньшие неудобства доставляла городским жителям неразвитость водопроводной сети. В Уфе в 1919 г. водопровод снабжал едва ли половину горожан. Остальное население пользовалось водой из реки и уличных кранов. При пользовании последними нужно было платить 50 копеек за ведро, а потребление речной воды затруднялось расположением города на крутом склоне р. Белой и тяжестью подъема. Следствием этих обстоятельств была скаредность в расходовании воды в ущерб гигиене.[2128]
Неблагополучно обстояло дело и с освещением жилья. Осенью 1920 г. уфимские советские служащие тщетно просили у властей разрешения хозяйственным способом провести в их квартиры провода для использования двух-трех лампочек на квартиру: отказы обеспечить их электричеством за счет городских средств обосновывались отсутствием электропроводки, которая, однако, имелась в избытке у «спекулянтов».[2129]
Запущенное отопительное хозяйство также было чревато многими неприятностями и опасностями. Так, в Вятке поступательно росло число пожаров — с 40 в 1913 г. до 131 в 1919 г., 122 в 1920 г. и 79 в первом полугодии 1921 г. Более 40% всех пожаров в 1919-1920 гг. было вызвано несвоевременной чисткой труб и неисправностью печей.[2130] В сентябре 1919 г. жильцы одного из домов по улице Ахмаровской в Челябинске направили заведующему городским хозяйством заявление такого содержания: