При этом настроение рабочих оценивалось как хорошее, крестьян — как плохое, а отношение к партии — враждебное. В сельской местности циркулировали слухи о скорой перемене власти. Служащие вели себя апатично, выражая недовольство субботниками и относясь к советской власти «ниже среднего», а к коммунистам — враждебно.
С августа 1920 г. настроение населения стало неуклонно понижаться, колеблясь от выжидательного до враждебного. Осенью его ухудшению содействовали, наряду с обострением продовольственного кризиса, неудачи на польском фронте.[1241]
На рубеже 1920-1921 гг. настроение населения Среднего Урала, согласно информации Екатеринбургской ЧК, несколько стабилизировалось. Гражданская война близилась к концу, разверстку 1920 г. худо-бедно удалось пережить, да и волна репрессивных мер отбила охоту выражать недовольство властью. В сводке партийной жизни в Екатеринбургской губернии за декабрь 1920 г. ситуация в регионе характеризовалась таким образом:
«Настроение населения губернии удовлетворительное, отношение к Советской власти и к коммунистической партии среднее, в неблагоприятных условиях находятся Шадринский и Екатеринбургский уезды, где заметно некоторое недовольство отдельных слоев населения распоряжениями Советской власти, главным образом, на почве принудительного проведения разных разверсток. В общем, за отмеченный период времени политическое состояние губернии можно считать улучшившимся».
Так же оценивалось политическое состояние Среднего Урала и в следующем месяце.[1242]
Аналогичные тенденции фиксировались и в динамике умонастроений жителей других губерний Урала.[1243] При характеристике настроений различных категорий населения симпатии чекистов находились на стороне рабочих. Их позиции оценивались как «революционные» даже в тех случаях, когда приводимые в сводках факты содержали явные проявления недовольства властью. Регулярно подчеркивалось, что рабочие выражают раздражение «только» по поводу продовольственной ситуации. И тем не менее источники, и прежде всего — чекистские документы, не оставляют сомнений, что настроения рабочих в конце 1919 - начале 1921 г. были далеки от восторженных и не отличались стабильностью. Летом 1920 г. среди рабочих Челябинской губернии наблюдалось увеличение количества прогулов. В Челябинских каменноугольных копях во второй половине июля они составили 9% рабочих дней. Причина была проста — наступало время сенокоса. В октябре участились конфликты рабочих с администрацией, упала производительность труда, количество прогулов — на этот раз из-за отсутствия обуви — оставалось стабильно высоким. В ноябре 1920 г. в связи с ухудшением снабжения продовольствием и неудачами на польском фронте рабочих губернии объяла апатия. Во время перерегистрации членов РКП(б) «многие рабочие ушли из партии, даже не указав причины». Внешний подъем среди рабочих во второй половине ноября, выразившийся в отчислениях из заработка и сборе теплых вещей и белья во время «недели фронта», не мог скрыть общего недоверия к власти и партии. Среди 960 рабочих Миасского напилочного завода коммунистов в это время было не более 20.[1244] В Пермской губернии, в которой победы Красной армии в Крыму в ноябре 1920 г. также вызвали эмоциональный подъем (в том числе и среди крестьян — разверстка пошла успешней), губчека констатировала, что настроение рабочих зависит от выдачи пайка.[1245] В январе 1921 г. челябинские чекисты утверждали, что хотя «настроение рабочих далеко не является революционным», оно повышалось благодаря бесплатной выдаче продорганами всех полагающихся по карточкам продуктов, а также обедов в общественных столовых. Однако уже в следующем месяце рабочие депо станции Челябинск жаловались, что, в то время как у них нет одежды и обуви, администрация одета в кожаные куртки и гораздо лучше снабжается продуктами питания. В марте 1921 г. удельный вес прогулов на угольных копях Челябинского района из-за отсутствия обуви достиг рекордной отметки — 38%.[1246] В начале 1921 г. Оренбургско-Тургайская губчека отмечала, что на фоне общего ропота населения настрой городских рабочих значительно лучше: объектом их жалоб был только (!) недостаток продуктов, к партии они враждебности не проявляли, относясь к ней сочувственно или безразлично, забастовок не устраивали.[1247]
Власти не могли рассчитывать и на безоговорочную поддержку армейских частей. Летом 1920 г. в связи с ухудшением снабжения и под влиянием вестей из деревни о бесчинствах властей, тяготах реквизиций и трудовой повинности усилилось дезертирство. За вторую половину июля из воинских частей, расположенных в Челябинской губернии, бежало 547 человек, в первой половине августа — 515.[1248]
По материалам сводок прослеживается однозначно презрительное отношение чекистов к городским обывателям, которые рассматривались как «буржуазная» или «мелкобуржуазная» масса, не интересующаяся ничем, кроме своего материального положения. Их настроения описывались без всяких прикрас и эвфемизмов. Екатеринбургская губчека в октябре 1919 г. сообщала о местных горожанах:
«Настроение по-прежнему тревожное, в большинстве случаев причиной является недостаток продовольствия и предметов первой необходимости. Особенно страдают обыватели от недостатка дров, соли и керосина».[1249]
Летом 1920 г. Челябинская губернская ЧК свидетельствовала:
«Обострение продовольственного кризиса усилило недовольство среди обывательских масс на Советскую власть, хотя открыто это недовольство не проявляется. В общем, настроение обывателей можно охарактеризовать словом выжидательное».[1250]
Особое раздражение ЧК вызывало отношение к советской власти самих советских служащих, поведение которых менее всего свидетельствовало об их лояльности к режиму. В информационных сводках постоянно подчеркивалось, что «большинство служащих советских учреждений к своим обязанностям относится апатично» и «ничем, выходящим за пределы их личных, житейских интересов, не интересуется».[1251] Среди них, как и среди других категорий населения, осенью 1920 г. отмечался «упадок духа», а также участившиеся прогулы из-за отсутствия обуви.
Наибольшие опасения органов политического сыска вызывали настроения большей части уральского населения — русских и нерусских крестьян и казачества. Их поведение было далеким от умиротворенного и стабильного, временами грозя самому существованию советской власти.[1252]
Весной-летом 1920 г. «контрреволюционные» настроения казаков, менее года назад ожесточенно боровшихся против власти большевиков и не менее жестоко наказанных за это репрессивными мерами победителей, вызывали у оренбургского губкома РКП(б) оправданное беспокойство: казачество отказывалось сдавать оружие и зарывало его в землю, ожидая прихода «белых», против чего, по замечанию инструктора губернского комитета партии, «ревкомы никаких мер не принимают». Отношение к советской власти в станицах было враждебным, чего казаки и не скрывали: «Разольется Урал, мы тогда покажем коммунистам, нам дали автономию, что хотим, то и делаем, власть наша, коммунистов выгоним, хлеба более не дадим». Необмолоченый хлеб казаки травили скотине, не намереваясь отдавать его властям. Губкомовский инструктор констатировал, что «казачество желает вольную торговлю, автономию и упразднение райпродкомов».[1253]
Летом ситуация на Южном Урале обострилась. Верхнеуральская ЧК 12 июня 1920 г. направила тревожную телеграмму в губчека, губком, губисполком и губмилицию с информацией об отказе населения уезда выполнять хлебную разверстку и с просьбой выслать винтовок и 5 тыс. патронов в связи с возможностью восстания.[1254] В июле, когда стала очевидна мизерность урожая, население не на шутку заволновалось. Примечательно, что первоначально речь не шла о вооруженных акциях против властей. Напротив, сельские жители всерьез рассчитывали на возможность убедить власть в умерении продразверсточных аппетитов. В информационной сводке Челябинской губчека за июль 1920 г. сообщалось:
«Все крестьянское население Челябинской губ[ернии] сильно встревожено ожидаемым неурожаем. Крестьяне определенно ожидают, что их постигнет голодная смерть. Продорганы и продработники, производящие разверстку, никаких мер к успокоению крестьян не принимают... Население ищет выхода из создавшегося положения и обращается к советским учреждениям с просьбой приостановить выполнение разверстки».[1255]
В сводке было приведено одно из ходатайств местных жителей. Казаки Еманжелинской станицы Челябинского уезда направили В.И. Ленину телеграмму следующего содержания:
«Вследствие засухи и предполагающегося неурожая посевной площади, а также происходящей реквизиции остального запаса хлеба, оставляется только на три месяца до октября, после которого должен неминуемо наступить голод. Ввиду чего мы, казаки Еманжелинской станицы, ходатайствуем обратить на это серьезное внимание и просим Вас, нельзя ли прекратить реквизицию и вывоз хлеба, дабы не допустить голод».[1256]
Собранные органами политического контроля данные убеждают, что южноуральские территории с лета 1920 г. балансировали на грани нового взрыва крестьянской войны. Под впечатлением неурожая и форсированного темпа разверстки «...отношение населения к Советской власти изменилось в худшую сторону». Чекисты с минуты на минуту ждали бунтов, но не считали, тем не менее, ситуацию угрожающей, полагая, что справятся с ними. Аналитическое заключение сводки по Челябинской губернии за 1-26 июля 1920 г. отражает накал напряженности в регионе, ближайшее будущее которого, несмотря на заверения начальства со стороны губчека, рисовалось совершенно неопределенно: