ием похоронного марша и «Марсельезы». На Кафедральной площади в Екатеринбурге 25 марта было отслужено торжественное молебствие за свободу России, на которое крестным ходом прибыли причты всех городских церквей. Такой же молебен с крестным ходом был устроен старообрядцами. В годовщину Ленского расстрела 1912 г. 4 апреля екатеринбургские социал-демократы и социалисты-революционеры организовали траурный митинг памяти погибших рабочих. Празднование 1 мая прошло в Екатеринбурге 18 апреля. Порядок праздника был детально расписан — вплоть до расположения отдельных групп демонстрантов на Верх-Исетской площади. Напротив Народного дома была сооружена декорированная красными флагами и лентами легкая «Арка труда», город был украшен многочисленными знаменами и знаменами-картинами, которые изображали рабочего и солдата, подающих друг другу руки, союз крестьянина, рабочего и воина и т.д. [655]
Мартовские праздники революции, а также празднование Пасхи в начале апреля прошли без нарушения порядка. Пьяные на улицах города отсутствовали, в том числе на традиционно «пьяную» Пасху. Стремление сознательных граждан принять участие в необычных праздниках не могла охладить непривычно низкая для апреля температура воздуха.
Однако постепенно праздничные и миролюбивые настроения горожан стали сменяться агрессией. Праздники начали сопровождаться беспорядками и демонстрацией враждебного отношения к новой власти, которой население совсем недавно присягало на верность. Из Уржума Вятской губернии 1 мая губернскому комиссару Временного правительства была отправлена тревожная телеграмма:
«Сегодня во время праздника революции тысячная толпа народа с участием многих отпускных солдат потребовала смещения с должностей и немедленного ареста председателя управы Баранова и помощника начальника милиции Росницкого. Требуют ареста и других лиц. В целях успокоения и недопущения волнений вынуждены выполнять требования народа. Как быть дальше?» [656]
Всего в городе было арестовано 12 человек, в том числе гласный городской думы, бывшие городской голова и его заместитель, мещанский староста, два бывших становых пристава, купец, кожевенный заводчик, бывший исправник, городской бухгалтер. Страсти, правда, быстро улеглись: в ночь на 2 мая арестованные были отпущены, а гарнизон осудил солдат — зачинщиков беспорядков.[657]
Празднование 1 мая в Троицке Оренбургской губернии 23 апреля вылилось в пьяный погром — первый на Урале предвестник «пьяной революции» октября-декабря 1917 г. Солдаты и гражданское население разгромили винный склад, растащив около 40 тыс. ведер спирта. Пресса живописала отвратительные сцены пьяного разгула:
«Люди забыли свободу, люди забыли совесть и честь и великое светлое будущее.
Как дикие звери, давя друг друга, казаки и солдаты, граждане и гражданки рвались за водкой. Хватали бутылки, четвертные, и тут же, выбивая пробки, пили из посуды и тут же валились... А пьяные садились на тела спившихся и об их головы ударяли бутылками, выбивая пробки... [...]
Перепившиеся толпы граждан буянили на улицах...
Пьяные казаки рубили друг друга, брат брата шашками».[658]
Склад горел и люди бросались за спиртным сквозь пламя. В тот же день город был объявлен на военном положении. С пьяной толпой боролась всего одна военная часть — учебная команда. На следующее утро, по разным данным, было обнаружено 180-200 трупов опившихся людей. По просьбе Троицкого Совета солдатских и рабочих депутатов исполком челябинского Совета направил для подавления бесчинств воинскую часть. Погром был объявлен делом рук «провокаторов в солдатской форме».[659]
К популярной среди современников версии о спланированной провокации контрреволюционеров следует, однако, отнестись с крайней осторожностью. В апрельских беспорядках проявилось прежде всего отчаяние обывателя по поводу все более обострявшейся продовольственной проблемы, которую новая власть не в силах была разрешить.
Столичное население уже в марте 1917 г. ощутило новое, небывало стремительное, вздорожание жизни:
«С начала войны мы привыкли к росту цен, но такого дикого скачка, как сейчас, давно не было. Ощущается явный недостаток хлеба, белые булочки же чернеют и худеют с каждым днем. С сахаром совсем беда. Все в поисках сахара. Развился какой-то сахарный ажиотаж. Знакомые при встрече вместо приветствия спрашивают друг друга: "Запаслись ли сахаром?"» [660]
Продуктовый кризис, столь острый в удаленном от основных хлеборобных районов Петрограде, на Урале был менее ощутим. Более того, первоначальное всеобщее воодушевление по поводу революции порождало самые радужные надежды на быстрое преодоление дефицита продуктов питания. Весной 1917 г. крестьяне не только с энтузиазмом сдавали хлеб государству по твердым ценам, но и бесплатно поставляли его на нужды армии. Сборы хлеба и денег происходили на Урале повсеместно. Вятские и екатеринбургские газеты пестрели сообщениями о доброжелательном отношении крестьян к началу продовольственной кампании и их готовности прийти на помощь родине.[661]
Энтузиазм крестьян по поводу смены власти не замедлил сказаться на ситуации на рынке. В Уржуме, например, в первый базарный день после известия о революции цена на ржаную муку упала с 3,3 р. до 2,6 р., на картофель — с 2,2 до 1,2 р. за пуд.[662] Однако ожидание быстрого и легкого преодоления затруднений с предметами массового спроса лишь усугубляло нервозное напряжение, которое в течении весны нарастало. Еще 7 марта один из гласных Вятской городской думы обратил внимание коллег на подозрения горожан в адрес торговцев:
«В городе ходят слухи, что у многих торговцев имеются склады товаров. Стоит только в магазине появиться новой кипе товаров, как уже говорят: вот купцы начинают теперь добывать из-под спуда товары».[663]
Исполком охраны г. Вятки в этой связи организовал проверку, очень напоминающую будущие большевистские обыски с целью реквизиции, которая, однако, не дала результатов. Население было оповещено о том, что слухи о скрываемых больших запасах продовольствия при проверке не подтвердились.[664] Попытки успокоить население предпринимал и находившийся в стадии формирования Вятский Совет рабочих депутатов: 12 марта его оргбюро обратилось к жителям с воззванием, в котором отмечалось, что «среди отдельных групп местных рабочих возникает брожение на почве недовольства своим экономическим положением и местами это брожение грозит вылиться в частичные забастовки». Оргбюро выступило против этих акций, апеллируя к чувству ответственности рабочих.[665]
Подобные заверения и призывы не могли, однако, удовлетворить население, тем более, что острота продовольственного кризиса не снижалась. На заседании Вятского губернского продовольственного комитета 21 марта обсуждался вопрос о том, как быть в условиях крупных недопоставок зерна под крупчатку в губернию: вместо 300 вагонов в месяц поступало от 75 до 177, или от 50 до 175 тыс. пудов. Это означало, что при численности населения в 3,7 млн. человек на каждого жителя приходилось менее двух фунтов крупчатки в месяц. Комитет, исходя из этих нехитрых расчетов, решил установить месячную норму по покупке крупчатки в два фунта, полагая, что однообразие «устранит то нарастание розни между разными классами населения, которое может привести к взаимной борьбе их».[666]
Между тем, население губернии все более склонялось к практике самостоятельного и не опирающегося ни на какие экономические выкладки уравнительного раздела таявшей на глазах товарной массы, а затем и передела всего имущества. В селе Белозерье Орловского уезда 17 марта 1917 г. случились беспорядки: толпа подвыпивших солдат, отрекомендовавших себя представителями Петрограда, пошла по лавкам, назначая свои цены на товары и раскидывая его собравшейся публике. Был избит председатель и некоторые члены временного волостного комитета, предпринята попытка разгромить волостное правление. В селе Пижанка Яранского уезда толпа крестьян 11 апреля обыскала торговые лавки, но запасов сахара, крупчатки и прочих дефицитных продуктов не нашла. Крестьяне самовольно распродали товары из трех лавок по назначенным толпой дешевым ценам. Деньги были отданы торговцам, часть товаров была расхищена. Убытки торговцев составили 2 тыс. р. Кроме того, был обыскан священник. У него толпа отобрала небольшой запас сахара. Среди заводил самочинного передела были член местного комитета общественной безопасности Н.В. Смотрин и воинский чин А.А. Овчинников. В селениях Сарапульского, Нолинского, Малмыжского и Орловского уездов в апреле были попытки крестьян-общинников захватить земли отрубников, быстро прекратившиеся после разъяснений незаконности этих действий. В селе Средне-Ивакино вспыхнуло волнение крестьян в связи с подозрением военнопленных в поджогах. Беспорядки не обошлись без человеческих жертв. Орловский комиссар телеграфировал по этому поводу губернскому комиссару: «Население требует убрать немцев. Что делать с арестованными немцами?» [667]
Эксцессы на почве продовольственных затруднений захватили и города. В конце апреля среди проезжающих через Уфу солдат вспыхнули волнения в связи с дороговизной хлеба по сравнению с другими местностями. На площадях и улицах Уфы 1-2 мая толпы народа требовали обыскать крупных торговцев. Власти подозревали провокацию, поскольку среди задержанных «темных личностей» оказался сотрудник распущенного во время революции Уфимского губернского жандармского управления.