Настроения населения Урала не поддаются широким обобщениям в рамках накатанных клише об усилении или убывании симпатий к большевикам. Атомизация общества проявлялась, помимо прочего, в поляризации реакций на происходящее. В толпе у Николаевской церкви звучали не только выкрики против ограбления церкви, но и предложения «расстрелять попов», которые мутят народ. Если в Кунгуре власти приняли решение поставить памятник К. Марксу к 100-летию со дня его рождения, то в Баранчинском заводе жители потребовали вернуть на прежнее место бюст Александра II, который и был водружен, правда, обшитый тесом.[845]
Прочие события, которые в дореволюционное время были бы записаны в разряд исключительных и вызвали бы всеобщие толки, теперь стали рутиной и не казались достойными обсуждения. Газеты пестрели привычными сообщениями о преступлениях и самосудах в городах и деревнях. В Екатеринбурге 2 декабря 1917 г. водили по городу солдата-вора. С середины ноября 1917 г. в Оренбурге орудовала шайка Ф. Кудряшова. Бывшие каторжане-грабители совершали свои преступления, переодеваясь по вечерам в солдатскую и офицерскую форму. В конце первой декады декабря все они, кроме главаря, были задержаны. К концу декабря участились случаи хищения грузов из товарных вагонов. В Вятке 23 января 1918 г. публичной казни у Александровского собора были подвергнуты пять грабителей во главе с В.А. Лубягиным, представлявшихся при вооруженных ограблениях «большевиками» и пойманных за несколько дней до этого Северным летучим отрядом. Горожанам трудно было отличить уголовников, выдававших себя за представителей власти, от стражей порядка, совершавших уголовные преступления. Ошибка при срывании масок на этом маскараде грозила смертельной опасностью. В марте 1918 г. неизвестные в солдатской форме учиняли обыски и конфискации в квартирах вятских горожан. В конце того же месяца общее собрание членов РСДРП(б) заслушало доклад коллегии по реорганизации Красной гвардии в Вятке. Были признаны факты самочинных арестов, обысков и конфискаций и необходимость чистки красногвардейских формирований, состав которых был пестрым и случайным, включая и бывших преступников, и бывших полицейских.[846]
Грабежи и убийства, воровство и самосуды широко распространились и в сельской местности, особенно в связи с наплывом мешочников. Чишминский элеватор в Уфимском уезде в этой связи просил о присылке вооруженной охраны из шести человек. Деревня все в большей степени автономизировалась и обретала абсолютную самодостаточность, не нуждаясь в опеке властей и не признавая никакой власти. Крестьяне сами чинили суд и расправу. В январе 1918 г. 38 крестьян четырех деревень Вятской губернии постановили убить владельца мельницы А.Ф. Галкина, который вечером того же дня, 11 января, был расстрелян.[847] В марте в селе Светлом Сарапульского уезда по постановлению схода были убиты два крестьянина, заподозренные в краже сена, 6 апреля жители села Рохино Вятского уезда подвергли самосуду односельчанина по подозрению в грабеже и убийстве.[848] Акты беззакония венчали аграрную революцию.
Первый год русской революции 1917 г. имел свою оборотную — малоизвестную и неприглядную — сторону, заслоняемую густой чередой «исторических» событий при взгляде сверху или извне. Нарастание продовольственных трудностей и бытовой неустроенности, ураганное распространение преступности и беспомощность власти, безнаказанные выходки расхристанной солдатни и обслуживающего персонала распределительных органов, бесчинства то опьяненной свободой, то скотски пьяной толпы и террор пугающихся собственной слабости властных структур — вот что видел «маленький человек» в 1917 - начале 1918 г. Изнанка революции составляла его будни, вытесняя праздничные настроения и радостные ожидания, которые сменялись хмурой озабоченностью и угрюмым ожесточением. Никто не знал, что будет завтра, надеясь на лучшее, но подозревая худшее.
2.2. Жизнь в калейдоскопе режимов (середина 1918 - середина 1919)
«Война, а в особенности гражданская, сама себя кормит и пополняет!»
В последних числах мая 1918 г. обыватели Челябинска имели возможность прочесть в местной прессе обращение «Ко всем гражданам», составленное от имени съезда чехословацких войск в Челябинске его представителем Змартой:
«Резолюция съезда депутатов чехословацкой революционной армии решительно опровергает все нападки — будто бы чехословацкое войско было отправлено национальным Советом на французский фронт против желания части войска. Съезд смотрит на эти провокационные нападки, как на стремление разбить наши стройные ряды и поэтому... в качестве полномочного представителя всех чехословацких солдат заявляю, что отправка во Францию осуществляется по желанию всего войска и по приказу нашего народа... Мы твердо решили осуществить эту отправку, несмотря на препятствия со стороны кого угодно. Об этом твердом желании чехословацкого войска доводим до всеобщего сведения».[849]
Текст заявления касался исключительно внутренних проблем Чехословацкого корпуса, отправленного весной 1918 г. по договоренности между центральной советской властью и странами Антанты на Дальний Восток для переброски в Европу с целью участия в боевых действиях против Германии. Воззвание было одной из реакций на внезапную остановку движения во Владивосток и вызванных ею инцидентов. Именно как частное дело чехов, скопившихся на челябинском железнодорожном узле в количестве более 12 тыс. человек, было воспринято их вооруженное выступление местными властями. Через два дня после опубликования воззвания чехов исполком местного Совета обратился к челябинцам с разъяснением происходящего:
«Граждане! 27 мая произошло вооруженное выступление чехословаков с целью обеспечить себе свободу проезда во Владивосток, а оттуда во Францию. Действия Советской власти во внутренней жизни города, как и уезда, остаются в полной законной силе. Объявляя об этом, исполнительный комитет призывает всех граждан к спокойствию и предупреждает, что всякая попытка внести смуту и посеять ложные слухи получит должное».[850]
Помещенная в том же номере газеты зарисовка настроений населения не оставляет сомнений, что и самим населением вооруженный конфликт в городе воспринимался как случайный эпизод:
«Теплый майский день. На улицах оживление. На перекрестках Уфимской собираются кучки прохожих... Общее настроение выжидательное... все питаются слухами. Особого возбуждения незаметно, и на разыгравшийся инцидент большинство смотрит как на недоразумение, которое на днях наладится... А солнце ярко светит».
Пресса заверяла горожан, что «конфликт, вероятно, быстро уладится».[851] Современники и очевидцы имели, впрочем, весьма смутное представление о происходящем.
Многие обстоятельства чехословацкого «мятежа» до сих пор не вполне ясны, отдельные детали противоречивы и с трудом поддаются точной реконструкции и однозначной интерпретации. Остановка движения Чехословацкого корпуса по Транссибирской магистрали вызвала среди легионеров тревожные настроения и самые мрачные предположения, вплоть до слухов о предстоящей выдаче их германскому командованию. Измученные долгой дорогой и пугающей неясностью своего будущего, эти люди представляли собой массу, способную взорваться агрессивными действиями при первой же оказии. Нервозный настрой в эшелонах создавал благоприятную обстановку для конфликтов. Один из инцидентов между их «пассажирами» привел 14 мая к трагическим последствиям. Его жертвой стал И. Малик — по одной версии современников пленный венгр, по другой — чех. Различные источники сообщают об убийстве чехами пленного мадьяра, который то ли в ссоре ранил ножом в голову одного из их товарищей,[852] то ли угодил в голову чешского солдата — по неосторожности или целенаправленно — ножкой от походной чугунной печки, брошенной из окна вагона.[853] 17 мая 10 чехословацких легионеров были арестованы следственной комиссией Челябинского Совета по подозрению в убийстве. Этот акт вызвал возмущение среди чехов, подтверждая, казалось бы, самые худшие предположения о том, что ожидает в перспективе весь корпус. По газетным слухам, чехи вооружились и потребовали освобождения своих товарищей, и Совет принял срочное решение выполнить эту просьбу. Инцидент, как казалось читателям прессы, был исчерпан, или близился к своему завершению. Порядок был восстановлен, в городе было введено военное положение.
Однако местные власти допустили ряд ошибок, приведших к необратимым последствиям. Были арестованы два чешских солдата и офицер, прибывшие в штаб охраны города для переговоров о судьбе своих товарищей. Недоразумения и случайности громоздились друг на друга. В местных «Известиях» информация следственной комиссии, созданной для расследования инцидента, была опубликована с досадными опечатками, искажавшими смысл его официальной интерпретации. Вместо слов «они не идут против советской власти» было напечатано «они идут против советской власти» вместо «мирным путем, без вооруженного выступления» — «мирным путем вооруженного выступления». Следственная комиссия обратилась в этой связи с письмом в редакцию для разъяснения своей позиции,[854] но было поздно. В воскресенье, 26 мая — за сутки до призыва руководства Чехословацкого корпуса арестовывать представителей советской власти — по Челябинску были расклеены объявления чехословаков о причинах их выступления 17 мая. В 2 часа ночи на понедельник чехи без труда взяли под контроль весь город — в отсутствие большей части гарнизона, отправленной под Оренбург, ждать сопротивления было неоткуда. Были окружены важнейшие государственные учреждения и предприятия, обезоружены находившиеся в Красных казармах красногвардейцы, захвачены большие запасы винтовок, артиллерийские орудия, пулеметы. На важнейших постах были выставлены часовые, на мосту через р. Миасс организована застава с четырьмя пулеметами. С утра 27 мая на улицах появились чехословацкие патрули. Однако до 31 мая ситуация оставалась неясной, и оснований для большого беспокойства не ощущалось. В городе было относительно спокойно, лишь кое-где на перекрестках собирались толпы любопытствующих и вспыхивали импровизированные митинги. Совет беспрерывно заседал в номерах Дядина, охраняемых чехословацким часовым, продолжали выходить «Известия». Главным требованием чехословацких отрядов оставалась незамедлительная отправка во Владивосток.