Он поднялся, спросил, показывая на незаправленную постель:
— Можно?
— Да, да! — запричитала акушерка.— Я сейчас спирту принесу.
Андрей быстро взглянул на нее, но акушерка добавила, разочаровав летчика:
— Нашатырного. Растереть дружка твоего надо.
Она убежала.
— Ложись,— приказал Андрей, раскинул по всей кровати красное ватное одеяло.— Ложись. Чего боишься? Женская постель? Теплее будет.— Андрей усмехнулся.— Мне ты можешь доверить.— Потом добавил, строго, но мягко: — Возьму и женю тебя на этой акушерке. Ну, подумаешь, лет на десять она старше. Это модно сейчас.
Уложив Яснова в постель, Андрей прикрыл его потертым байковым одеялом.
Прибежала акушерка. Увидев, что летчик уже в постели, она весело крикнула:
— Вот молодцы!
Андрей и акушерка, вдвоем, в течение четверти часа растирали Яснова.
— Дальше я сам,— сказал Андрей.
Акушерка вспыхнула и ушла.
— Зачем ты ее прогнал? — спросил Яснов, переворачиваясь на спину.— Обидел ее.
— Обойдется.
Закончив растирание, Андрей опять укрыл друга одеялом.— Грейся. Надо и мне заняться своим здоровьем.
Он разделся и принялся растирать себе ноги и поясницу.
За дверью зашумели. Через минуту в дом ввалились два летчика в сопровождении хозяйки.
— Видали! — закричал один из них.— Мы с ног обились, а они тут курорт устроили!
Летчики подхватили Андрея и закрутили по комнате.
— Подождите, оденусь! — запротестовал Андрей.— Ребята, здесь дама! — в отчаянии напомнил он.
— Стецко вас увидел,— сообщил один из них.— Передал по радио. Мы помчались сюда. Всю ночь искали. Никто не спал. Рыбаки — хороши! Хватились вас, когда в колхоз пришли!
Пестова и Яснова на бронетранспортере отвезли в полк. Яснова сразу же отправили в лазарет. Он пытался сопротивляться, но полковой врач замахал руками.
— Тащите его, тащите! Будет упираться — свяжите!
Он посмотрел на улыбавшегося Пестова.
— И ты — тоже,— сказал врач.
— Кто? Я? — удивился Андрей.— Чего это вдруг? Сроду на больничной койке ее лежал.
— А теперь полежишь.
— А вы потом напишете в своей кандидатской диссертации, как Пестова кормили степципципом? — Потом повернулся к окружившим их летчикам.— Ребята, спать… Ребята, простите. Все — потом. Хочу спать.
Он ушел в свою комнату, повалился на постель и моментально уснул.
Проснулся он в полдень следующего дня. Рядом сидел Стецко.
— Как Сашок? — спросил Андрей.
— В порядке.
Андрей широко улыбнулся.
— Хочешь выпить? — спросил Стецко.
— Хотел бы закусить.
— А выпить?
— Смотря что,— ответил Андрей.— Отцу Сашка́ сообщили?
— Нет.
— Моим?
— Тоже нет.
— Правильно. А я боялся, что напугаете их. Что у тебя?
— Коньяк. Командир полка прислал. Надеется.
— На что?
— Что дождешься его дочки, не женишься.
— Легко сказать — ждать десять лет! Где ребята?
— Летают. И мне пора. Вечером — у Ивашиных. Вика сказала, что будет твоя любимая…
— Спасибо. Заливная осетрина — это вкусно.
Андрей переоделся и пошел в лазарет.
Яснов спал. Андрей постоял рядом. Потом увидел на тумбочке какие-то таблетки, поморщился. Еще недолго постоял и отправился на летное поле, к своей машине.
Она — как всегда чистенькая — мирно стояла на своем обычном месте. Кто-то написал синей краской на борту: «Андрей».
— Что за номера? — недовольно спросил Андрей у механиков.
— Сотрешь,— предупредил один,—обидишь всех. От чистого сердца писали. И командир полка разрешил.
— Спасибо, ребята,— ответил Андрей.— Но лишнее…
В стенгазете, висевшей в коридоре штабного барака, он увидел свою фотокарточку и прочитал над ней: «Служить, как Пестов!»
— Не хватало еще! — возмутился Андрей. — Хотел бы я посмотрел на этот полк, если б все в нем были Пестовы! Чудаки!
Ивашин, тот дежурный по части, взял меня под руку и потащил от старой пестовской машины. Я увидел, что к ней, размахивая кожаной курткой, шел большегрудый капитан.
— Тихо,— сказал Ивашин, когда мы остановились под деревянным навесом.
Капитан подошел к самолету, опустил руки так, что куртка коснулась земли, с минуту молча постоял. Потом резким движением вскинул куртку на плечо и повернулся к нам. Не знаю, увидел ли он нас, но мы вышли из-под навеса и направились к нему. И хотя Ивашин шепнул мне; «Андрей», — я и без слов понял его.
Капитан пошел нам навстречу.
— Вот это Андрей Пестов. Вы им интересуетесь,— сказал Ивашин и положил руку на плечо капитана.
Я быстро протянул Андрею свою руку, говоря:
— Давно мечтал познакомиться.
Пестов пожал мою руку:
— Спасибо.
Он испытующе посмотрел на Ивашина, потом спросил:
— Не знаешь, кто сегодня летал на ней?
— Знаю. Сашок,— ответил Ивашин.
— Чего это ему вздумалось?
— Сказал: соскучился по Андрею Пестову, не могу дождаться, когда он налетается, хоть в его старой машине посижу. Подробности узнаешь у него. Сидит с молодежью, ждет тебя. Вечером у нас будет гость,— добавил Ивашин, кивнув на меня.
— Вам с нами понравится,— заметил Пестов.
— О тебе много говорят,— сказал я.
— Ну что ж,— ответил Андрей.— Раз так получилось. Да и… о ком-то надо говорить, вот и выбрали меня.
— Не совсем так,— возразил я.
— Ну, пусть будет даже совсем не так.— Андреи вдруг оживился.— Знаете что, вы, наверно, уже все знаете. Если будете писать, то напишите книжку для того, чтобы взрослые люди, читая ее, вспоминали свои чистые годы и находили в них то, что им необходимо сейчас, то, что потеряно ими самими, выброшено, забыто, в конце концов изуродовано ими самими и жизнью,— и восстанавливали бы все это, очищая свои жизни. Чего не хватит — можете выдумать. О себе одно могу сказать — все равно бы я вернулся в авиацию. Конечно, страшно вспомнить, что больше года был слепым. Но ребята верили, и я верил — с ними и сам.
Мы еще поговорили кое о чем, посмеялись, а потом Андрей ушел, размахивая над головой своей курткой. Шагал он широко. Походка у него была упругая, словно был он весь на сильных пружинах, и каждый толчок ногой одновременно казался мне толчком и для взлета куда-то ввысь. Но ходил он все-таки по земле, и был он очень земным, этот Андрей Пестов.
Я долго смотрел ему вслед.
— Не обращайте внимания,— сказал Ивашин.— Он во все поверил, во все, что с ним случилось. И что слепым был, и что зрение вернулось. И не думайте, он знает, что солнце для него не закрыто.
— Солнце? — спросил я.
— Конечно, — сказал Ивашин. — Оно — его. — Ивашин показал на солнце.— Как вам объяснить? У него такой заряд, неисчерпаемый заряд солнечной энергии. Понимаете? Он ее раздает, и опять колоссальный заряд. Неисчерпаемый.
Я сказал:
— Жил в солнечных лучах. В солнечном луче. Так, а? Именно так — жил в солнечном луче. Так и назовем книгу. Жизнь в солнечном луче.— Я сжал плечо Ивашина.— Скажи еще что-нибудь,— попросил я.
— Скажу,— ответил он.— Считается, что нужно подражать каким-то необыкновенным людям, а вот мне с первой встречи с ним хотелось подражать ему, нормальному человеку. Подражать совершенно нормальному, человеку. Не странно?
— Да нет! — быстро ответил я, уже занятый своими мыслями.
Андрей Пестов вернулся в родной город глубокой ночью. Однако для него время суток уже целый год не имело значения. Для него время суток — день или ночь, утро или вечер — уже целый год не существовало: он ослеп, спасая новую воздушную машину — новый реактивный истребитель.
Родным городом его был Никополь — порт на Днепре, на половине пути из Днепропетровска в Херсон. Город пристроился на высоком берегу, на том самом месте, где когда-то запорожские казаки избрали своим гетманом Хмельницкого, и недалеко от того места, где после полтавского сражения по приказу Петра войска полковника Галагана и Яковлева разорили Запорожскую Сечь у Микитина Рога за участие в измене Мазепы.
Андрей называл свой город чудом света конечно в шутку,— но в эту шутку он вкладывал свою любовь, свою преданность городу, давшему ему жизнь.
Он возвратился в Никополь после долгой разлуки, но не пережил на вокзале волнующих минут встречи с прошлым: он не видел прошлого. Ему предстояло растянуть минуты встречи на более длинные периоды времени. Он понимал свою беспомощность, и в первые дни ни о чем не спрашивал домашних. Сидел на террасе, вскинув лицо вверх, словно смотрел в небо, в свое, на этот раз — черное, небо. О будущем он заставил себя не думать, а прошлое, как будто понимая свою бесполезность, не приходило к нему, но он его и не звал.
Однако оно должно было прийти — неизбежно. И однажды оно вернулось…
За забором кто-то звякнул цинковым бидоном. Андрей резко повернулся, но тут же откинулся на спинку кресла.
Каждую среду Андрей ходил за керосином в лавку, приткнувшуюся к старому складу, в пяти кварталах от его дома. Керосин привозили раз в неделю. С самого утра возле лавки собиралась очередь.
Андрей приходил, ставил бидон на землю, садился на него, доставал из-за пазухи книжку и читал, пока не подходила его очередь. На этот раз книжка оказалась пустяковой, и Андрей читал лениво, то и дело поглядывая по сторонам.
От Бабушкиной школы, сверху, с горы, шел Сергей Густов.
Андрей давно приметил его — видел на ринге, знал, что тот занимается в аэроклубе, встречал и в городе, возле техникума, где учился Сергей. И всегда Густов был ему интересен, как человек другого покроя.
Сергей шел с пустым бидоном тяжело, осторожно ступал на правую ногу.
Андрей обычно занимал две очереди. Отвечал:
— Тут передо мной стоял хлопец. Он пока ушел.
Как только Сергей приблизился к очереди, Андрей сказал:
— Вот наша очередь.
Тот улыбнулся, ответил:
— А я и призабыл.
Он подошел к Андрею, поставил бидон на землю, сел на кирпич, лежавший на траве.
— Нога болит? — спросил Андрей.
— Подвернул.
— Прыгал с Преображенской церкви?