Оказавшаяся в 1917 г. в «опасности полного распыления», с осени 1920 г. эта библиотека, получившая к тому времени имя А.И. Герцена, была включена в число 24 учреждений России, получавших обязательный экземпляр выходивших в стране изданий. На 1 января 1920 г. ее фонды имели 98 тыс. томов, из которых, правда, 32 тыс. не были зарегистрированы, что затрудняло пользование ими. После эвакуации библиотеки в апреле 1919 г. в связи с угрозой занятия Вятки «белыми» войсками около 50 тыс. книг вернулись перепутанными, но в 1920 г. они были разобраны и приведены в порядок. В том же году в библиотеку поступило более 8 тыс. новых томов, количество ее подписчиков выросло почти до 2,3 тыс., превысив уровень 1916 г. почти вдвое. В 1919 г. библиотеку посетило 12 тыс. человек, в 1920 г. — более 18 тыс. Количество выданных в читальный зал книг за это время увеличилось с 16 до 30,5 тыс. [530]
В конце января 1917 г. в Вятке было открыто общество «Просвещение», которое имело целью содействовать внешкольному образованию и устройству «разумных развлечений» для населения. Формами деятельности были избраны организация общеобразовательных курсов, систематических и разовых лекций и бесед по вопросам науки, литературы и искусства, народных чтений, образовательных экскурсий, спектаклей, концертов, литературных, музыкальных и семейных вечеров; открытие народных домов, школ для подростков и взрослых, музеев, библиотек-читален, книжных складов, лавок для продажи книг и учебных пособий.[531] На территории Пермской губернии в дореволюционных границах количество библиотек с 1915 по 1918 г. возросло с 574 до 1546. Кинематографов, которых до революции в Перми было всего два, в 1920 г. было уже шесть.[532]
С другой стороны, в связи с перенапряжением и исчерпанием всех сил и ресурсов страны, примерно с 1920-1921 гг. в губернских центрах, а в уездах — еще раньше, начался процесс деградации очагов культуры. Хотя в Орловском и Нолинском уездах Вятской губернии деятельность просветительских кружков и постановка спектаклей фиксировались и осенью 1919 г., свидетели отмечали, что культурная жизнь уже не шла в сравнение с 1918 г., когда молодежь после работы регулярно собиралась в клуб для чтения газет и книг и устройства вечеров с «туманными картинками» (примитивный аналог слайдов). После мобилизации в армию весной 1919 г. жизнь в деревне остановилась: избы-читальни не функционировали из-за отсутствия читателей, поступающие газеты и брошюры просто складывались в ящики.[533]
Особенно заметное угасание просветительских заведений происходило в 1921-1922 гг. Количество клубов в Вятской губернии с 1920 по 1922 г. сократилось с 74 до 60, театров и театральных кружков — со 122 до 110, кинематографов — с 24 до 18, музеев — с 24 до 21. Гораздо стремительнее иссякал поток их посетителей: количество зрителей в кинотеатрах уменьшилось с 476 тыс. до 228 тыс., музеев — с 245 тыс. до 48 тыс.[534] Число библиотек в Пермской губернии с 1919 по 1921 г. понизилось с 708 до 491. В 1921 г. в двух театрах Перми состоялось 379 спектаклей, которые посетили около 380 тыс. зрителей. В 1922 г. в единственном оставшемся театре было представлено 78 спектаклей, на которых присутствовало почти в 10 раз меньше публики. Количество сеансов в кинотеатрах в 1920-1922 гг. почти не изменилось, вероятно, в связи с более «демократичным» характером этого развлечения. В Челябинской губернии с декабря 1921 г. за полгода численность сельских библиотек упала с 300 до 39. При этом, правда, количество клубов за 1921 г. увеличилось с 14 до 39, театров — с 11 до 18. Было открыто пять кинотеатров.[535]
Естественный развал учреждений культуры усугублялся запретительными мероприятиями и халатностью центральных и местных властей. Введенная практически сразу же после большевистского переворота в Петрограде цензура была ужесточена в 1921 г., предлогом для чего послужил дефицит бумаги:
«Ввиду переживаемого РСФСР острого бумажного кризиса, в предотвращение возможности издания бесполезных, а иногда и вредных книг, проникнутых духом мещанской идеологии, центральное государственное издательство предложило всем своим отделениям на местах издавать всю художественную литературу только с разрешения Госиздата.
Ввиду этого распоряжения все брошюры и книги беллетристического и вообще художественного содержания должны предоставляться в рукописях местным отделениям Госиздата, и последние уже направляют на рассмотрение Госиздата, которое решает вопрос о необходимости данного издания на месте, предоставляя из своего фонда необходимое количество бумаги для издания».[536]
Хаос, охвативший образовательные учреждения в Челябинской губернии, болезненно ударил и по библиотечному делу. В августе 1922 г., проведя проверку положения школьной сети в губернии, власти вынуждены были признать крайне неблагополучное положение библиотечных фондов:
«Из библиотек бывших средних учебных заведений, ... библиотек очень ценных, не осталось в распоряжении школ ни одной. Вместо того чтобы выделить из них чисто школьные пособия разного рода, они целиком были переданы внешкольному отделу, а тот через своих неопытных, несведущих, небрежных сотрудников в полном смысле развеял все это школьное имущество по губернии, по разным мелким, временным, случайно возникшим организациям, которые также легко утратили приобретенные книги, как легко их и приобрели».[537]
Создававшиеся десятилетиями будничной и незаметной работы очаги культуры в считанные годы подверглись безответственному и необратимому разрушению. Новую культуру предполагалось и в конечном счете приходилось создавать буквально на пепелище.
Разрушение переживала не только светская система социализации. Отношение российского населения, во всяком случае, православной его части, к официальной церкви подверглось серьезным испытаниям еще до прихода к власти большевиков — под влиянием секуляризации жизни пореформенной России, революции 1905-1907 гг., неуспешной для России Первой мировой войны и крушения монархии.[538] Исследователи церковной жизни в поздней Российской империи, вне зависимости от идеологических установок и научных позиций, единодушно признают охлаждение отношения православного населения к церкви. Этот тезис подтверждается как сетованиями духовенства по поводу понижения религиозной активности паствы и разрушения нравственности, так и светскими свидетельствами о развитии пьянства, хулиганства и преступности как в городе, так и в сельской местности. При анализе этого явления следует учитывать, что официальное вероучение и набожность паствы представляют собой хотя и пересекающиеся, но все же не совпадающие явления. Опираясь на теоретические разработки специалистов по теории и истории религии, начиная с М. Вебера, немецкий знаток истории ранней советской культуры Ш. Плаггенборг, подчеркнул особую значимость этого разделения для российского православия, в котором народная вера со времен раскола находилась в оппозиции церкви.[539] В России, где полный текст Библии впервые был издан лишь в 1876 г., оставаясь недоступным для большей части православных по причине их неграмотности, связь населения с церковью осуществлялась преимущественно через участие в религиозных ритуалах, дополняясь домашней набожностью, которая проявлялась в почитании икон и домашней молитве. Тема испытаний собственно народной религиозности революцией будет затронута в главе 3.1 (411-417). Сейчас же важно выяснить, как изменялось на протяжении 1917-1922 гг. отношение государства и паствы к официальной церкви и, следовательно, насколько успешно та могла выполнять функцию института социализации в новых условиях.
Нараставшее с 1915 г. негодование против неспособности старого режима справиться с проблемами военной поры во время Февральской революции рикошетом ударило и по православной церкви, которая воспринималась как верный соратник российской автократии. Сочувственное отношение большой части священства к свершившейся революции, продемонстрированное в заявлениях о преданности Временному правительству, а также в коллективных и частных пожертвованиях на продолжение войны, не производили большого впечатления на охваченных революционным пафосом мирян. Опьяненные свободой, они считали своим долгом предъявить церкви, как пособнице царизма, счет за все свои несчастья. Впоследствии большевики лишь воспользовались недоверием населения к церкви и направили его на нейтрализацию и устранение идеологического конкурента. В результате первого натиска на церковь количество молитвенных зданий в границах РСФСР 1936 г. сократилось с 1917 по 1926 г. с 39,5 до 34,8 тыс. [540]
Критические настроения в отношении церкви были характерны с самого начала революции и для жителей Урала. Основным объектом нападок стало православие, которое преобладало в конфессиональной палитре многонационального региона. По переписи 1897 г. удельный вес православных верующих колебался от 92% в Вятской губернии до 44% в Уфимской, убывая с севера на юг, на котором значительные позиции занимал ислам.[541] В Вятской, Пермской и Уфимской губерниях к началу революции было 3158 церквей и 77 монастырей, или один храм на 2,5 тыс. православных.[542]
Столкновения мирян со священниками начались весной 1917 г. по вопросу об отношении к революции и ее задачам. Так, в апреле 1917 г. по поводу состоявшегося в селе Макарье Вятского уезда приходского собрания известная давними либерально-демократическими настроениями газета не без злорадства писала: