Об устойчивости отмеченных тенденций свидетельствует рапорт нижнетагильского начальника милиции от 7 июня:
«Настроение жителей вверенной мне местности никаких опасений за возможность выступлений на политической почве не представляет. Случаи противоправительственной агитации места не имели.
§2
Работы на заводах оживлены, безработных нет, чувствуется наоборот недостаток в рабочих руках.
§3
Предметы продовольствия, хотя и с трудом, но добываются. Цены на продукты увеличиваются с каждым днем, благодаря тому, что местных запасов уже нет, а доставка сюда по железной дороге сопряжена с большими затруднениями».[1011]
Если нижнетагильские рабочие и не страдали от безработицы, то в других горнозаводских округах недостаток работ ощущался весьма болезненно. Так, на некоторых заводах Верхотурского уезда удельный вес безработных достигал 50%. Ликвидировать или хотя бы смягчить дефицит рабочих мест мешала уральская специфика в положении рабочих кадров: большинство рабочих были местными и владели хозяйством, чем и объясняется их нежелание идти на сторонние заработки.[1012]
Мотивы государственных мероприятий «белых» в горнозаводской зоне были далеки от мести рабочим за поддержку, оказанную ими год назад большевистской власти. Временное областное правительство Урала 4 ноября 1918 г. издало постановление «Об изменении порядка наложения штрафов и взысканий на рабочих», согласно которому «наложение каких-либо денежных взысканий на рабочих властью заведующих предприятий воспрещается».[1013] В марте 1919 г. съезд горнозаводчиков принял решение в связи с дороговизной жизни пойти на 25-процентную прибавку к зарплате рабочих. [1014] В начале апреля Особое совещание представителей Бюро Екатеринбургского Совета съездов горнопромышленников Среднего Урала приняло решение осуществить ряд мер для облегчения продовольственного положения рабочих, среди которых на первое место была поставлена следующая:
«Ввиду катастрофического состояния уральских заводов по обеспечению их продовольствием, возбудить перед правительством ходатайство об ассигновании необходимых кредитов и о разрешении уполномоченному Уральского района И.Н. Олейникову-Рощину увеличить покупку продовольствия и фуража, поручив ему снабжать продовольствием и фуражом не только военные ведомства, но и уральские заводы и население Урала».[1015]
Пожелания централизации снабжения и недовольство неэффективностью свободного рынка звучали и с низших ступеней власти. В январе 1919 г. председатель Каслинской земской управы Екатеринбургского уезда докладывал в канцелярию главного начальника Уральского края о резком росте цен на хлеб после падения Перми и объявления свободы торговли на бывших советских территориях пермского Прикамья. Стоимость ржаной муки в Каслинском заводе сразу же возросла с 15-16 р. за пуд до 26 р., пшеничной — с 20-22 р. до 35-36 р., сеянки — с 25 до 46-47 р. Крестьян невозможно было заставить везти хлеб на местные рынки: пользуясь близостью железной дороги, хлеборобы предпочитали вывозить его в местности с более высоким спросом на хлебопродукты — в бывшую советскую зону. В результате беднейшая часть населения — примерно половина 25-тысячного населения завода — оказалась в критическом положении. В этой связи председатель управы обращался к областному начальству с настоятельным предложением:
«Докладывая об изложенном, прошу Вашего ходатайства об изменении правил о свободной торговле в отношении хлебных продуктов и принятия на учет излишков хлебных запасов для вывоза на местный рынок, в противном случае продовольственный вопрос в недалеком будущем примет острый характер и может вызвать самочинные выступления.
При этом позволяю присовокупить, что в обеспечении нормального снабжения хлебом населения желательно правительственное регулирование цен на хлеб и предоставление местным самоуправлениям права реквизиций излишков хлеба».[1016]
Однако все благие пожелания властей и промышленников гасились управленческим многоцентрием и самочинными действиями местных администраций. Бывший главный начальник Уральского края жаловался, что «по рабочему вопросу каждое ведомство действует по-своему, почему трения идут все время. Например, в Перми железная дорога, морское ведомство и пушечный завод — все платят разно и на различных условиях».[1017] В отдалении от центров власти разноголосица административных мер была еще большей, ускользая от какого-либо контроля. Сергинско-Уфалейские заводы, например, за неимением достаточных платежных средств, самостоятельно выпустили денежные чеки, что вызвало только больший продовольственный и финансовый кризис.[1018] Товарищ министра торговли и промышленности колчаковского правительства обеспокоенно докладывал 12 марта 1919 г. в министерство о повышении зарплаты рабочим в Златоустовском округе на 40%. О важности этого события свидетельствует информирование о нем Верховного правителя и начальника Самаро-Уфимского края. Проблема заключалась в том, что «Златоуст выступил сепаратно и дал теперь платы выше всех действующих на Урале. В настоящее время под влиянием этой прибавки пришлось уже поднять платы в Мотовилихе». Предполагалось, что из-за этого придется повысить оплату труда и в Челябинском районе. С экономической точки зрения эта мера оценивалась как нежелательная: она вела к росту цены продукции, дополнительным проблемам сбыта, скоплению товаров на заводских складах и, в конечном счете, к закрытию предприятий. Резюмируя изложенное, товарищ министра писал:
«Жизнь дорожает, возможно, прибавки и нужно делать, но не такими скачками в 40 процентов и планомерно в целом заводском районе.
Вышеизложенное доводится до сведения министерства ввиду того, что местные власти на Урале не имеют возможности предотвратить повторение подобных случаев».[1019]
В конечном итоге, все попытки притормозить инфляцию или смягчить ее последствия оказались тщетными. В то время как цены на предметы первой необходимости за год существования антисоветских режимов выросли в пять-десять раз, номинальная плата рабочих возросла лишь в полтора-два раза. Выдача зарплат, как и в советской зоне, запаздывала. Так, на Златоустовском казенном заводе рабочие и служащие последние три месяца 1918 г. не получали жалования.[1020] В ожидании зарплаты рабочие вынуждены были жить в долг, постепенно распродавая нехитрые пожитки. В декабре 1918 г. Уральский промышленный комитет осуществил снижение ставок рабочих: были установлены расценки от 8 до 16 р. за смену, исходя из прожиточного минимума 232,1 р., принятого еще в феврале 1918 г. Между тем, в 1918 г. дважды — в июле и сентябре, еще при советской власти, — тарифные ставки повышались: а июле — до 13,6-19,2 р., в сентябре — до 14-23,2 р. На Южном Урале, где дневная оплата была значительно ниже (5-10 р.), она не подверглась изменениям.[1021] В мае 1919 г. начальник екатеринбургской милиции отмечал, что хотя безработица и не растет, оплата труда далеко не везде обеспечивает хотя бы прожиточный минимум.[1022]
Положение рабочих в городских центрах было значительно лучше, чем за их пределами, хотя и там ликвидация большевистского режима создавала дополнительное напряжение. Так, в Уфе, по свидетельству очевидца, направленного туда вскоре после падения советской власти для обеспечения связи с местной большевистской организацией, проблема дороговизны дополнялась безработицей:
«В Уфе появилось огромное количество безработных, так как из-за отсутствия средств общественные и казенные работы приостановились. Предприниматели увеличивают рабочий день и снижают заработную плату. Постановление Уфимского совета о выдаче рабочим продовольственного пайка на нетрудоспособных членов семьи отменено».[1023]
Коллективные договоры на предприятиях также отменялись.
Картина была, однако, сложнее расхожих клише о безжалостной эксплуатации рабочих при «белых». На предприятиях, выполнявших срочные военные заказы, оплата труда была более дифференцированной и щедрой, чем на территориях в зоне большевистского режима. В мае 1919 г. на Пермских пушечных заводах зарплата за 8-часовую смену колебалась от 16 р. для чернорабочего до 24,6 р. у квалифицированных рабочих, в Мотовилихе — пригороде Перми — квалифицированные рабочие, изготовлявшие боеприпасы, зарабатывали за 25 рабочих дней до 1 тыс. р. В это время в Москве рабочие высшего разряда получали примерно столько же при гораздо более высоком уровне инфляции, а в советских частях Урала — от 540 до 950 р., на основе единой тарифной сетки и 10-процентной прибавки за работу в прифронтовой полосе.[1024] Поскольку жалование рабочих не могло обеспечить им нормального существования, заводская администрация продавала им муку за цену, значительно ниже рыночной (40 р. за пуд) по норме 30 фунтов в месяц на несемейного и по 30 фунтов на двух неработающих членов семьи[1025] — паек более чем щедрый по сравнению с рационом советских карточных систем.
В целом, однако, жизнь под властью антибольшевистских режимов чем дальше, тем больше рассеивала надежды горнозаводского населения на перемены к лучшему. Обитатели горнозаводской зоны постепенно созревали для того, чтобы от отчаяния принять любую другую власть.