К маю 1919 г. трудности жизни в городах затянулись в тугой, не распутываемый узел. В середине мая 1919 г. начальник милиции Перми, рапортуя о спокойном настроении населения, вместе с тем сообщал:
«...наблюдается, благодаря голода, большой приток в город безработных из мест, занимаемых правительственными войсками; многие из безработных в поисках работы выезжают в Сибирь; продовольственных продуктов на рынке и в кооперативах достаточно, но ввиду проведения в жизнь закона об изъятии "керенок", весенней распутицы и начала полевых работ, цены на продукты высокие; уплата налогов происходит слабо и плательщики отговариваются тем, что их разорили большевики и что предприятия не приносят прибыли из-за дороговизны рабочих рук и отсутствия материалов, а доходные дома приносят им ничтожную прибыль, благодаря низких цен на квартиры».[988]
Тремя днями позже аналогичную картину неустроенности в Екатеринбурге представил глава местной милиции. Оценивая настроение горожан как удовлетворительное, он отмечал, что «...усиливается недовольство лишь все растущей дороговизной, особенно на продукты питания, как мука, мясо, масло». Постановка продовольственного дела была ниже всякой критики: не осуществлялась заготовка муки для населения по умеренным ценам, что вынуждало горожан покупать все необходимое на рынке. Хотя привоз был достаточным, цены были недоступны для большинства жителей. Особый ропот вызывала подводная повинность, налагаемая на население города военными властями. Обыватели должны были поставлять в их распоряжение 600 подвод в день. Это означало, что каждая лошадь использовалась через один-два дня. К плановым нарядам на подводы почти ежедневно присовокуплялись экстренные наряды.[989]
Серьезной проблемой для жителей «белых» городов, как и «красных», стал квартирный кризис. Обветшавший, а частично разрушенный квартирный фонд был не в состоянии удовлетворить потребности растущего городского населения. Следствием стала дороговизна жилья. В конце апреля 1919 г. ввиду острого квартирного кризиса в Перми власти поступили так же, как в аналогичных обстоятельствах поступали большевики: въезд в губернский центр был запрещен, горожане без определенных занятий обязывались покинуть город в трехдневный срок, рискуя в противном случае быть выселенными этапным порядком.[990]
В мае 1919 г. в Екатеринбурге свирепствовал тиф, что объяснялось «...с одной стороны, страшной скученностью жилья, а с другой — недостаточным питанием вследствие дороговизны». Превышению предельных норм плотности городского населения весной-летом 1919 г. способствовали наплыв беженцев, высокая концентрация воинских частей и учреждений.[991]
И без того тревожные настроения горожан будоражились постоянными сообщениями прессы о зверствах большевиков на подконтрольных им территориях. Пугающие, часто непроверенные слухи, казалось бы, подтверждались страшными находками при вскрытии братских могил. Так, 8 мая 1919 г. в саду Пермской духовной семинарии при большом скоплении объятых ужасом людей были отрыты 26 трупов расстрелянных большевиками лиц. Покойники были обнаружены раздетыми, изуродованными и застывшими в скорченных позах, свидетельствующих о мучительной и нескорой смерти.[992]
Неудивительно, что в условиях нараставшего страха перед лицом неизвестности и напряженного ожидания худшего развлечения все более упрощались и грубели. Наряду с отмечавшимся современниками распространением пьянства, наблюдались размывание более изысканных форм и понижение культурного уровня досуга. В репертуаре кинематографов и театров преобладали тривиальные мелодрамы и пошлые фарсы с характерными названиями: «Тройка червей», «Ева, или приманка притона», «Печать проклятия», «Львица Парижа», «Парижанка Жу-Жу», «Дамочка с пружинкой», «Пусть будет сном, что вы меня любили», «Шахматы любви», «Власть демона», «Чаша любви и смерти», «Когда смеется жизнь, тогда рыдают люди», «Проклятие любви», «Старички и девчонки», «Ах, зачем, ты, злая доля, до Сибири довела» и т.д. Видимо, содержание некоторых кинолент было настолько рискованным, что в Оренбурге, где в конце июля 1918 г. была отменена цензура, месяцем позже появился приказ начальника областной милиции о предварительном просмотре фильмов ее представителем. Лишь после одобрения стражем порядка картины допускались к просмотру публикой.[993]
Однако и второсортная, морально сомнительная кинопродукция проникала на Урал с трудом. В Уфе, где не было конторы по прокату картин, и киноленты поступали из Самары и Сибири, с нарушением регулярного железнодорожного сообщения осенью 1918 г. кинотеатры оказались в затруднительном положении. Доставка фильмов приобретала случайных характер. Они попадали в город с оказией, иногда переправлялись на лошадях, а порой и пешком через линию фронта специальными организациями. В результате «электротеатрам» приходилось неделями тянуть старую программу, или, для привлечения зрителей, наполнять ее дешевыми аттракционами. Среди четырех уфимских кинотеатров выгодно выделялся кинозал «Идеал», регулярно пополнявший репертуар новыми картинами и избегавший демонстрации сомнительных или случайных эстрадных номеров перед началом сеанса.[994]
По этой же причине в Челябинске из четырех кинематографов в марте-июне 1919 г. действовали лишь один-два, а в июле — ни одного. Анонсы и рекламы кинофильмов в последние месяцы антибольшевистского режима появлялись все реже. Блеск городской жизни «белой» зоны Урала был обманчивым и постепенно мерк. За ним скрывалось множество проблем, с которыми сталкивались и большевистские власти. Однако население за пределами городов имело много оснований завидовать обитателям городов: жизнь в горнозаводских поселках и деревнях была пронизана еще большими тяготами и безысходностью.
Существование обитателей горнозаводской зоны Урала, оказавшейся преимущественно под властью «белых», походила на прозябание на пепелище, отражая общее хозяйственное состояние региона. Оценивая экономическое положение Урала в конце 1918 г. - первые месяцы 1919 г., главный начальник Уральского края С.С. Постников представил широкую панораму хозяйственного хаоса:
«Продовольствия на Среднем и Северном Урале нет, потому что железные дороги его не перевозят. Все использовано под эшелоны. Даже у интендантства на днях было 15 вагонов при суточном расходе в 11. Между тем в 250 верстах, в Шадринске, лежит готового хлеба 400 вагонов. Вообще, хлеб есть, но обещания командарма выделить часть состава для перевозок, данные еще в ноябре, потом подтвержденные — не выполняются.
То, что начальник военных сообщений обещает сегодня, завтра же не выполняется. Есть населению нечего, и приходится покупать хлеб, привезенный гужом за 300 верст, или от спекулянтов. Рабочие говорят: "прибавок для удовлетворения спекулянтов, или хлеба". Все попытки добиться распоряжения в первую очередь перевезти продовольствие для интендантства, семенной материал, хлеб для населения — игнорируются. Население доводится до отчаяния, а с голодными рабочими наладить и даже удержать промышленность не могу».[995]
Три грозных явления маячили перед жителями горнозаводской зоны, поглощая все время и все силы, составляя содержание их будней: отсутствие или нехватка поставляемых государством основных продуктов питания, недостаток средств на приобретение продовольствия у крестьян, разрушение горнозаводских производств, угрожавшее потерей рабочих мест. Летом - в начале осени 1918 г. горнозаводские рабочие, судя по размаху антибольшевистских волнений, связывали надежды на улучшение своего положения с изгнанием большевиков. Рабочие Ижевского завода, восставшие в начале августа, были охвачены порывом, придававшим движению действительно народный характер: если накануне восстания 8 августа более 20 тыс. рабочих ежедневно выпускали 200-400 винтовок, то в сентябре всего 700 рабочих (остальные ушли добровольцами в антисоветскую Народную армию) производили 800-1200 винтовок. При этом наблюдатели обращали внимание на одно тревожное обстоятельство, омрачавшее перспективу движения:
«С самого начала переворота рабочие и служащие получают содержание по пониженным ставкам. Такое положение, конечно, может оказаться чревато серьезными последствиями».[996]
В начале сентября 1918 г. доклад Кыштымской волостной земской управы в управление внутренних дел областного правительства Урала о настроениях жителей горнозаводского поселка было пронизано оптимистическими нотками:
«Массы, терроризированные большевиками, а за последнее время военными действиями, стараются не выказывать своей политической физиономии, но управа имеет основания судить, что если финансовый и продовольственный вопросы будут урегулированы, то большевистский гипноз пройдет, продуктивность работы возрастет, отношение к власти определится, но для этого управа считает, что нужны разумные и планомерные меры, а также немедленное создание общегосударственной власти».[997]
Тремя неделями позже оптимизм Кыштымской волостной земской управы сменился тревогой. В докладе в управление внутренних дел от 25 сентября отмечалось, что с середины августа продовольствие по железной дороге не поступало, причем о причинах этого явления никто волостное начальство не уведомил. Одновременно из-за страды, а затем из-за распутицы прекратился гужевой подвоз продуктов пи