«Положение училищ крайне тяжелое. В силу сложившихся обстоятельств 16 школьных помещений занято для военных надобностей и во избежание приостановки учебной жизни, столь важной именно в настоящее время, городскому самоуправлению пришлось организовать занятия в школах 2-3 сменами».[502]
В мае 1919 г. начальник городской народной милиции Екатеринбурга в одном из рапортов отмечал, что жизнь учебных заведений протекает ненормально вследствие реквизиции помещений и недостатка персонала, из-за чего многие вакансии пустовали всю зиму 1918-1919 гг. [503]
После занятия Урала «красными» ситуация не улучшилась. Наробразовский инструктор, проведший ноябрь 1919 - январь 1920 г. в Шадринском уезде, в отчете о командировке сообщал:
«Есть много причин, препятствующих оживлению школьного дела в уезде, обойти которые молчанием нельзя. Не говоря уже о недостатке и неподготовленности учительского персонала, школы Шадринского уезда почти не имеют совершенно письменных принадлежностей: бумаги, карандашей, чернил и т.д.»[504]
Эта проблема мучила все школы губерний, но в Камышловском и Екатеринбургском уездах, где имелись старые запасы школьных принадлежностей, была не столь остра. Ее усугубляла нехватка профессионально подготовленных и опытных педагогов. Среди работников школ II ступени каждый седьмой учитель имел стаж работы менее года, каждый четвертый — от года до двух.
В 1920 г. управление школьным делом, вероятно, уже было охвачено процессом распада. Официальные инстанции не располагали даже точными сведениями о количестве школ в губернии, которое в ноябре 1920 г. колебалось, по разным источникам, между 1800 и 2400.[505] Сам процесс обучения протекал в нездоровой, в буквальном смысле слова, обстановке. Обследование начальных школ Екатеринбурга показало, что при недостаточном освещении обучаются 9 школьников из 10. Лишь в пяти классах освещение помещений было достаточным; в 23 оно было достаточным, но неправильно распределялось, в 56 освещение было ниже минимальной нормы. В переполненных помещениях с недостаточным обеспечением воздухом обучалось более 4/5 школьников. Из 124 обследованных классов лишь 21 удовлетворял требования гигиены.[506]
В 1921-1922 гг. школьная сеть в Екатеринбургской губернии пережила вызванные общим обнищанием разрушения. Количество школ, по сравнению с 1920 г., в 1921 г. сократилось почти в полтора раза, в 1922 г. — чуть не вдвое (до 1104). Если в 1920 г. в начальных школах губернии могли учиться 160 тыс. детей, то в 1922-1923 учебном году — лишь 106 тыс., или 35% детей школьного возраста.[507]
На Южном Урале школьное дело находилось в еще более плачевном состоянии. В Уфимской губернии количество начальных школ за 1918-1921 гг. сократилось почти в два раза — с 4102 до 2095, 301 из которых в 1921 г. бездействовала. Осенью того же года голодный хаос привел к тому, что 60% школ в Башкирии было закрыто: учить было некому и некого.[508] В конце 1921 г. в результате сокращения штатов по мотивам экономии количество школ и учителей, преимущественно в сельской местности, уменьшилось в полтора раза, учащихся — на 1/5.[509]
В Челябинской губернии в ходе гражданской войны система образования также пришла в запустение. Смены власти и перемещения войск сопровождались реквизициями наиболее удобных — в качестве солдатских казарм — школьных помещений. Осенью 1918 г. Челябинск испытал квартирный кризис, больно ударивший и по школьному делу. Как сообщалось в местной прессе в первой половине октября, «в ближайшие дни, ввиду занятия школьных зданий под постой войск, возможно закрытие если не всех учебных заведений, то больше половины».[510] Это пророчество вскоре сбылось. В период колчаковской военной диктатуры в Челябинске закрылись учительская семинария, духовное училище, торговая школа, женская гимназия, железнодорожное училище, несколько начальных городских училищ. Эвакуированные из Поволжья в период наступления там Красной армии учебные заведения размещались в частных домах или в действующих школах. Вследствие этого занятия пришлось организовывать в две-три смены. Некоторые учебные заведения, в связи с нехваткой помещений и учителей, вынуждены были работать через день-три дня, по праздникам и воскресным дням.[511]
«Освобождение» Челябинска от «белых» не прибавило благополучия школьному делу. Двухнедельная информационная сводка Челябинской губернской ЧК в конце 1920 г. констатировала:
«Положение со школьным делом почти катастрофическое, нет освещения, нет отопления, нет пособий. Да и учителя по тем или иным причинам не посещают занятий».[512]
В феврале 1921 г. школы Верхнеуральского уезда получили от губернского комитета по ликвидации неграмотности всего две дюжины карандашей и перьев да 10 пакетов чернильного порошка. Реализация декрета о ликвидации неграмотности натолкнулась на неожиданную для его авторов трудность — нежелание крестьян обучать детей в советской школе и предпочтение услуг священника по преподаванию закона Божьего. В начале ноября 1921 г., в период начавшегося голода, челябинские чекисты с тревогой отмечали, что во многих волостях и селах школы после летних каникул так и не открылись.[513]
Работа по распространению грамотности по своему эффекту была подобна поливанию водой раскаленного песка. За январь-июнь 1921 г. в 240 ликпунктах Челябинской губернии было обучено грамоте 34 тыс. человек, после чего неграмотных осталось более 900 тыс. или около 70% населения губернии.[514]
Со второй половины 1921 г. в течении года голод, подобно урагану, развеял школьную сеть. Проведенное в конце 1921 г. в целях ужесточения режима экономии 50-процентное усечение школьной сети, в результате которого в губернии осталось всего 715 из 1477 школ и 738 из 2560 учителей, лишь юридически зафиксировало степень деградации образовательной системы. Если принять во внимание закрытие школ ликвидации безграмотности, которых в январе 1921 г. было 873, а к началу 1922 г. осталось всего 206, то мера разрушения организации просвещения в губернии окажется самой глубокой, по сравнению с другими частями Урала.
В июне 1922 г. в информационном бюллетене Челябинского губернского отдела ГПУ сообщалось, что «дело народного образования находится в самом плачевном условии, если не будет оказана помощь в виде денежных средств от государства, то просвещение замрет окончательно».[515] В действовавших в июне 1922 г. школах ощущалась «...острая нужда в учебниках и пособиях, на одну книжку приходилось — 5, а то и более человек, школы нуждаются в ремонте, заготовка дров для школ идет слабо».[516]
Не имея материальных и организационных средств для реанимации школьного дела, власти не могли рассчитывать летом 1922 г. и на поддержку снизу:
«...на помощь населения рассчитывать не приходится, т.к. оно совершенно выбилось из сил и никакой помощи хотя бы в заготовке топлива для школ и детдомов организовать не может. В существующих школах обучение протекает очень слабо, из-за необеспеченности учащих и учащихся, теперь приходится уже думать не о воспитании детей, а о спасении их от голодной смерти. Лишь благодаря помощи, оказываемой заграничными организациями, за последнее время положение значительно улучшилось».[517]
Уровень подготовки работников просвещения был ниже всякой критики. Летом 1922 г. в губернском отделе народного образования около 15% учителей считали профессионально непригодными. Это особенно касалось школ II ступени, куда допускались лица без достаточной подготовки: «Для получения права преподавания не требовалось ничего, кроме личного желания кандидата на учительство, словесного заявления о достаточной подготовке и согласия заведующего школой».[518] Отсутствие людей со специальной подготовкой самым болезненным образом сказывалось на постановке учебного дела. В докладе о результате обследования школьного дела в Челябинской губернии за первое полугодие 1922-1923 учебного года, проведенного рабоче-крестьянской инспекцией говорилось:
«Без особого преувеличения можно сказать, что преподавание велось по принципу "кто во что горазд". Губоно не имеет в своем распоряжении разработанных учебных планов, не имеет примерной программы 9-летнего школьного обучения. Программа... семилетней школы оказалась одна на всю губернию».[519]
Не располагая иными возможностями, власти на исходе второго года НЭПа вновь прибегли к испытанной во времена «военного коммунизма» практике принудительного преодоления неграмотности. В октябре 1922 г. председатель Челябинской губернской ЧК грамотности разослал инструкцию о ликвидации неграмотности среди сельского населения губернии. Ответственность за эту работу была возложена на волостных организаторов политического просвещения. Согласно инструкции, подростки обоего пола в возрасте 14-18 лет в недельный срок обязаны были явиться в исполком и зарегистрироваться у «учителя-ликвидатора», который должен был комплектовать учебные группы в 15-25 человек. Занятия сроком на четыре-шесть месяцев из расчета восемь часов в неделю следовало организовать не позднее, чем с 1 ноября 1922 г. Тон инструкции был выдержан в духе «военно-коммунистических» декретов: «Уклоняющиеся от обучения и не желающие посещать школу грамоты считаются как дезертиры грамотности и вызываются через милицию».