Эпидемия холеры в Уфимской губернии летом 1921 г., однако, не закончилась. В начале октября в ней было зарегистрировано уже 17,3 тыс. холерных больных с начала вспышки, т.е. на 3 тыс. больше, чем было за месяц до этого. Смертность от холеры в Уфимском и Бирском уездах превышала 45%, а в Белебеевском, где население испытывало особо сильный голод, — 56%.[453]
Заболеваемость инфекционными болезнями приобретала хронический характер. Едва утихла холера, в Уфе стали обнаруживаться случаи брюшного тифа.[454] К 24 сентября в губернском центре их было отмечено 50, столько же — в уездах. К 1 октября было зарегистрировано 20 новых случаев брюшного тифа в Уфе, 178 — в уездах.[455] Эпидемии не оставляли в покое население и летом следующего года, хотя и имели менее массовый характер. С 7 по 13 мая 1922 г. в Уфе заболело сыпным тифом 126 человек, а всего в губернии с начала весенней эпидемии — 591 человек. Одновременно стала вновь распространяться холера: к началу августа были зафиксированы 521 заболевание и 221 смерть.[456]
Развитие инфекционных заболеваний в Уфимской губернии в течении голодного года имело следующую динамику: в то время как цинга на протяжении всего этого периода отступала, а дизентерия ослабла с наступлением холодов, чтобы вновь усилиться весной, эпидемия тифа поступательно росла, достигнув пика своего развития в первые месяцы 1922 г., во время самой жестокой фазы голода (табл. 38).
Но самое страшное бедствие пришло в южную часть бывшей Уфимской губернии, на территории которой располагалась Малая Башкирия. Уже к 1 апреля 1922 г. от голода умерло более 100 тыс. человек, еще 85 тыс. стали жертвами эпидемий, начиная с 1921 г. Количество заболеваний на почве голода уже к 1 января 1922 г. достигло 475 820, охватив 47,5% голодавших.[457]
Массовые эпидемии, как и рост смертности в стране и регионе, отражали разрушение материальных основ существования общества, дошедшее до той ступени, когда не только нормальная социальная жизнедеятельность, но и само физическое выживание населения становилось маловероятным.
Беспримерное буйство заразных заболеваний и смертности было лишь одним из проявлений примитивизации и разложения социальной жизни. При исследовании социальных макроструктур Урала создается впечатление, что революционные события не привели к их принципиальной реорганизации и регион словно бы законсервировался в качестве доиндустриального общества. Количественные показатели не позволяют говорить об архаизации социального состава населения, характерной в целом для Европейской России в годы революции. Известно, что между 1917 и 1920 г. из городов бежало, спасаясь от голода и террора властей, около 5 млн. человек, преимущественно из состава 6 млн. молодых горожан, переселившихся из сельской местности во время Первой мировой войны. Столицы потеряли от трети до половины своих жителей. В 24 из 77 губерний, в которых были проведены переписи 28 августа 1920 г. и 15 марта 1923 г., городское население за это время еще более сократилось.[458]
На Урале, за редкими исключениями, эта тенденция не проявлялась: городское население росло, сельское — убывало. Стабильный, хотя и не ломающий структуру доиндустриального общества, рост городского населения на Урале наблюдался в последние десятилетия существования Российской империи (табл. 39).
Этот процесс и до революции, и, особенно, во время нее, невозможно описывать в категориях классической урбанизации: прирост городского населения был незначителен, а с 1917 г. его обусловливали чрезвычайные обстоятельства революционной поры. Вынужденная «урбанизация» не привела к качественному изменению соотношения городского и сельского населения, крестьянский образ жизни оставался господствующим. Так, в промышленно наиболее развитой Пермской губернии по переписи 1920 г. 83,6% населения проживало в поселениях сельского типа, 9% — в поселках городского типа и лишь 7,4% — в городах.[459] Очевидным доиндустриальным профилем был отмечен состав населения на территориях национальных новообразований. В Вотской автономной области в 1920 г., в момент ее создания, земледельческое население составляло 87,3%, горожане — 8,7%, жители фабрично-заводских поселков — 4,0%.[460]
Население Уфимской губернии в 1920 г. имело еще более выраженный аграрный характер: в сельской местности жило 89% человек, в городских (заводских) поселках — 3,8%, в городах — 7,4%, из них около половины — в Уфе.[461] Еще большим в 1920 г. был удельный вес сельских жителей на территории Малой Башкирии (94,5%). В 1922 г. городское население Большой Башкирии, несмотря на резкое сокращение крестьянства во время голода, составляло всего 7% проживавших в республике.[462]
В Оренбургской губернии, где оживленная в дореволюционное время торговля обусловила относительно развитую городскую жизнь, удельный вес населения городов в 1920-1921 гг. колебался вокруг отметки 20%, а в 1922 г. повысился до четвертой части жителей губернии. При этом соотношение городского и сельского населения в отдельных частях Оренбуржья существенно различалось. В Оренбургском уезде доля сельских жителей в 1920 г. была 68,3%, в 1923 г. — 63,4% (в 1926 г. — 62,1%). В более аграрном Орском уезде, где численность городского населения в период голодной катастрофы понизилась более чем на треть, удельный вес сельских жителей с 1920 по 1923 г., напротив, вырос с 84,5% до 85,8% (к 1926 г. — до 86,8%), а в Каширинском уезде на протяжении 1920-1926 гг. остался практически неизменным — 96,6-96,7%.[463]
Национальный состав Южного Урала, как и в дореволюционное время, оставался пестрым, создавая дополнительное социальное напряжение в регионе. В поздней Российской империи в Уфимской губернии из 3096 тыс. жителей башкир было 849 тыс. (27,4%).[464] На территории советской Уфимской губернии после выделения Малой Башкирии удельный вес русских достигал 39,5%, башкир — 26,7%, мещеряков — 7%, тептярей — 6,4%, татар — 5,2%. В 1922 г. в БАССР доля русских несколько повысилась (41,9%), в то время как национальный состав резко изменился в пользу мусульманского, татаро-башкирского населения (49,2%).[465] Тем самым более резко обозначилась линия этнокультурного напряжения.
Доиндустриальный профиль социальной структуры уральского населения отразился на его профессиональном составе. Так, в 1920 г. 2/3 промышленных рабочих в Вятской губернии проживали в сельской местности, а всего среди самодеятельного населения губернии рабочие составляли 1,5% (среди населения старше 10 лет — 4%). В городах вятского Прикамья лишь 18,6% жителей старше 10 лет было занято в промышленности, чуть меньше — в торговле (16,8%), значительная часть горожан занималась сельским хозяйством (14,2%). Города, особенно в условиях деградации экономики, все в большей степени выполняли типичную для доиндустриальных обществ функцию административных центров: 1/3 их населения была занята в сфере управления. По сравнению с дореволюционным временем значительно сократилось количество хозяев, использующих наемную силу: в 1920 г. в городах Вятской губернии их было 0,3%, в сельской местности — 4,3%. По-прежнему 9/10 жителей губернии кормила сельскохозяйственная деятельность.[466]
О тенденции к архаизации городов в начале 20-х гг. свидетельствует некоторое снижение удельного веса рабочих среди самодеятельного городского населения Вятской губернии (с 21,8% до 17,2% за 1920-1923 гг.), существенное сокращение штата государственных служащих (на 1/4), почти двукратное уменьшение и без того малочисленной группы представителей свободных профессий (с 0,9% до 0,5%) и появление массовой безработицы (8,7%). При этом в связи с началом НЭПа несколько возросло количество хозяев, как использующих, так и не использующих наемную силу (с 19,1% до 23,9%). В поселках городского типа наблюдались иные тенденции: количество рабочих за три года выросло в полтора раза, их доля в населении — почти в два раза, а количество самостоятельных хозяев уменьшилось почти в три раза (в связи со снижением численности поселковых жителей на 1/3, удельный вес хозяев упал менее значительно — с 37,8% до 18,8%).[467]
Традиционалистским оставался профессиональный профиль жителей и других губерний Урала. Например, среди трудоспособного населения более развитой в промышленном отношении Челябинской губернии рабочие составляли в 1922 г. всего 7,5%, в то время как крестьянское население достигало 88,4%.[468]
Таблица 39. Удельный вес городского населения Урала в 1897-1916 гг. (%).[469]
Таблица 40. Состояние крестьянских хозяйств Челябинской губернии в 1920-1922 гг.[470]
Таблица 41. Грамотность в Пермской губернии в 1920 г. (%).[471]
Наряду с количественными изменениями социального состава уральского населения происходили и качественные трансформации отдельных общественных групп. Относительно хорошо известны процессы, происходившие в рабочей среде, поскольку история пролетариата была одним из приоритетных направлений советской историографии, пытавшейся доказать неизбежность социалистической революции в России. В годы Первой мировой войны количество горнозаводских и фабрично-заводских рабочих Урала возросло на 39%, причем 2/3 из них, как и до войны, были сконцентрированы на промышленных предприятиях Пермской губернии. Число горнозаводских рабочих Урала росло более быстрыми темпами, увеличившись за 1913-1917 гг. на 2/3. При этом удельный вес уральских рабочих в составе российского пролетариата почти не изменился (соответственно 42,1% и 43,2%).