[1071] Острая нехватка топлива, электричества и сырья мешала восстановлению фабрично-заводских работ и в последние месяцы 1919 г. [1072]
Один из рабочих Верх-Исетского завода так живописал внешний облик предприятия после гражданской войны:
«В цехах спасались бродячие собаки от непогоды. Под крышами жили вороны. Печи были потушены — топлива не было. На заводском дворе — мусор, груды кирпичей, ржавого железа».[1073]
Бытовые условия проживания рабочих уральских предприятий находились вне каких бы то ни было санитарных стандартов. Одни из обитателей Аша-Балашовского завода в сентябре 1919 г. с негодованием писал о «старых нравах» в заводском поселке: служащие бесплатно пользовались квартирами в пять-шесть комнат, в которые подвозились дрова и вода, «...нас же, рабочих, втиснули в общее помещение, как сельдей в бочке набили. Получается недовольство...».[1074]
Ответственный организатор Челябинского обкома РКП(б) в ноябре 1919 г., докладывая о работе на местных каменноугольных копях, не преминул упомянуть и о быте шахтеров: «Жилищные условия рабочих ужасны, живут в землянках и бараках, бараки настолько переполнены, что приходится удивляться, как обитатели бараков не задохнутся». Действительно, было чему удивляться — отделение барака размером 10 на 6 аршин (42 кв. м) вмещало 23 человека.[1075]
С падением колчаковского режима на Урале продовольственный вопрос, с которым прежние власти кое-как справлялись, приобрел катастрофическую остроту. Разрушение хозяйственных связей и продовольственного аппарата, наступление на свободную торговлю и выжидательная, в связи с этим, позиция крестьянства обернулись голодным кризисом. Реввоенсовет Восточного фронта 11 июля 1919 г. направил на имя В.И. Ленина тревожную телеграмму о положении населения в освобожденных районах Уфимской губернии: «Население почти голодает. Денег нет. Прошу срочно поставить вопрос о деньгах и о помощи кооперативам».[1076]
Информационные бюллетени Пермской губернской ЧК позволяют проследить динамику нарастания продовольственной проблемы в губернском центре на протяжении осени - начала зимы 1919 г. В бюллетене за 16-18 сентября сообщалось, что «ввиду запрещения вольной продажи хлеба и других нормированных продуктов подход таковых постепенно уменьшается, цены на все товары с каждым днем прибывают, среди населения вызывается недовольство».[1077] Вместе с ростом цен увеличивались продуктовые «хвосты», особенно за маслом и мясом. Через две недели, в бюллетене за первую декаду октября, пермские чекисты отмечали нежелание крестьян везти хлеб на ссыпные пункты. Ситуация со снабжением города становилась критической: «Свободная торговля процветает, спекуляция развита, на рынок ничего, кроме огородных продуктов, крестьяне не привозят». В некоторых уездах уже начались введение карточной системы, выдача пайков и взятие крестьянского хлеба на учет. Последнее представлялось наиболее проблематичным из-за малочисленности продотрядов.[1078] Еще через два дня, в бюллетене за 10-12 октября, продовольственное положение оценивалось как плохое:
«...говорят, что вот уже прошло 3 месяца, как пришли красные, и мы ничего не получаем, и приходится ходить за хлебом в деревню, крестьяне просят что-либо в обмен, на почве такого недовольства и недостатка продуктов первой необходимости Отделом Управления губернией разрешена свободная торговля предметами первой необходимости в уездах Пермском, Усольском и Чердынском».[1079]
В первой декаде ноября также наблюдались рост цен из-за нехватки продовольствия и факты свободной торговли нормированными и ненормированными продуктами. К середине ноября рынки Перми обезлюдели:
«С рынков исчезло все, молочные продукты, овощи. Крестьяне отказываются от денег, требуя товарообмена. Сильно развивается мешочничество, а наряду с этим и спекуляция, так, масло, стоившее в июле 25-30 р., теперь 350-370 р. и т.д., такое повышение цен происходит на все продовольственные продукты».[1080]
Во второй половине ноября свободная торговля, которая и так свелась на нет, была запрещена. Цены на все необходимое продолжали расти, крестьяне выражали недовольство реквизиционной политикой властей, а городские жители из-за неналаженности работы продовольственных органов выстаивали длинные очереди.[1081] В бюллетене Пермской губчека за 15-31 декабря 1919 г. вновь фигурировали плохое снабжение продовольствием городского и сельского населения, введение классового пайка в городах и заводах при невозможности осуществления этой меры в деревне — крестьяне прятали запасы и вели тайную торговлю ими. По-прежнему большие проблемы для властей создавала официально запрещенная вольная торговля, которая, по словам составителя документа, «процветает всюду и везде по самым бешеным ценам». Для борьбы с крестьянской предприимчивостью военное бюро создало заградительные продотряды.[1082]
Страдавшая при прежнем режиме от хронических перебоев в снабжении горнозаводская зона оказалась после прихода красных в бедственном положении. В политсводке уполномоченного Екатеринбургской губчека за последнюю декаду октября 1919 г. констатировалось:
«За последнее время почти во всех районах Екатеринбургской губернии наблюдается обострение продовольственного вопроса. Снабжение населения хлебом и другими необходимыми продуктами не налажено. Хлебная монополия почти нигде не проведена».[1083]
В Полевском районе, где началось ее введение, ссыпные пункты либо отсутствовали, либо пустовали — крестьяне отказывались сдавать хлеб. Карточная система также была введена лишь в Полевском районе, в некоторых других власти ограничились объявлением норм в 12-36 фунтов хлеба в месяц. Свободная торговля на деле в ряде местностей сохранялась. В Сысертском районе наблюдалось ухудшение продовольственного снабжения, в Верх-Исетском районе у населения совершенно не было хлеба, ощущался недостаток соли, спичек, керосина. Секретарь особого отдела ВЧК при 3-й Армии сообщал в Екатеринбургский губисполком в середине ноября 1919 г.: «Довожу до Вашего сведения, что если не улучшится положение с продовольствием в районе Надеждинского завода, то, смотря по настроению масс, может быть в скором будущем восстание».[1084] В Нижне-Сергинском районе осенью 1919 г., по оценке чекистов, с продовольствием также было «ужасно плохо». Выдача 5-фунтовых недельных пайков населению запаздывала на две недели и более. Торговля съестными припасами осуществлялась из-под полы. Запасы картошки населением были съедены. На почве голода рождались «контрреволюционные настроения»: население всего Красноуфимского уезда, густо усеянного горнозаводскими поселками, враждебно относилось к новой власти, ожидая скорого возвращения «белых», не давало хлеба и солдат, портило телеграфные столбы, закапывало хлеб в землю. Крестьяне перестали продавать продукты за «керенки» и пустили в оборот сибирские деньги. Двусмысленной была оценка умонастроений рабочих: «Рабочие массы всем довольны, но из-за продовольствия стали враждебно смотреть на Советскую власть».[1085]
Крестьянство Вятской губернии ответило на меры советской власти по ужесточению хлебной монополии привычными с предреволюционного времени действиями — превращением хлеба в алкоголь домашней выделки. Официальный орган вятской большевистской организации в октябре 1919 г. бил тревогу по поводу происходившего в Орловском уезде: «Хлеб, самое необходимое в это время, беспощадно губится пудами на проклятую самогонку. Крестьяне опаиваются до потери сознания».[1086]
Справедливости ради следует отметить, что губернские органы РКП(б) в тот период также не являлись островками благоденствия в океане простонародных бедствий. Хозяйственная часть Челябинского губкома партии, например, осенью 1919 г. прозябала. Заведующий хозяйственным комитетом губкома жаловался начальству об отсутствии фуража для содержания единственной кобылы, которая в официальных документах значилась как «партийная лошадь». Челябинский городской продотдел не отпускал по требованию комитета ни овса, ни отрубей, «и за наличный расчет сена также на базарной площади нет, а если появится хоть один воз на площади, то там дежурят от армии и не допускают к покупке частных...» Для решения проблемы докладчик предлагал назначить ответственного за закупку фуража в провинции. Видимо, предложение его не получило поддержки, поскольку губком РКП(б) и позднее бомбардировал горпродком просьбами предоставить на декабрь 1919 г. овса и мякины для содержания «партийной лошади».[1087]
Наряду с нехваткой продовольствия и фуража все больше сказывался многолетний дефицит предметов первой необходимости, в том числе одежды и обуви. За последние два-три года люди обносились, и если верхнюю одежду и обувь можно было пополнить за счет «моделей» военного образца (самым модным и престижным атрибутом внешнего вида после гражданской войны, как и во время нее, оставалась «кожанка»), то истлевшие от долгой носки нижнее белье и чулки заменить было нечем.[1088] Каждая попытка местных властей по возможности ослабить «одежный кризис» населения превращался в настоящую бюрократическую битву, осуществляемую с помощью потока телеграмм в центр, весомых обоснований и клас