В больно хлестнувшей крестьян реквизиционной кампании 1920 - начала 1921 г. четко сфокусировались конкурировавшие друг с другом обстоятельства: некомпетентность и кабинетное начетничество московского начальства, бессилие противостоять приказам центра и исполнительное рвение губернских властей, революционный фанатизм и рвачество непосредственных исполнителей продразверстки. Ситуация, сложившаяся в деле хлебозаготовок в Челябинской губернии — яркое тому свидетельство.
В августе 1920 г., когда задание по заготовке хлеба для Челябинской губернии уже дважды пересматривалось и в результате сократилось с 25 до 17 млн. пудов — в том числе 15 млн. пудов продовольственного хлеба, 0,5 млн. крупяного и 1,5 млн. кормового — председатель губернского исполкома М.Х. Поляков в секретном письме председателю Совнаркома В.И. Ленину с тревогой писал о «полном несоответствии цифры продразверстки по Челябинской губернии с ее продовольственными и кормовыми ресурсами». Наложенная наркомпродом на губернию разверстка исходила не из действительной урожайности, а из заранее положенной нормы в 13,5 пудов с десятины посева. Между тем, в 1920 г. губернию постиг неурожай, вследствие чего выполнение задания — самого большого по сравнению с другими губерниями Советской России — было нереальным. Председатель губисполкома жаловался в письме, что его аргументы в пользу снижения разверстки и оставления в губернии некоторого количества семенного хлеба в фонд по обсеменению 1921 г., изложенные в беседах в Москве с заместителем наркома продовольствия Н.П. Брюхановым, членом наркомата продовольствия И.Н. Смирновым и секретарем ЦК РКП(б) Н.Н. Крестинским, не возымели действия. Н.П. Брюханов, как и И.Н. Смирнов, по словам М.Х. Полякова, «указал... на объективное положение, создавшееся в стране в связи с неурожаем в целом ряде губерний республики при громадных требованиях на хлеб для армии и населения, обязывающее идти по пути предъявления самых громадных требований в области заготовок, не останавливаясь в наихудшем случае даже перед тем, чтобы изымая сейчас пригодный для посева хлеб, в 21 году допустить тем самым сокращение посева».
Между тем, аргументы председателя исполкома были весомы: среди них фигурировали и расширение губернии, население которой выросло за счет территорий соседних Оренбургской, Тобольской и Тургайской губерний до 2 млн. человек, и высокий процент рабочих и служащих, и более 400 тыс. неспокойного казачества, и малочисленность в крестьянстве «пролетарского» и «полупролетарского элемента», и удобство степных районов для действий шаек дезертиров, и соседство грозящих набегами кантонов Башкирии, и партизанский дух крестьян Кустанайского уезда — переселенцев с Украины, и малочисленность советских и партийных работников. М.Х. Поляков настаивал на пересмотре размеров разверстки, предупреждая, что в противном случае следует ожидать крестьянских восстаний, так как хлеб придется «выкачивать» в объемах, губительных для сельского хозяйства.[1109]
В том же месяце губернская ЧК сообщала в информационной сводке, что недовольство крестьян объясняется «отсутствием хотя бы минимального снабжения продуктами фабрично-заводского производства, как-то — мануфактурой, спичками, мылом, солью, дегтем и т.д. Крестьяне часто с упреком говорят, что город, хотя и понемногу, но все получает, а от них все забирают и ничего, кроме разноцветных бумажек, не дают».[1110] Основанием для брожения было и то, что выполнившим разверстку по скоту запрещалось продавать излишки рогатого скота, что многие желали бы сделать для покупки лошадей.
В сентябре 1920 г. беды посыпались на крестьян Челябинской губернии со всех сторон. Во-первых, добившись от Москвы почти двукратного сокращения разверстки, губернские власти считали своим долгом выполнить ее во что бы то ни стало. За подписями председателя губисполкома и губпродкомиссара в волостные и станичные исполкомы был направлен приказ, содержащий следующее распоряжение:
«1. Объявить населению, что наложенная на него разверстка должна быть выполнена, хотя бы выполнение ее пришлось провести за счет потребности самого населения, причем на волости, селения и отдельных домохозяев при каждом случае продажи мешочникам продуктов разверстка будет увеличена на то количество, которое продано, а при повторной продаже они будут арестовываться и имущество конфисковываться.
2. Никаких учетов продуктов у населения, проверки запасов обеспеченности самого населения не производить, при предъявлении требования у домохозяина все причитающееся по разверстке количество изымать, в случае невыполнения этого в назначенный срок арестовывать его и конфисковывать все продукты, скот, имущество.
3. Подлежат аресту руководители Советов и продкомов, не выполнившие разверстку».[1111]
Во-вторых, крестьяне изнывали от активизации так называемых дезертиров — оставшихся на территории Южного Урала с 1919 г. осколков «белых» формирований, пополнявшихся беглецами из Красной армии и из обложенных непомерными поборами и повинностями деревень и станиц. Если ранее крестьянство и казачество относились к ним с симпатиями, то осенью 1920 г. отношение к дезертирам изменилось: те, как и советская сторона, отбирали у крестьян телеги, лошадей, хлеб, а осенью, в преддверии холодов — теплые вещи.[1112]
Октябрь прошел в Челябинской губернии под знаком еще большего ужесточения разверсточной кампании. Под впечатлением от сбоев в ее осуществлении росла нервозность местных властей. Приказ от 9 октября, подписанный председателями губисполкома, губпродсовещания и губпродкомиссаром страдал двусмысленностью и предоставлял простор произволу на местах. В нем, с одной стороны, требовалось активизировать сбор разверстки, не останавливаясь перед самыми жестокими репрессиями:
«Месяц новой заготовительной кампании прошел. Первые сроки для выполнения разверстки миновали, между тем из поступающих сведений по заготовкам не видно реальных результатов продработы, за исключением необоснованных жалоб о неисполнимости данных разверсток и притока ходоков в губернию. Трехлетний опыт продработы приводит к необходимости не пропускать с самого начала рациональных мероприятий и, захватив урожай, не допускать сокращения выполнения разверсток...».[1113]
Под «рациональными мероприятиями» по «захвату» урожая подразумевались репрессивные действия, изложенные в пунктах 11 и 12 приказа. Согласно им, следовало «продукты у упорствующего в сдаче населения реквизировать без оставления по нормам», а «у злостно скрывающих продукты, имущество и скот конфисковывать и передавать к неимущему населению и тех, кто выполнит все разверстки в размере 100%».
С другой стороны, как было указано в пунктах 4 и 19, рекомендовалось не допускать механического распределения разверстки по волостям и внутри них, а также внимательно относиться к заявлениям граждан о неправильном обложении крестьян волисполкомами, а виновных в этом отстранять от продработы и предавать суду. Между тем, с подстегиванием темпов хлебозаготовок увеличивался хаос в их проведении; с усилением нажима на крестьянство у исполнителей реквизиционной работы росло искушение под шумок поживиться за счет узаконенного ограбления деревни. В чекистской сводке за 16-31 октября анализировались причины ухудшения настроений крестьянства, приведшего к поражению коммунистов при перевыборах в сельские и поселковые Советы во многих волостях Челябинского уезда. Среди прочих оснований для обострения положения в сельской местности значилось следующее:
«К числу явлений, вызывающих у крестьян недовольство, относится и тот факт, что некоторые продработники занимаются за счет государства и тех же крестьян самоснабжением. В местечке Лебяжье, Курганского уезда, среди служащих практиковалось распределение собранных по разверстке яиц под видом порченных. Там же агент райпродкома, закупая скот, держал его по несколько дней без корма. Результатом этого явился сильный падеж скота, что, безусловно, не может не отразиться пагубно на настроении крестьян, у которых этот скот забирают».[1114]
К концу 1920 г. челябинские губернские власти уже просто лихорадило от неуспехов в сборе продразверстки, тем более что соседи в Екатеринбургской губернии уже к 10 декабря полностью выполнили ее. Челябинский губпартком 22 декабря направил в уездные партийные организации Кустаная, Троицка, Кургана и Миасса телеграммы, требующие от них сосредоточить все усилия на выполнении заготовительных заданий:
«Обращаем ваше внимание на недопустимо слабую ссыпку хлеба[,]... вынуждающую ввиду приближения весны прибегнуть [к] репрессивным мерам[.]... Необходимо упарткомам начать самую усиленную кампанию[,]... путем агитации за выполнение разверстки до распутицы[.] ... Телеграммы Центра предписывают Челябинской [губернии] обязательное выполнение разверстки хотя бы путем репрессий».[1115]
Практика реквизиций соответствовала жесткому тону распоряжений. В Миасском уезде и Куртамышском районе в середине декабря у крестьян отбирался хлеб с оставлением им установленной губпродкомом нормы в 22 фунта на едока в месяц, из которых еще четыре фунта взимались за помол зерна. Отнималось и посевное зерно, причем в спешке оно зачастую ссыпалось не в отдельные амбары, а вместе с зерном прежних лет, непригодным для посева. Крестьяне волновались и из-за того, что продработники не оставляли им зерна для скота и птицы, и из опасения, что весной им выдадут негодные для сева семена.[1116]
С проблемами неудовлетворительного выполнения разверстки Челябинская губерния шагн