В конце апреля 1919 г., на исходе господства антибольшевистских диктатур на Урале, главный начальник Южноуральского края, атаман Оренбургского казачьего войска полковник А.И. Дутов писал из Троицка Верховному правителю России адмиралу А.В. Колчаку:
«Мы в настоящее время берем от деревни все — и солдат, и хлеб, и лошадей, а в прифронтовой полосе этапы, подводы и прочее лежат таким бременем на населении, что трудно представить. [...]
В прифронтовой полосе, а особенно в местностях, освобожденных от большевиков, земства не существует. Налоги земские не вносятся, и служащие разъехались. Больницы в деревнях почти все закрыты, лекарств нет, денег персоналу не платят, содержать больницы нечем. Школы не работают, учителей нет, жалованье им не платили за 1/2 года и больше, все почти поступили в чиновники или в кооперативы. Никаких агрикультурных мероприятий нет, дороги не исправляются, мосты не чинятся, все разваливается. В деревнях нет ситца, нет сахара, нет спичек и керосину. Пьют траву, самогонку, жгут лучину, — и вот эта сторона очень и очень важна. Та власть будет крепко-крепко поддержана всем народом, которая, кроме покоя и безопасности, даст хлеб, ситец и предметы первой необходимости. Я уже принял все меры к тому, чтобы отправить в Оренбург мануфактуру, сахар и спички. Считаю это очень важным. Суда в деревне нет, во многих селах нет священников. Хоронят без церкви, крестят без обряда и т.д. Все это в деревнях приучает к безверию и распущенности. Религия — основа Руси, без нее будет страшно...».[1026]
Это письмо, широко известное благодаря цитированию — с неоправданными и произвольными сокращениями — уральскими исследователями 50-х-60-х гг., содержит полный перечень бед, обрушившихся на деревню во время гражданской войны на Урале как на территориях, подконтрольных антибольшевистским режимам, так и в местностях, оставшихся в сфере влияния большевистских властей. Произвол, чинимый гражданской и военной властью, разрушение государственных и общественных институтов, призванных цивилизовать самое крупное и в недалеком прошлом наиболее несвободное сословие природных российских подданных, насильственное вытягивание из сельской местности припасов и рабочих рук, лишение деревни самых элементарных плодов материальной цивилизации, примитивизация образа жизни и разрушение патриархальных нравов — все эти печальные явления в совокупности составляли процесс архаизации деревенского существования, отброшенного назад на десятилетия, если не на века. Многое говорит о том, что деревня отнюдь не металась между «красными» и «белыми», сопоставляя и выбирая наиболее приемлемую для себя власть, а словно бы угрюмо замыкалась в себе, упрямо пытаясь свести к минимуму пагубное вмешательство и тех, и других, сохранить и усилить нечаянно подаренную революцией автономию от любой внешней силы.
На развалинах насаждавшихся государством во второй половине XIX в. земских органов — очагов «цивилизованного» самоуправления и городской культуры — и Советов, этого скороспелого плода недавних революционных экспериментов социалистических партий, торжествовал патриархальный крестьянский сход, подминавший под себя и до неузнаваемости деформировавший все экспортируемые городом в деревню институты «окультуривания».
Советская пресса с недоумением описывала происходящее с сельскими Советами через многие месяцы после формального установления советской власти, дивясь неожиданным результатам «социалистического» строительства в деревне. Официальный орган вятских губернского и городского Советов так описывал генеральное направление трансформации советских институтов в сельской местности:
«Советы раньше вызывали у мужичка нашего недоумение... "что за оказия!", но скоро он и к ним стал привыкать, тупо, равнодушно. В Советы попали все люди "некудышные". Привыкли крестьяне всякую работу понимать как "тягло", обязанность и посылали в Советы крикунов, горланов разных, да "штатских". "Посиди, поработай на нас!" — говорили они, посылая ретивых или нелюбимых в волость и в город».[1027]
Избавляясь таким образом от беспокойной части односельчан, крестьянское население сохраняло прежние авторитеты и властные иерархии. На деле решающее слово в деревне оставалось за более крепкой частью крестьян, которые нейтрализовали Советы и приспосабливали их к собственным нуждам. Та же газета жаловалась, что с началом реквизиций в деревне «в Советы да комитеты лавиной прут кулаки и мироеды». Преобладание в низовых органах власти явно «несоциалистической» по материальному статусу части сельских жителей было предметом жалоб местных коммунистов в пермской глубинке. В сентябре 1918 г. они жаловались в Москву на невозможность работать в Усольском уезде, где среди ответственных работников доминировал «антисоветский элемент».[1028]
Проблему неэффективности местного управления и самоуправления пришлось расхлебывать сменившим большевиков антисоветским режимам. В августе 1918 г. исполняющий обязанности товарища министра внутренних дел ВОПУ докладывал своему непосредственному начальству, что волостная и сельская общественная администрация не препятствует массовому распространению самогоноварения на территории Среднего и Южного Урала и соседних западносибирских и казахских землях, демонстрируя свою безответственность и безнаказанность. При этом наладить управленческий аппарат уездного и губернского уровня было невозможно из-за отсутствия денежных средств и игнорирования населением налоговых обязанностей:
«...ни казна, ни земство не могут получить требуемых ими сборов при общей местной разрухе. Государственная оброчная подать, земский, страховой сборы не только не взыскивались и не взыскиваются, но даже и самая раскладка их на 1918 год нигде не была произведена».[1029]
Докладчик проинформировал министра внутренних дел, что в этой ситуации ему не оставалось ничего иного, как сделать распоряжение о принудительной раскладке сборов на прежних основаниях.
В том же месяце Кыштымское уездное земское собрание констатировало жалкое положение земского дела после ухода большевиков, нанесших ему огромный ущерб эвакуацией ценностей. Были вывезены наличные деньги в размере 1.890.315 р. 8 к., бумаги, пишущие машинки, утварь, делопроизводство медицинского отдела и имущество с его склада — белье, перевязочные материалы, лекарство, инструменты. Катайская больница лишилась значительной части белья и всех хирургических инструментов, Каменская аптека — медикаментов. В Камышловской аптеке остался запас лекарств на одну неделю. Были подорваны возможности для развития коневодства: «красные» увезли 11 жеребцов-производителей. Были вывезены три лошади, сбруя и экипажи, разрушен Байновский мост. Ущерб от эвакуации оценивался, не считая стоимости лекарств и больничного имущества, в 1 млрд. р. и крайне неблагоприятно влиял прежде всего на жизни населения уезда.[1030]
Отсутствие структур управления деревней было лейтмотивом озабоченности новых властей на всем пространстве уральских территорий, где пал большевистский режим. В августе 1918 г. из Орского уезда Оренбургской губернии также сообщали аналогичные сведения:
«До сих пор не восстановлено самоуправление. Советы уничтожены, волостных земств нет. Существует лишь волостной писарь и его делопроизводство. Местами выбран старшина».[1031]
Проблема неупорядоченности сельской жизни сохраняла свою актуальность и позднее, всплывая всякий раз после военных успехов антисоветских режимов. Трудно восстанавливалось, например, Пермское губернское управление земледелия и государственных имуществ: все делопроизводство было вывезено отступавшими большевиками.[1032] При этом конкуренция между параллельными властными структурами и неопределенность компетенции отдельных органов управления вносили дополнительный хаос в организацию контроля над сельской местностью и препятствовали организации деревенской жизни. Зимой 1919 г., после занятия колчаковскими войсками Пермского края, Пермская губернская земская управа обратилась с ходатайством к министру земледелия о передаче всего инвентаря и дел местного управления сельского строительства в ее ведение. Управляющий Пермской губернией выступил против земской инициативы. Его ответ отражал как убогое состояние земства, которое, в отличие от налаженной организации сельского строительства, не имело ни инвентаря, ни кадров, ни финансов, так и нищету и неустроенность сельского быта:
«...необходимо устройство тыла, скорейшее налаживание нормальной жизни страны. А для этого, вслед за продовольствием, необходимо населению сел и деревень дать возможность устроить свои жилища, пришедшие в ветхость, поставленные под угрозу стать добычей стихийного пожара при первых же лучах летнего солнца; необходимо также восстановить то, что разрушено, сожжено гражданской войной; необходимо вернуть население к обычной жизни, дав ему, взамен уничтоженных, новые хорошие жилища».[1033]
Управляющий губернией, не согласившись с предложением пермского земства, предложил ему, напротив, принять участие в деятельности управления сельского строительства.
Воссоздать работоспособные земские структуры управления антисоветским режимам удавалось с трудом. В местностях же, которые позже всего — весной 1919 г. — перешли в руки «белых», задача реанимации земской системы была невыполнима. Управляющий Пермской губернией в отчете министру внутренних дел за апрель-май 1919 г. так охарактеризовал положение самоуправления в позже других освобожденных от большевиков Оханском, Осинском, Чердынском и Соликамском уездах: