[586] Активность рынка была скована сильными морозами: в январе температура воздуха держалась днем на уровне 23° по Реомюру, ночью — 27° (-30-35° С).
Сахар распределялся по карточкам: их выдавали в начале января из расчета фунт в месяц на человека. Государственные продовольственные организации работали со сбоем: так, население слободы Кукарка получало сахарные порции с двухмесячным опозданием.
Во второй половине января начались перебои с подвозом самого необходимого — муки. В Кукарку, славившуюся в прежние времена хлебным рынком, ржаная мука в отдельные базарные дни вообще на доставлялась. Ее можно было купить только в соседних деревнях по вольной цене: пуд стоил от 2 р. 20 к. до 2 р. 70 к., а в самой слободе — до 3 р. 20 к. Яровая мука была еще дороже — от 3 р. 10 к. до 3 р. 80 к. за пуд. В результате покупка фунта черного хлеба обходилась обывателю в 6-7 к., сеянки — 10 к., белого хлеба первого сорта — 18 к., второго — 16 к., третьего — 10 к. В Вятке в последней декаде января пуд муки на рынке стоил 3 р. 50 к. [587]
Большинство городских жителей вынуждено было совершать покупки в городских лавках, расценки в которых регулировались городскими властями с ориентацией на твердые государственные цены. Для обывателя это оборачивалось ощутимыми неудобствами, на которые горожане постоянно жаловались в местную печать:
«Весь почти хлеб, особенно белый..., покупается крестьянами, которые приезжают в хороших тулупах и валенках и стараются быть всегда впереди, а городские жители в плохоньких одежонках никак не могут пройти не то что в первую очередь, а и для того, чтобы погреться в лавке, и вот стоишь и мерзнешь иногда часа два-три и не дождешься хлеба, т.к. часто его не хватает для города, потому что крестьянам дают по четыре-пять караваев хлеба, в особенности белого».[588]
Нехватка хлеба в вятских городских лавках вызывалась не местными обстоятельствами, а общероссийской снабженческой ситуацией. Из-за транспортного кризиса Вятка, как и другие города, получала меньше продовольствия, чем планировалось: в январе вместо пяти вагонов муки был получен только один, вследствие чего городская хлебопекарня вместо 800 пудов хлеба в день выпекала в два раза меньше.
Население, испытывая дефицит продовольствия, негодовало и на крестьян, и на снабженческие организации, и на торговцев. Состоявшееся в Слободском 24 января продовольственное совещание приняло решение ввиду отсутствия крупчатки — самой высококачественной муки — осмотреть торговые склады местных купцов, которых подозревали в утайке хлебных запасов в спекулятивных целях. Найденное подлежало реквизиции. У одного из торговцев на самом деле было найдено 900 пудов муки, у другого — еще больше. Горожан будоражили слухи, что «у некоторых торговцев запасы товаров хранятся в подвалах подгородных деревень».[589]
Губернский центр в начале февраля был охвачен «крупчаточной паникой»: в городе не было крупчатки, что приводило обывателя в волнение. Власти и местная пресса пытались успокоить горожан, сообщая, что местные фирмы получили накладные на 50 вагонов муки, получение которых ожидается в самое непродолжительное время.[590]
Однако в течение февраля положение с продовольствием только ухудшилось. В Вятке в связи с приближающейся масленицей толпы людей образовывали «мучные хвосты». Наплыв желающих получить к празднику пуд крупчатки вызывал многочасовые стояния в очередях и давку, оканчивающуюся порой увечьями. Средства массовой информации по мере сил старались примирить население с этими неудобствами, напоминая, что во многих городах России хлеб уже давно выдается в ограниченных размерах, фунтами, по карточкам: «вятчане еще находятся в лучших условиях, чем многие другие, и с некоторыми неудобствами при получении муки приходится мириться...». [591] Однако уже в середине февраля было объявлено, что хлеб будет продаваться не более чем по 10 фунтов в одни руки по цене 7 к. за фунт черного и 10 к. за фунт белого.
Дефицит отдельных продуктов питания ощущался и в уездных городах. В Уржуме из продажи исчезло конопляное масло, которое в последнее время стали продавать по 80 к. за «мерку» — не на вес, а на объем. Наблюдательные жители городка, привыкшие за годы войны к дорожанию продуктов и нерегулярности их поставки, восприняли появление мерки как недобрый знак:
«"Мерка" в Уржуме всегда является предвестником того, что в городе скоро не будет того или иного продукта. Сначала обыкновенно быстро растет цена на тот или иной продукт, но продают его в лавках все-таки на вес; потом с фунта веса переходят на "мерку", так как в "мерке" этот фунт всегда выходит меньше, — такой прием торговцев тоже своего рода повышение цены...».[592]
Ежемесячное получение сахара по карточкам в Уржуме создавало очереди и вызывало новое явление — появление в них малышей дошкольного возраста: хозяйки, занятые другими заботами, посылали их в «сахарные хвосты».
Цены на хлеб в феврале продолжали ползти вверх. В Кукарке стоимость белого хлеба выросла до 40 к. за фунт. В Орлове подвоза ржи почти не было, и в случае удачи ее можно было купить по 4-4,2 р. за пуд. В северных волостях Орловского уезда ее цена перевалила за 5-рублевый рубеж.[593]
Не лучше обстояло дело с продовольствием и на Среднем Урале. В Пермском уезде в декабре 1916 г. пуд пшеницы стоил 2 р. 80 к., ржи — 2 р. 60 к., пшеничной, ржаной муки и крупчатки, соответственно, — 3 р. 25 к., 3 р. и 4 р. 40 к. — 6 р. 20 к. В губернском центре цены на муку были выше: ржаная мука стоила 3 р. 25 к., пшеничная — 3 р. 80 к. Наиболее ценная крупчатка, правда, была дешевле. Ее цена колебалась от 3 р. 30 к. до 4 р. 30 к. Несмотря на дороговизну, эти цены были для обывателя приемлемы: поденная плата в городе составляла от 2 р. 75 к. для мужчины (при использовании своей лошади — 6 р.), до 1 р. 15 к. для женщины, в уезде — от 2 р. 80 к. (с лошадью — 5 р. 75 к.) до 95 к. [594] Проблема заключалась не столько в ценах, сколько в нехватке продуктов. Хотя черный хлеб в Перми стоил от 7 к. за фунт в городских лавках до 9-10 к. в частных, его катастрофически не хватало. Баранки, которые могли долго храниться, становились большой редкостью и раскупались на Черном рынке Перми пудами по цене 10,5 р. за пуд и 25-30 к. за фунт — в четыре раза дороже, чем до войны.[595] Призы во время благотворительной лотереи в начале января 1917 г. в Перми свидетельствовали, по мнению автора одного из репортажей, о деформации шкалы ценностей у местной «чистой» публики:
«Мешок крупчатки, голова сахару, воз березовых дров — вот приманки, которые показывались в перспективе при устройстве лотереи в пользу разных благотворительных учреждений, и приманка действовала. Комментарии тут, полагаю, излишни».[596]
Рационирование дефицитных продуктов не снимало остроту продовольственного вопроса. Так, в Камышлове в связи с «сахарными хвостами» у колониальных магазинов были введены карточки на получение сахара. Однако пока собирался статистический материал для их выдачи, «потребитель сидел без сахара и пил чай с одним "представлением" о нем». В начале 1917 г. камышловский обыватель оказался в столь же отчаянном положении относительно снабжения его мукой.[597]
Размывался рынок и других продуктов. В конце января в Екатеринбурге, где морозы достигали 38-42°С, образовывались длинные очереди у мясных лавок. Исчез чай, который в европейских раннеиндустриальных обществах компенсировал низшим классам общества скудость рациона питания. Это болезненно сказывалось на структуре питания социально слабых слоев населения Урала. Как отмечала екатеринбургская пресса, «в последнее время для беднейших классов населения чай сделался продуктом необходимым, как одно из главных средств питания, и назревающий чайный кризис будет для этих классов особенно тяжел».[598] В Шадринске — в центре одного из самых хлеборобных уездов Пермской губернии — в феврале 1917 г. начал ощущаться недостаток крупчатки. В начале месяца в трех магазинах города ее не было вовсе, а «в единственном магазине, где имелась мука..., творилось нечто невообразимое, благодаря наплыву покупателей».[599] В Екатеринбурге с 1 февраля были введены хлебные карточки, по которым в месяц полагалось 20 фунтов крупчатки и 30 фунтов простой муки на человека. Носились слухи о сокращении и этой порции. С 20 февраля сахар отпускался в лавках только по фунту. В Камышлове государственные хлебозаготовки по твердым ценам привели к тому, что «местный рынок постепенно утратил присущий ему характер оживленности и опустел совершенно».[600]
Продовольственные сложности не обошли стороной даже обильное прежде Оренбуржье. В первой декаде января 1917 г. в городских лавках Оренбурга не было муки, пшеница поступала на хлебный рынок в ничтожном, по сравнению с «добрыми старыми временами», количестве нескольких десятков возов. На базаре преобладала мука-сеянка ценой в 3,8-4 р. пуд. «Ржи, овса, ячменя, проса и семян на привозе совершенно нет», — сообщала «Оренбургская жизнь» 12 января. К тому же торговцы повысили в эти дни цену мяса до 40 к. за фунт: при твердой цене на пуд мяса 11 р. 28 к. это вздорожание означало, что обязательные расценки были превышены на 4 р. 72 к. [601]