Учитывая предреволюционное развитие печати, его скачок в 1917 г. выглядит не столь грандиозным. Если количество наименований газет на Урале увеличилось по сравнению с предыдущим годом в четыре-шесть раз, то общий объем газетных номеров — лишь в полтора-два раза. Кроме того, в 1917 г. несколько повысился удельный вес государственной и квазигосударственной печати. К последней отнесены печатные органы Советов, КОБов и аналогичных общественных организаций, претендовавших на властные полномочия и являвшихся во многих населенных пунктах альтернативной или единственной властью, а с ноября — газеты большевистских партийных комитетов.
Препятствия свободному развитию независимая печать начала испытывать с приходом большевиков к власти. Гонения на прессу, не проявлявшую лояльность к «диктатуре пролетариата», вслед за принятием декрета о печати ощутимо задели и периодику Урала. Решением екатеринбургского Совета 29 октября 1917 г. в городе были конфискованы все столичные газеты. К концу года прекратилось издание многих оппозиционных новой власти газет — как внепартийных, так и кадетских, эсеровских, меньшевистских. В январе-феврале 1918 г. этот процесс завершился в тех частях региона, где большевикам удалось закрепиться.[206] Одновременно наметилась тенденция к слиянию печатных органов различных Советов, а также советских и партийных большевистских газет. В результате такой реорганизации в Вятке, например, в апреле 1918 г. возникло издание с громоздким названием «Известия Вятского губернского исполнительного комитета Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов и Вятского Совета рабочих и крестьянских депутатов».[207]
О положении независимой печати в Оренбурге в течение большевистского господства в январе-июне 1918 г. местная внепартийная газета «Оренбургский край» красноречиво поведала после победного возвращения в город А.И. Дутова:
«Большевистское нашествие прервало выход "Оренбургского края", так как в 5 часов утра 18 января редакция и типография были заняты красногвардейцами. Вследствие этого уже приготовленный к выходу номер газеты не мог появиться на свет.
Пять месяцев "комиссародержавия", внесшего в местную жизнь путаницу и террор, прошли в обстановке полного задушения печати, и те попытки, которые делались некоторыми группами для издания независимых органов, тотчас же пресекались новой властью. Не только местных газет, кроме пресловутых "Известий", но даже и столичных, Оренбург был лишен в течение почти всего времени большевистского владычества».[208]
На территориях, недоступных новой власти, условия существования и перспективы независимой печати были на первых порах более благоприятны. Газеты противников большевизма и беспартийная периодика не подвергались преследованиям. Однако по мере усиления кризиса и тяги к более сильной власти положение общественной прессы стало меняться кардинальным образом. В Оренбуржье Войсковое правительство поставило ее под свой контроль, а ряд газет закрыло за антиказачью пропаганду. Так, в октябре 1918 г. в Оренбурге по обвинению в «упорном нежелании работать в духе государственности» была закрыта меньшевистская газета «Рабочее утро».[209] В Екатеринбурге, где комитеты социалистов-революционеров и меньшевиков выступили с протестом против государственного переворота в Омске, военные власти установили жесткий цензурный надзор за местной печатью: планируемые публикации и материалы должны были пройти проверку у военного цензора и в цензурном отделе при комендантском управлении, куда затем отправлялись три номера свежеотпечатанных газет. Все чаще газеты зияли белыми полосами неразрешенной информации. Случались и физические расправы с их руководителями. Так, в Челябинске был арестован, а затем расстрелян редактор газеты «Власть народа» В.А. Гутовский.[210]
Правда, уровень жесткости в обращении с прессой со стороны «красных» и «белых» властей был несопоставим. В небольшевистской зоне как официальные круги, так и издатели использовали опыт дореволюционных отношений власти и публицистики. Оренбургские меньшевики, например, после закрытия газеты «Рабочее утро» возобновили свое издание, меняя его название. В октябре-декабре 1918 г. выходил «Рабочий день», затем — «Рабочие сумерки».
После завершения боевых действий на Урале местная пресса находилась в убогом состоянии. Прежние газеты, рассматриваемые большевистскими властями исключительно как «белогвардейские», были закрыты; новая, лояльная к режиму печать налаживалась с большим трудом. Сказывался острый дефицит материальных и людских ресурсов. В докладной записке Оренбургского губкома РКП(б) о работе за лето 1919 г. констатировалось: «Развить печатную агитацию до сих пор не удается: нет бумаги, нет литературных сил. С трудом обслуживаем единственную газету».[211]
Газеты второй половины 1919-1922 гг. представляли собой жалкое зрелище. Серо-бурая бумага, нечеткая или бледная печать, непрочная краска, оставлявшая грязные следы на руках читателей, скудость выхолощенной информации, понижение удельного веса местных сведений, отсутствие минимальной литературной обработки материала — все это делало чтение газет малопривлекательным.
Развал средств связи не позволял организовать своевременное распространение и этого подобия печати. Как сообщали из Оренбурга в 1921 г. по поводу местной большевистской газеты «Коммунар», «газеты на места чрезвычайно опаздывают и, таким образом, не дают руководящего материала районным организациям вовремя».[212] Что же касается обычного читателя, измученного повседневными заботами о хлебе насущном, чтение газет становилось для него непозволительной роскошью. Месячная подписка на «Вятскую правду» в мае 1922 г. обходилась, например, в 0,5 млн. р. [213] На эту сумму на рынке можно было приобрести 800 г ржаной муки или 1,5 кг овсяной — огромное богатство в условиях жестокого голода.
Нехватка бумаги[214] в сочетании с утратой самостоятельности общественными организациями породила беспрецедентное в истории российской журналистики явление: их издания оказались помещенными на полосы губернских советских газет, превратившись в так называемое «странички». Так, в челябинской «Советской правде» в 1920 г. приютились «Страничка женщины-работницы», «Страничка красной молодежи», «Страничка красноармейца», «Челябинский гудок», «Страничка железнодорожника». Это явление правомерно рассматривать как символ «приручения» большевистской властью деградировавшей российской общественности.
Уровень устойчивости газетного ландшафта определяется долговечностью существования газет, и, следовательно, среднее количество газетных номеров одного периодического издания за год допустимо использовать как достаточно надежный показатель стабильности печати. С учетом этого параметра можно констатировать глубокий кризис прессы в рассматриваемый период (табл. 10). Стабильность печати, нарушенная в годы первой русской революции, была установлена и укреплена накануне революции 1917 г. Новая революция повергла периодику в хаос, от которого она не смогла оправиться и через пять лет. Кризис средств массовой информации становился дополнительным фактором дезориентации населения и непреходящего ощущения ненадежности жизни.
Развитие печати в 1917-1922 гг. отмечено не только сменой поступательного роста сокращением количества периодических изданий и увидевших свет газетных номеров. На всем протяжении этого периода наблюдается устойчивая тенденция к снижению удельного веса независимой печати, противоположная процессу развития периодики в поздней Российской империи (табл. 11).
Процесс развала общественной прессы имел необратимый характер. Незначительное увеличение ее доли в 1921-1922 гг. не должно вводить в заблуждение: оно происходило за счет появления изданий профсоюзных организаций, которые попадали под все больший контроль государства и, следовательно, весьма условно могут считаться носителями независимой информации.
Не трудно заметить явные различия в «выдавливании» свободной прессы государством в отдельных губерниях Урала. Наиболее стремительно оно проходило в зонах большевистского контроля, прежде всего — в Вятской губернии, в которой большевики закрепились к концу 1917 г. Более плавно оно протекало в Пермской губернии, в значительной части которой большевики утратили власть летом 1918 г., изгнанные в конце того же года и из губернского центра. В Оренбургской и Уфимской губерниях независимая печать оставалась полнокровной на протяжении 1917-1918 гг. и была подвергнута разгрому во второй половине 1919 г., после «освобождения» Урала от «белых». То было «освобождение», за которым брезжило умирание — отчасти насильственное, отчасти естественное — общественности, трудно рождавшейся в предреволюционной России.
1.2. Экономический хаос
«Вся страна представляет собой разлагающий[ся] организм, в котором прекратился правильный обмен веществ».
Ограничиться в отношении трагического периода 1917-1922 гг. банальным тезисом о приоритете политики над экономикой — значит ничего не сказать. Годы революции и гражданской войны в России продемонстрировали не только типичную для до- и раннеиндустриальных обществ несамостоятельность экономической сферы, но и слабость и неустойчивость результатов хозяйственных реформ и форсированной индустриализации эпохи С.Ю. Витте: во время катастрофических потрясений русской революции политика не просто определяла экономику — она опрокинула ее, раздавила, ввергла в хаос.