[281] На заседании Уральского бюро ЦК РКП(б) 11 декабря 1922 г. подчеркивалась необходимость разработать меры борьбы с чрезмерным браком на производстве, так как качество увеличившейся в объемах продукции было крайне низким.[282] В том же докладе отмечалось, что на Пермской железной дороге «больные» (неисправные) паровозы составляли 53%, вагоны — 30%.
Частичный переход к экономическим методам регулирования производства отразился на положении рабочих двойственным образом. В 1921 г. началась перерегистрация кадров, повлекшая неизбежные увольнения принудительно привлеченных и, следовательно, недобросовестно работавших. Введение новой тарифной системы привело к преобладанию в начале 1922 г. сдельной оплаты труда, заключению коллективных тарифных соглашений и росту зарплат и норм снабжения продовольствием. Это не означало, конечно, что НЭП изначально был временем благоденствия для трудящихся. Оплата труда рабочего металлопромышленности, выросшая с середины 1921 г. за год в два раза, составляла в сентябре 1922 г. 9,14 довоенных рублей, т.е. была втрое ниже дореволюционной, и выплачивалась со значительными задержками.[283]
С другой стороны, для людей, потерявших работу, начало НЭПа было сопряжено с новыми бедствиями. Количество безработных поступательно росло. В условиях страшного голода 1921-1922 гг. и отсутствия надежной системы социальной защиты перспектива голодной смерти для многих из них превращалась в грозную реальность. Если с 20 января по 1 сентября 1921 г. на Оренбургской бирже труда зарегистрировались 2206 безработных, из которых работу получили 1729, то на 16 декабря количество неустроенных вновь превысило 2 тыс. человек, из которых самыми многочисленными категориями были служащие советских учреждений (35%) и чернорабочие (16%). В январе-мае 1922 г. количество зарегистрированных безработных в Оренбуржье колебалось уже между 12-13 тыс. За первую половину октября 1922 г. число безработных в Екатеринбурге выросло с 879 до 3230 человек при наличии всего четырех мест, а в январе 1923 г. перевалило за 7 тыс., из которых 2/3 составляли женщины.[284] Таким образом, значительные категории городского населения, включая рабочих, мало что выиграли от «диктатуры пролетариата» и в «военно-коммунистической», и в «нэповской» ипостаси.
Восстановление уральской промышленности растянулось до второй половины 20-х гг. Лишь в 1926/27 хозяйственном году был достигнут объем продукции 1913 г. К осени 1927 г. было восстановлено 3/4 разрушенных мостов и железнодорожных станций.[285]
Сложности оздоровления индустрии Урала были связаны с хронической нехваткой ресурсов и застаревшими структурными слабостями уральского горнозаводского хозяйства, продолжавшего работать на древесном топливе. В момент учреждения Уральского металлургического синдиката в 1922 г. его уставный капитал был равен всего 6 млн. довоенных золотых рублей, или в 18 раз меньше, чем накануне Первой мировой войны.[286] В связи с разрушением финансов и стремительной инфляцией, за которой не поспевал печатный станок, задолженность государства промышленности Урала к 1 апреля 1922 г. достигла 260 млрд. р. [287] Выход из затруднительного положения в начале 1923 г. стал осуществляться за счет консервации (вплоть до ликвидации) ряда металлургических предприятий. Эта мера обеспечивала концентрацию производства при максимальной экономии средств и дала ограниченный эффект роста промышленного производства. Хроническую слабость уральской промышленности, усугубившую бедствия 1917-1922 гг., удалось преодолеть лишь в период сталинской индустриализации 30-х гг. и на совершенно иных организационно-технических основаниях.
По сравнению с крахом промышленности Урала в 1917-1922 гг., проходившем на фоне многолетнего застоя в ее развитии, темпы падения сельскохозяйственного производства были еще более стремительными.[288] Находясь в самом начале проекта индустриализации, экономика поздней Российской империи опиралась на обширный, хотя и начиненный многими социальными проблемами, аграрный сектор. Достаточно стабильным было сельское хозяйство Урала, юг и юго-запад которого был представлен процветавшими земледелием и скотоводством Оренбургской и Уфимской губерний, производивших обильную сельскохозяйственную продукцию. По душевому земельному наделу и остроте социальной напряженности регион, как уже упоминалось, выгодно отличался от Центральной России. Потери, вызванные мировой войной, переживались уральской деревней и казачьей станицей менее болезненно, а 1917 г., благодаря богатому урожаю, казалось бы, ничем не грозил сельскому хозяйству, несмотря на революционные потрясения в столицах и смену власти в стране. Так, в Оренбургской губернии в 1917 г. было собрано 29,1 млн. пудов пшеницы, что было больше предыдущего урожая на треть. Особенно высокой была урожайность в Челябинском уезде, превышавшая показатели 1916 г. по основным зерновым культурам на 24-234%. Осенью 1917 г. специалисты исчисляли излишки хлебов нового урожая в Оренбуржье более чем в 3 млн. пудов.[289]
Тем разительнее были перемены, происшедшие с сельским хозяйством страны и региона за несколько лет. Уже в 1920 г. в Центральной России было собрано лишь 48 млн. т зерна, что на 21 млн. т меньше, чем в 1917 г. и на 30 млн. т меньше, чем в 1913 г. С 1917 по 1920 г. удельный вес земельных участков с посевом более четырех десятин сократился с 31% до 8%, в то время как доля меньших участков возросла с 58% до 86%. Мельчание крестьянских хозяйств, которые не только производили меньше, но и потребляли большую часть произведенного, болезненно отражалось на продовольственном обеспечении городов. Если с 1917 по 1919 г. обрабатываемые земли сократились всего на 16%, то до городского населения доходило вдвое меньше продуктов сельского хозяйства.[290] Поистине катастрофическим падением сельскохозяйственного производства был отмечен 1921 г. В этом году в 20 пораженных неурожаем губерниях, дававших до революции ежегодно 20 млн. т зерна, было собрано всего 2,9 млн. т — в семь раз меньше дореволюционного стандарта и втрое меньше, чем в предыдущем году. В 40 губерниях России и Украины голодало, по данным Центрального статистического управления, 33,5 млн. людей, в том числе 7 млн. детей. От 10 до 15 млн. человек умерли голодной смертью или подорвали здоровье.[291] Голод 1921 г. многократно превосходил предыдущие голодные годы — 1891, 1906, 1911, когда в 17 неурожайных губерниях в среднем было собрано с десятины соответственно 15, 17, 13,6 пудов зерна: в 1921 г. сбор не доходил до 6 пудов с десятины.[292]
Не меньшие потрясения пережил и Урал. С 1913 по 1920 г. посевная площадь сократилась в три раза, увеличившись до 57,5% в 1923 г. Валовая продукция зерна в 1921 г. уменьшилась до 22% от уровня 1916 г. Поголовье лошадей понизилось между 1913 и 1920 г. в два раза, крупного рогатого скота — в 2,5 раза.[293] Темпы сокращения посевной площади были различными в отдельных уральских губерниях, сокращаясь с севера на юг (табл. 12). Эта же тенденция наблюдалась в уральском скотоводстве. Количество рабочих лошадей в Екатеринбургской губернии в 1921 г. было на четверть меньше, чем в 1916 г., а в Уфимской и Челябинской губерниях — почти наполовину.[294]
Обращает на себя внимание более быстрое разорение сельского хозяйства в ярко выраженных аграрных южных и юго-западных частях Урала. В этом несложно убедиться, обратившись к погубернской статистике развития уральского сельского хозяйства.
Следует учитывать, что проследить динамику сельскохозяйственного развития уральских территорий непросто. Цифровая информация носит фрагментарный и ориентировочный характер. Современники — специалисты статистического дела вынуждены были, во-первых, выделять сопоставимые территории, так как многочисленные изменения административных границ не позволяли прибегать к количественным данным предыдущих переписей без дополнительных пересчетов.[295] Сравнение цифровой информации советского и дореволюционного периодов затруднялось, во-вторых, тем, что в ряде мест подлинники материалов сельскохозяйственных переписей 1916 и 1917 г. были расхищены и уничтожены во время гражданской войны.[296] Наконец, обобщенные данные за 1918-1919 гг. чаще всего отсутствуют, поскольку в период многократной смены власти и разгара вооруженной борьбы на Урале крупномасштабные земско-статистические работы замерли.
Вятская губерния, которая, за исключением восточной части, пострадала от боевых действий меньше, чем Средний и Южный Урал, переживала, тем не менее, упадок сельскохозяйственного производства. В 1920 г. посевы яровых составили меньше 2/3 посевов 1916 г, озимых — 4/5. Причем в уездах, перенесших неурожай 1920 г., сокращение посевов было еще более резким: в Нолинском и Слободском уездах посевы яровых уменьшились вдвое, озимых — на треть. Сбор зерна в Вятской губернии, которая и ранее являлась районом, потребляющим сельскохозяйственную продукцию других российских территорий, упал за три года в два раза, урожайность ржи понизилась с 45 до 20 пудов с десятины. Почти вдвое, по сравнению с 1912 г., сократилось поголовье скота. К началу 1921 г. каждое десятое хозяйство в губернии было безлошадным (в Яранском и Советском уездах — каждое четвертое), 6% хозяйств не имели коров. Необеспеченность сельскохозяйственным инвентарем, проведение посева на 90% не сортированными семенами и неурожай 1921 г. привели к двукратному со