В середине июля Вятский губернский продком принял вынужденное решение изъять при помощи уездных административных и продовольственных органов значительную часть крестьянского хлеба. Крестьяне, которым пуд выращенного хлеба обходился в 5-6 р., были бы готовы терпеть убытки от твердых цен, если бы они были введены на все продукты потребления и предметы первой необходимости. Существование же твердых цен исключительно на их продукцию воспринималось ими как несправедливость.[688] Неудовлетворительный, по мнению современников, урожай 1917 г. в Вятской губернии вызвал сопротивление крестьян государственной хлебной монополии и новый виток роста цен, который лишь отчасти компенсировался решением Временного правительства о почти троекратном повышении с 1 июня заработной платы рабочих. В начале августа 1917 г. правоохранительные органы полагали, что в Малмыжском уезде «все, что можно было взять... взято за июнь и июль месяцы, осеннее — рисуется мрачно». Перспектива выглядела неутешительно: «Неудовлетворительный урожай текущего года ставит и самих кр[естья]н также в положение нуждающихся, и у продовольственных органов, наряду с задачами военного времени, является не менее жуткой задача кормить еще и кр[естья]н своего уезда».[689]
Не желая предоставлять хлеб государству, крестьяне поставили на поток самогоноварение. Из Уржумского уезда сообщали:
«...хлебные мужички просто без обиняков говорят, что дармоедам рабочим они и фунта хлеба не дадут. А ведь эти дармоеды в таком хлебном краю, как город Уржум, за 1 ф[унт] черного выпеченного хлеба платят 30 коп.» [690]
Хлебная монополия с ненавистью воспринималась и горнозаводским населением. В Ижевском заводе при ее обсуждении 5 августа случились беспорядки, сопровождавшиеся выкриками против Временного правительства и избиением четырех милиционеров.[691]
С 10 августа в Вятке хлебные карточки стали выдаваться только жителям города — приезжие крестьяне должны были запасаться своим печеным хлебом. К концу августа цены на ржаную муку нового урожая на рынке установились в размере 9,5 р. за пуд. Фрукты были недоступны по цене. Поскольку твердые цены были значительно ниже рыночных, крестьяне сбывали урожай перекупщикам. Из Яранского уезда хлеб усиленно вывозился в соседние Костромскую и Нижегородскую губернии по цене 9-10 р. за пуд. Остановить вывоз хлеба из губернии было невозможно — милиция за недостатком сил не справлялась с этой задачей. В результате в самом Яранске запасов хлеба хватало лишь на две недели, и никаких надежд на его подвоз в будущем не было. Недостаток продуктов ощущался на рынке и в Слободском — крестьяне не везли муку, опасаясь реквизиций.[692]
Население испытывало острый дефицит в предметах массового спроса. В Вятке у магазина Уткина и Рублева выстраивался «ситцевый хвост» из женщин-крестьянок, жаждавших купить пять аршин ситца или сатина, соответственно, по 65 к. и 1 р. 25 к. за аршин.
Прохожие отпускали в их адрес шутки, называя их «непряхами».[693] Обитатели Перми рыскали по магазинам в поисках обуви. Местные газеты шутили: не мудрено, если скоро придется надеть лапти — не подозревая, насколько они близки к правде. Курильщики сидели без табака — популярный в связи с подорожанием качественных табачных изделий дешевый махорочный «Феникс» тоже исчез.[694] Табачный кризис разразился в конце мая - начале июня и в Екатеринбурге. В магазинах не было ни табака, ни сигар, ни папирос. Последние можно было достать у спекулянтов по 25-40 к. за десяток.[695]
В Оренбургской губернии, несмотря на очень хороший урожай, не только наметился острый хлебный кризис, но и началась «мануфактурная паника» из-за отсутствия тканей. В Челябинске дошло до избиения торговцев. Так, 15 июня на базаре за рекой толпа солдат и гражданских лиц избила владельца лавки готового платья Гершковича по подозрению, что он в больших количествах закупает мануфактуру и скрывает ее, выжидая повышения цен. В конце июня челябинцы могли наблюдать давку женщин перед мануфактурным магазином Ш. Ахметова. Их пропускали по несколько человек вооруженные ружьями солдаты. Толпа у продовольственного магазина на Исетской улице требовала отпускать не по одному, а по два фунта сахара. Был избит артельщик продовольственного комитета. Эксцессы на почве недовольства населения получением предметов первой необходимости все учащались. Толпа избила кассира Челябинской городской продовольственной лавки: женщины расправились с ним в ответ на нецензурную брань, которой он осыпал их в ответ на требования отпуска обычной нормы сахара. Продовольственные и «ситцевые» волнения длились несколько дней.[696] Коалиционный комитет и Совет рабочих и солдатских депутатов вынуждены были в конце июня организовать обыски в магазинах и складах в целью обнаружения скрытых запасов товаров и предотвращения погромов. Поиски, как и прежде, закончились безрезультатно. Муки челябинских горожан периода «ситцевого голода» живописала местная пресса:
«Целыми днями люди стоят, жарясь на солнце, и ждут своей очереди. Уходят от рабочего верстака, от малых детей, чтобы получить свой фунт сахара или несколько аршин ситца. Простоявши 5-6 часов, им, большею частью, объявляют, что товара больше нет».[697]
В Уфе также не прекращались скандалы у табачных и обувных лавок. Чтобы несколько разрядить возбуждение толпы, в которой роль заводил играли солдаты, комитет общественных организаций и исполком Совета рабочих и солдатских депутатов в начале июня принял решение запретить отпуск товаров воинским чинам из лавок и магазинов. Снабжение солдат впредь должно было осуществляться только через полковые комитеты.[698]
Переработка крестьянами зерна на самогон и растущее желание населения забыться от повседневных забот вызвали еще большее распространение пьянства. В Пермской губернии оно достигло огромных размеров. Семейные рабочие горнозаводской зоны гнали самогон, одинокие — покупали его по цене до 100 р. за ведро. Все праздничные дни проводились в пьянстве. В июне 1917 г. Областной съезд крестьянских депутатов в Екатеринбурге поднял вопрос о распространении злоупотребления спиртным и карточными играми, обратившись с предостережением к населению.[699] Провинциальная интеллигенция по мере сил — и без видимого эффекта — пыталась побороть этот порок. В селе Верхошижемье Вятской губернии в июле-августе ею были организованы три спектакля для крестьян, после которых устраивались танцы и игры. Для молодежи предназначался чайный буфет с легкими закусками за низкую плату[700].
В качестве меры протеста против нестабильности политического и материального положения 1 сентября 1917 г. по решению 2-го съезда Советов Урала на десятках заводов прошла всеобщая забастовка, в которой приняли участие 110 тыс. человек. В этот день жизнь в регионе словно остановилась. Из Екатеринбурга сообщали:
«Город как бы замер. Все фабрики, заводы, мастерские встали. Магазины были закрыты, не работали во многих правительственных учреждениях (городская управа, государственный банк, казначейство). На улицах было все спокойно».[701]
Как показали последующие события, это спокойствие было зловещим затишьем перед всеразрушающей бурей. Осенью дрейф страны к продовольственной катастрофе ускорился. Забота о хлебе насущном наваливалась на население все большей тяжестью:
«Все посерело, озабочено, лица вытянулись; в особенности поражают лица простых женщин; им всем, видимо, некогда одеться, причесаться и забота, забота на их лицах. Улицы пустоваты, но в некоторых местах бесконечные хвосты серых, грустных людей. Это — хвосты у съестных лавок и булочных».[702]
Эта зарисовка будней Петрограда начала октября 1917 г. вполне приложима к большинству городов Европейской России. Серый цвет и хмурые лица исчерпывали колорит городской жизни. Цены на продукты продолжали ползти вверх. В Вятке в начале сентября четверть молока на рынке стоила уже 1,2-1,5 р., фунт масла — 3,3 р. Дорожала даже вода — водовозы поставляли ее по 5 к. за ведро. Публика спешно запасалась на зиму теплой одеждой, которая дорожала: валенки стоили от 30 до 40 р., рукавицы — 2-3,5 р., пуховые носки — 6 р. К середине сентября исчез мед — только в нескольких частных лавках можно было достать гречневый по 3 р., цветочный — по 4 р. за фунт. Ржаная мука из хлебозапасных магазинов Нолинского уезда, которую продавала городская продовольственная управа, была старой, затхлой, слежавшейся в комки.[703]
В начале сентября Вятский городской продовольственный комитет в целях ужесточения контроля за расходованием продовольствия разработал инструкцию для продавцов ржаного хлеба, согласно которой покупатели прикреплялись к определенной лавке. Вводился ежедневный учет проданного хлеба с помощью отрезных купонов. Порция отпуска хлеба для приезжих без карточек понизилась с 1 до 3/4 фунта.[704]
Обострению продуктового кризиса благоприятствовала погода: с непривычно ранним выпадением снега 18 сентября началась распутица. В конце октября цены из-за вновь начавшегося бездорожья и сокращения подвоза крестьянского хлеба вновь подскочили: ржаная мука продавалась уже дороже 20 р. за пуд, печеный хлеб — 50 к. за фунт. Вслед за этим поползли вверх и другие цены. Пуд картофеля на рынке стоил уже 6 р. — более чем в три раза дороже определенной государством в сентябре твердой цены, четверть молока — 3 р., или в два с лишним раза дороже, чем в начале сентября.