[267] При этом количество невыходов на работу резко возрастало во время полевых работ.
Основные причины катастрофического распада промышленности России и Урала следует видеть в невиданном оскудении материальных средств и в отсутствии у новых хозяев эффективных техник его преодоления. Грозные распоряжения большевистской власти были невыполнимы из-за их нереалистичности и нехватки ресурсов и действенных механизмов претворения в жизнь:
«Если принимать за чистую монету поток советских экономических декретов, который пролился между 1918 и 1921 годом, можно решить, что к концу этого периода вся экономическая жизнь страны находилась под контролем государства. В действительности советские декреты этого времени были часто не более чем выражением намерений. Никогда расхождение законов с жизнью не было так велико».[268]
Вместе с прочими категориями рыночного хозяйства и экономической целесообразности, на которые в большей или меньшей степени ориентировались антибольшевистские режимы, после ухода «белых» рухнул рынок труда. Не располагая иными инструментами привлечения рабочих рук, большевистская власть прибегла к методам принуждения. Институт трудовой повинности, заявленный еще в январе 1918 г. в «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», которая стала затем составной частью первой советской Конституции,[269] на Урале и по стране в целом стал приобретать реальные очертания по мере укрепления власти большевиков на «освобождаемых» от антисоветских режимов территориях. В конце августа 1919 г. Совет обороны принял решение о милитаризации труда рабочих и служащих угольных предприятий Урала, что означало приравнивание отказа от трудовой мобилизации к дезертирству, распространение военных штрафных санкций на гражданских лиц с целью обеспечения промышленности рабочей силой и укрепления трудовой дисциплины на угледобывающих предприятиях. В ноябре 1919 г. в связи с принявшим угрожающие размеры топливным кризисом на население был наложен ряд трудовых повинностей — натуральная, гужевая, дровяная, повинность по погрузке и выгрузке топлива. Декретом СНК от 29 января 1920 г. была объявлена всеобщая трудовая мобилизация и создана новая государственная инстанция для ее осуществления — Главный комитет всеобщей трудовой повинности (Главкомтруд). В феврале на Урале был создан его аналог — Уралкомтруд, а в начале марта — пять губернских и несколько уездных комитетов трудовой повинности.[270] В первой половине 1920 г. мобилизации осуществлялись по профессиям, однако такой метод вскоре был признан неэффективным, так как рабочие могли избежать принудительного привлечения к труду, скрыв свою профессию. К лету 1920 г. наметилось иссякание и других источников пополнения рабочей силы. В мае завершилась реэвакуация квалифицированных рабочих и специалистов из Сибири, давшая всего 11 тыс. человек, включая членов семей. В марте-апреле 1920 г. закончилось откомандирование рабочих из армии. Поэтому во второй половине года власти перешли к сплошной мобилизации на основе отзыва обученных рабочих из деревень и учреждений по именным спискам предприятий и возрастам. Мобилизации на Урале подлежали лица в возрасте от 18 до 50 лет.[271]
В начале 1920 г. на Урале родилось явление, которое стало своеобразным символом «военного коммунизма» в целом. Реввоенсовет 3-й Армии, принимавшей участие в решающих боевых действиях в борьбе за Урал, 10 января направил В.И. Ленину телеграмму с предложением переключить силы армии на восстановление народного хозяйства. Послание явно недооценивало реальное положение дел в экономике региона и, вследствие этого, преувеличивало возможный эффект такой переориентации:
«По счастливой случайности, армия находится в таком районе, откуда именно только и возможно начать восстановление хозяйства. Челябинская, Тобольская и Екатеринбургская губернии имеют громадные избытки продовольствия, имеют топливо, под боком Сибирь, изобилующая продовольствием... Урал имеет металическую руду. [...] Несмотря на блестящие условия, положение здесь покамест безрадостное. Железные дороги еле-еле работают, заводы влачат жалкое существование, нет усиления, нет продовольствия, нет специалистов, нет рабочих».[272]
Через пять дней Совет рабоче-крестьянской обороны принял постановление о 1-й Революционной армии труда. 3-я Армия направлялась на заготовку дров, продовольствия и их подвоз к заводам и железнодорожным станциям, на организацию для этой цели гужевого транспорта, в том числе и путем реализации подводной повинности, а также на строительные работы.[273] Был утвержден революционный Совет армии, в состав которого вошли представители пяти хозяйственных наркоматов.
Милитаризация труда широко распространилась по отраслям тяжелой промышленности Урала. В августе-ноябре 1920 г. ей подлежало 51 ведущее предприятие. В сентябре 1920 г. Совет труда и обороны (СТО) принял решение о милитаризации 103 горных предприятий Урала, которое действовало до февраля 1921 г., а затем было продлено, несмотря на переход к НЭПу, до июня 1921 г. [274]
Эффект применения внеэкономических методов привлечения трудовых ресурсов был невелик. Хотя с осени 1919 по апрель 1920 г. по трудовой повинности удалось привлечь более 700 тыс. человек и 460 тыс. подвод, а в сентябре-ноябре 1920 г. всеобщая мобилизация влила в промышленность четырех губерний — Екатеринбургской, Пермской, Челябинской и Уфимской — 20,5 тыс. рабочих, остановить падение производства не удалось. Не могла стать решающей силой восстановления хозяйственной жизни и 1-я Трудовая армия. В январе-сентябре 1920 г. ее части заготовили лишь 15% необходимого топлива и 20% каменного угля.[275] Принудительный труд был неэффективным. «Военный коммунизм» в промышленности оказался хозяйственным тупиком.
Естественным следствием такого положения дел были, с одной стороны, поиск большевистским руководством экономического инструмента управления, которым стала в 1921 г. «новая экономическая политика», и продолжение в начале НЭПа хозяйственного распада, с другой. В ходе новой реорганизации управления промышленностью вопросы общего экономического регулирования перешли от ВСНХ к Совету труда и обороны и его местным органам. На Урале представительством СТО стало областное экономическое совещание (Уралэкосо). Трудовые мобилизации, милитаризация труда осенью 1921 г. были упразднены. Весной 1921 г. началась демобилизация из 1-й Трудовой армии, которая окончательно была расформирована — вслед за ее аналогами в других регионах — в начале 1922 г. С ноября 1921 г. в уральской промышленности началась организация трестов, которых в 1922 г. было уже 17, в том числе шесть горнозаводских трестов, сменивших прежние райметаллоправления. В мае 1922 г. был создан синдикат «Уралмет», объединивший снабженческо-сбытовую деятельность всей металлургической и горнодобывающей промышленности Урала.[276] Обращает на себя внимание попытка советской власти использовать специфику архаичной организации уральской горнозаводской системы. Оригинальным явлением была сдача в 1921-1922 гг. остановленных заводов коллективам рабочих, которые имели в горнозаводских поселках свое хозяйство и не меняли место жительства в поисках заработков. В сентябре 1922 г. съезд представителей уральской крупной промышленности и транспорта вынужден был специально рассматривать вопрос о приписке лесных дач к горнозаводским трестам. В ноябре 1922 г. СТО принял постановление «О приписке лесных дач к трестам Урала». Были созданы тресты-комбинаты, в которые вошли лесные угодья.[277]
Начало НЭПа отнюдь не ознаменовалось оздоровлением промышленной ситуации в регионе. Развал уральской индустрии в 1921 г. достиг своего завершения. С весны промышленное производство резко сократилось в связи с ожидаемым неурожаем, продовольственным и топливным кризисом. Летом 1921 г. производство замерло: во второй половине июля - первой половине августа на Урале не действовали ни доменные, ни мартеновские печи, ни прокатные станы. Подвоз древесного угля к предприятиям Екатеринбургского райметаллоправления сократился в августе 1921 г. до 0,4% от январского показателя того же года, доставка дров — до 3,6%; производство чугуна и проката на Урале сократилось в 20-30 раз по сравнению с мартом 1921 г., сталь не вырабатывалась.[278] В августе 1921 г. в Башкирский обком РКП(б) сообщалось: «Четырехмесячное неудовлетворение продовольствием всех производств БСНХ вызвало их остановку, даже лесные заготовки, причисленные к ударным работам, совершенно остановились и впереди, при такой постановке дела, перспективы неприглядные».[279]
Выход из катастрофической ситуации в промышленности был затяжным и болезненным. Относительный подъем производства в 1922-1923 гг. был иллюзорным: стоимость продукции металлургии была вдвое выше, чем в 1920/21 хозяйственном году, но составляла лишь 26% от производства 1914 г. Заводы Южного Урала с апреля 1922 г. вновь остановились из-за отсутствия топлива, продовольствия и рабочей силы; 8 тыс. потерявших место рабочих были обречены на голодную смерть.[280] В Оренбургской губернии в конце 1922 г. работала лишь мелкая промышленность, которая, как сообщалось в закрытом письме губкома в ЦК РКП(б), «...в силу отсутствия покупательной способности полуголодных крестьян губернии и отсюда крайнего недостатка оборотных средств влачит незавидное существование».