[73] В результате в первую декаду марта КОБы в уральских городах доминировали, а Советов насчитывалось около 20. Однако вскоре это соотношение кардинально изменилось. Распространение КОБов — этого феномена городской жизни, возникшего, как и в 1905 г., по инициативе земств и других, растущих, как грибы после дождя, общественных и партийных организаций, — быстро натолкнулось на естественную границу: неразвитость уральских городов. В то же время в горнозаводской зоне и, в меньшей степени, на селе организовывались Советы — своеобразная модификация живой общинной традиции. В результате в Перми уже 19 марта удалось провести совещание представителей 83 городов и заводских поселков, в которых процесс формирования Советов находился в разгаре или завершился. Преобладающая часть Советов организовалась на Урале во второй половине марта — апреле: к концу этого периода их существовало уже 145. Наиболее интенсивно этот процесс протекал в Пермской губернии. К началу июля 1917 г., когда количество Советов на Урале по сравнению с апрелем удвоилось, более половины из них действовало в Пермской губернии (170), за которой с большим отрывом следовали Вятская (60), Уфимская (43) и Оренбургская (20).[74]
Активное участие в создании многообразных общественных объединений приняли возродившиеся из небытия партийные организации социалистов-революционеров, социал-демократов, конституционных демократов. В течение десятилетий советские исследователи, в том числе уральские, пытались определить точное соотношение численности большевиков и меньшевиков, количество Советов, шедших за ленинцами или умеренными социалистами эсеровской и меньшевистской ориентации. Так, по данным Ф.П. Быстрых, в марте-апреле 1917 г. за большевиками шло 20% Советов Урала, к 25 октября, на момент начала Октябрьской революции, удельный вес пробольшевистских Советов вырос до 62%.[75] Н.К. Лисовский с точностью до одного человека сосчитал количество большевиков (1560) и меньшевиков (5263) в 17 объединенных организациях уральских социал-демократов в апреле 1917 г. [76] Между тем, уже сам факт их затянувшегося до сентября размежевания ставит под сомнение возможность столь точной реконструкции внутрипартийной группировки единомышленников, которые и сами в середине апреля 1917 г. вряд ли смогли бы с уверенностью отнести себя к тому или иному направлению. Основанные на перегруженных мощным пропагандистским зарядом большевистских документах, воспоминаниях и более позднем определении политических позиций тех или иных партийных и советских деятелей, подобные статистические выкладки должны восприниматься исследователями по возможности критично. То было время, когда будущие непримиримые большевики выражали полную солидарность с Временным правительством и призывали к продолжению войны до победного конца,[77] когда земства принимали решения о финансировании Советов; когда члены КОБов входили в состав Советов, а члены Советов были представлены в КОБах; когда социалисты сотрудничали с бывшими и будущими врагами — кадетами; когда социал-демократы, в том числе большевики, входили в комитеты общественных объединений, признанных впоследствии советской историографией «местными органами власти Временного правительства», которые «...формировались из кадетов, офицерства и представителей мелкобуржуазных партий».[78] Большая часть 1917 г. прошла в обстановке совершенно неопределенной перспективы, неясной расстановки политических сил и невыраженных линий противостояния: пресловутое «двоевластие» Советов и органов власти Временного правительства на периферии бывшей империи реально оборачивалось многовластием бесчисленных государственных, квазигосударственных, общественных и партийных органов, учреждений и организаций, бестолковая конкуренция которых на деле означала безвластие, паралич управления и контроля над происходящим. Внутренняя логика и железные закономерности, приписанные позднее историками революционному процессу 1917 г.,[79] при ближайшем рассмотрении ситуации не обнаруживаются. Политический хаос, усугубленный неустойчивостью и ненадежностью хозяйственного положения и деградацией быта, вызывал растущее раздражение населения, в котором ожидание сильной власти становилось все более напряженным и нетерпеливым.
Большевистский переворот в Петрограде в октябре 1917 г. только усложнил ситуацию. Сценарии борьбы большевиков за власть на Урале в последние месяцы 1917 - первые месяцы 1918 г. находятся в явном противоречии с созданным задним числом мифом о «триумфальном шествии Советской власти» и свидетельствуют о слабости позиций местных сторонников «диктатуры пролетариата» в Уральском регионе.
Советские историки в свое время приложили немалые усилия, чтобы проиллюстрировать стремительное распространение власти Советов по регионам России, в том числе на Урале. Сделать это было на самом деле несложно, исходя из сроков формального объявления тем или иным Советом о взятии власти в связи с известием о смене правительства в Петрограде. Если судить по этому критерию, уже в октябре 1917 г. власть Советов установилась в 46% населенных пунктов Урала.[80] В этой связи некоторые исследователи предлагали различать между таким «установлением власти» в губернских и уездных центрах и окончательным провозглашением перехода власти съездами Советов, прошедших в декабре 1917 - январе 1918 г, поскольку первоначально объявленная советская власть вовсе не обязательно ориентировалась на большевиков. Так, в шести из 10 губернских и уездных городов, в которых власть Советов была объявлена в течение первой недели после сообщений о свержении Временного правительства, в Советах либо доминировали противники большевиков (Камышлов), либо советская власть была компромиссом ленинцев, меньшевиков и эсеров и выступала за опасную для В.И. Ленина перспективу «однородного социалистического правительства» (Екатеринбург, Уфа, Златоуст), либо власть вскоре передавалась местному самоуправлению (Челябинск, Шадринск).[81]
Нет оснований не согласиться с убедительно аргументированным мнением П.И. Костогрызова:
«...следует прежде всего указать на некорректность отождествления понятий «советская власть» и «большевистская власть» (по крайней мере, в первые месяцы после Октябрьского переворота), которые не различала историография советского периода, имея в виду именно установление единовластия ленинской партии... целью переворота для большевиков было установление своей партийной диктатуры, а Советы являлись лишь наиболее удобным инструментом для этого. Когда по тем или иным причинам они таким инструментом быть не могли, большевики отказывались от принципа "советской власти"».[82]
Исходя из соотношения сил большевиков и их политических противников, можно, следуя логике П.И. Костогрызова, выделить несколько сценариев перехода власти к большевикам или их борьбы за нее. Если на стороне ленинцев был явный перевес сил, то власть бралась ими легко и без сопротивления. Эта модель установления «диктатуры пролетариата» преобладала (хотя и не была единственной) в горнозаводской зоне, особенно на Среднем Урале — в Екатеринбургском, Верхотурском и Красноуфимском уездах Пермской губернии.
Иначе устанавливалась советская власть в губернских и уездных центрах. Там переход управления в руки Советов был сопржен со значительными трудностями, в результате чего в конце октября новая власть установилась лишь в одном городе (Кунгур Пермской губернии), в ноябре и декабре — в 12 (по шесть в месяц), в январе 1918 г. — в 13, в феврале — в пяти, в марте — в трех: в Сарапуле Вятской губернии, Верхнеуральске Оренбургской и Златоусте Уфимской губернии.[83]
Там, где силы большевиков, с одной стороны, эсеров и меньшевиков, с другой, были уравновешены, создавались коалиционные органы — революционные комитеты, военно-революционные комитеты, исполкомы Советов и даже комитеты спасения революции (Чусовской завод), — которые затем (в ноябре-декабре 1917 г.) без вооруженных столкновений отстранялись от власти большевизированными Советами. По такой схеме развивались события в Екатеринбурге, Уфе, Перми.
Еще более сложная для большевиков ситуация возникала, если расстановка сил в Советах была не в их пользу. В таких случаях им приходилось добиваться перевыборов Советов, как это произошло в горнозаводской зоне Южного Урала (Саткинский, Юрюзаньский, Белорецкие заводы), на ряде заводов Среднего Урала (Нижнетагильский, Кусинский, Верхотуринский), в Камышлове, Вятке. Если же мирный вариант прихода к власти через механизм перевыборов не удавался, большевики шли на насильственные меры: вооруженный захват власти, разгон Советов, физическое устранение противников, установление открытой диктатуры чрезвычайных органов. Такой сценарий был разыгран большевиками в Златоусте, Красноуфимске, Чердыни, Ирбите, Сарапуле. Не менее чем в 11 уездных центрах Урала местным большевикам пришлось прибегать к вооруженной помощи со стороны красногвардейских отрядов и даже балтийских матросов.[84]
Особенно драматично развивалась борьба за власть на Южном Урале — в Оренбургской губернии. Избранный в сентябре 1917 г. на чрезвычайном войсковом круге Оренбургского казачьего войска войсковым атаманом и главой войскового правительства, А.И. Дутов в начале ноября 1917 г. по решению чрезвычайного совещания, созванного губернским комиссаром Временного правительства, получил всю полноту полномочий для предотвращения большевистского захвата власти. Противостояние большевикам относительно хорошо организованных казачьих контингентов фактически являлось прологом гражданской войны за полгода до официального ее начала в России. Лишь 18 января 1918 г. Оренбург в ходе регулярных боевых действий оказался под контролем советской власти, которая продержалась в нем полгода — до начала июля 1918 г. Позиции А.И. Дутова еще более усиливались поддержкой созданного летом 1917 г. Башкирского центрального шуро (совета), стремления которого создать автономный Башкурдистан натолкнулись на неприятие со стороны пришедших к власти большевиков.