Крестьяне все ожесточеннее сопротивлялись хлебной монополии. В ряде волостей Малмыжского уезда они отказывались не только от производства учета хлеба нового урожая, но и от его поставки даже из хлебозапасных магазинов.[706] Активно использовался опробованный со времен введения хлебной монополии способ избежать государственных поставок — утилизация запасов зерна для домашнего изготовления спиртного. Вятский губернский комиссар в начале октября 1917 г. сообщал в отдел местного управления МВД:
«В настроении населения замечается явное недоброжелательство к закону о хлебной монополии. Производившаяся и до сих пор незаконченная перепись продуктов нового урожая осуществляется только благодаря командированию в большинство уездов отрядов солдат. Случаев столкновения населения с командированными отрядами не зарегистрировано. В связи с ухудшением настроения населения отмечается усиление пьянства. Во всей губернии чрезмерно развилось изготовление кумышки. Когда-то этот напиток, составлявший только национальное достояние вотяков, ныне варится всем населением. [...] Наряду с пьянством заметно усиливаются кражи и грабежи. В особенности терроризировано ими население городов и заводов».[707]
Милиция и акцизный надзор были бессильны справиться с этим злом, окружные суды были загромождены делами о кумышковарении.
Рост пьянства на фоне ослабления власти и падения ее авторитета сопровождался повсеместным усилением в уральской деревне хулиганства, получившего гипертрофированные размеры в среде сельской молодежи. Так, о развлечениях в Екатеринбургском уезде пресса сообщала:
«За последнее время хулиганство в уезде начинает принимать угрожающие размеры. Деревенская молодежь, растолковавшая дарованные свободы в смысле безнаказанности всех ее действий, не знает предела своим безобразиям».[708]
О спектре ухарских выходок дает представление следующая заметка сельского корреспондента в одну из вятских газет:
«Поучившись мало-мальски грамоте в школе, не зная никаких ремесел, молодежь деревенская целые зимние вечера носится по деревне, с пением частушек, под визг гармоники... причем, то окна разобьют у какой-нибудь солдатки-соседки, то проезжую дорогу завалят разной дрянью, что ни пройти ни проехать нельзя, от скуки, от безделья озорничают... [...] А картежная игра в нашей деревне — это целая зараза... Маленькие подростки-мальчики играют в карты целые вечера, матерное слово не сходит с уст в это время, да еще пошло за последнее время пьянство. Нет у нас ни одной деревни, чтобы не курили водку, множество пьяных появляется теперь на базарах, шинки чуть не на каждом прилавке в базарный день».[709]
На Среднем Урале рыночные цены на продукты также были высоки. В начале октября в Екатеринбурге фунт говядины стоил 80-90 к., свинины — 1,1-1,2 р., телятины — 1,3 р., крынка молока — 1,25 р., пуд картофеля — 4,5-5 р., лука — 15 р., вилок капусты — 50-60 к. Однако рыночные продукты, по свидетельству прессы, были в изобилии: «Подвоз продуктов нормальный, недостатков ни в чем не ощущается».[710]
Попытки городских властей бороться с завышением цен на рынке наталкивались на ожесточенное сопротивление не только торговцев, но и населения, утратившего доверие к власти. На рынке в Екатеринбурге 30 сентября толпой был избит член продовольственной управы, который пытался реквизировать мясо, продававшееся чрезмерно дорого. Горожане негодовали на попытки продовольственных органов, которые не могли справиться с собственными снабженческими задачами, регулировать рынок.
Дело со снабжением населения рационированными продуктами действительно шло из рук вон плохо. Из-за замедленного подвоза муки из Сибири Екатеринбургская продовольственная управа в конце сентября вынуждена была разделить месячный 30-фунтовый хлебный паек на три части. В первых числах октября, во время традиционного в начале каждого месяца ажиотажного спроса на хлеб, эта мера вызвала волнение населения, питаемое тревожными толками и слухами. В толпе, ежедневно собиравшейся у здания управы и в очередях за хлебом, 2 октября зазвучали призывы громить ее. Когда один из членов продовольственной управы 3 октября попытался разрядить «мучной хвост», обратившись с просьбой отойти из очереди получивших хлеб недавно, а остальным ограничиться десятью фунтами, взбешенная толпа набросилась на него. В тот же день около 9 часов утра погромные настроения толпы у здания управы перешли в действия: женщины заволновались и с криком «Бей их!» бросились к управе, перебили стекла, смяли караул, ворвались и рассыпались по комнатам, принявшись избивать служащих. Были избиты председатель управы А.И. Леонидов, четыре ее члена и несколько служащих. «Разъяренные женщины кидались на кого попало с кулаками и с криками и угрозами уничтожали имущество управы». Как только сообщение об этом дошло до Совета рабочих и солдатских депутатов, на подавление беспорядков был отправлен отряд солдат численностью 50 человек. Солдаты и наряд милиции вытеснили женщин из здания, но те не расходились, а продолжали бить камнями стекла. Порядок вскоре был восстановлен, но население было возбуждено ложными слухами, что при пресечении беспорядков одна женщина была убита, две — тяжело ранены.[711] Местная газета расценила погромные эксцессы в городе как озверение: «Человеческая жизнь потеряла ценность, она стала дешевле даже тех бумажных денег, которые в изобилии выпускаются теперь в обращение...».[712]
В безнаказанном дележе чужого имущества активно участвовали солдаты. В середине октября на станции Шабуничи Пермской губернии во время стоянки поезда они на глазах офицеров разграбили из стоявшей на путях бочки около двух пудов рыбы. «Никто из присутствовавших никакого противодействия оказать не мог».[713]
Продовольственные трудности осенью 1917 г. вызвали вспышки агрессии и на Южном Урале. В начале сентября в деревне Сарматовой Мензелинского уезда местные жители разгромили бакалейную лавку, награбив товаров на 521 р. [714] 12 сентября в Уфе разразился погром магазинов на Успенской и Центральной улицах. Во время беспорядков были убиты два милиционера. Через пару дней при открытии лавок на Торговой площади в присутствии солдат оказалось, что лари в лавках набиты награбленным 12 сентября. 16 сентября, словно предвестники грядущих пьяных беспорядков, на Центральной улице Уфы хмельные солдаты беспорядочно стреляли из винтовок, случайно убив при этом корову. При задержании они пытались оказать сопротивление.[715]
На базаре Троицка, где цены после 11 сентября не поднялись, женщины-солдатки, тем не менее, 14 сентября пригрозили крестьянам, что расправятся с ними, как это произошло с уфимскими купцами, если цены не будут снижены. Перепуганные крестьяне тут же удешевили товары вдвое.[716]
Продолжали деградировать коммунальное хозяйство и сфера обслуживания. В Оренбурге, например, в октябре 1917 г. в Александровских банях произвольно была поднята цена с 35 до 50 к. Когда в конце месяца содержателя бань оштрафовали за повышение расценок на банные услуги, он просто закрыл бани. На вопрос о причинах закрытия он ограничился лаконичной репликой: «закрыты, и нечего разговаривать». Оренбургская городская дума в конце октября обсуждала вопрос о поднятии тарифа на воду из водоразборных будок — до 5 р. за 1000 ведер, для имеющих водопровод на дому — до 7,5 р. [717]
Эскалация погромных настроений в связи с обострением продовольственной проблемы, вздорожанием и ненадежностью жизни осенью - в начале зимы 1917 г. достигла апогея, разрядившись кошмаром «пьяной революции».
Итак, осенью недовольство продовольственной ситуацией обострилось до предела. Будничная жизнь была пронизана тревожным ожиданием. Будущее было смутным и скорее пугающим. Печать фиксировала перемену в настроениях населения:
«Давно миновали первые, самые прекрасные дни революции. Единодушная, всенародная, она, думалось, навсегда, глубоко в пучине времени потопила все черное, мрачное, многолетним кошмаром душившее страну. В одном городе собирали деньги на памятник Родзянко, в другом в красном углу ставили портрет Керенского».[718]
Теперь же доминирующей эмоцией стало озлобление, которое «резко выпирает из обывателя». В ожидании возможных погромов Вятскому губернскому комиссару телеграфировали в начале октября из Котельнича: «...ввиду угрожающего продовольственного и квартирного кризисов, просим выселить из города всех военнообязанных австрийцев и немцев». Из Сарапула сообщали, что недовольство населения продовольственным положением порождает в городе и уезде опасную ситуацию, порядок в городе поддерживается исключительно благодаря нераспущенным учебным командам: «В случае их увода погром-анархия неизбежны, это явление особенно опасно при наличии двух винных складов».[719] Совещание по мерам борьбы с анархией прошло в середине октября у Вятского уездного комиссара.[720]
Вновь на повестке дня оказался тщетно дискутировавшийся с марта 1917 г. вопрос о судьбе государственных запасов спиртного. Из Министерства внутренних дел губернские комиссары получили напоминание о необходимости принять меры к охране винных складов и руководствоватьс