— Первый раз вижу женщину-следователя.
— Да бросьте, доктор, уж врачи повидали всякого, неужели вас женщиной-следователем удивишь? Вы мне скажите лучше, что там наш депутат?
— Вы знаете, состояние удовлетворительное, получает необходимое лечение.
— А с чего вы решили, что яд — глюкозид наперстянки? Ведь им обычно травятся животные?
— У нас буквально в прошлом месяце был похожий случай, похожий больной, такой же неврологический синдром — с головокружением, коматозным состоянием и судорогами, нарушениями ритмов сердца. Ну, мы и предположили, а уж вы разберетесь в деталях. Наше дело — спасти больного.
— Доктор, а вы меня пустите к нему на несколько минут, на пару вопросов?
— Не могу женщине отказать, пойдемте провожу, только халат наденьте.
В реанимации были абсолютная чистота и тишина. Сергей Пестерев лежал на железной кровати, и рядом было много капельниц с лекарствами разного цвета.
— Вот, — врач показал на кровать, — больной получает все, что полагается. Через денек-другой, если будет положительная динамика, переведем его в терапевтическое отделение, а пока он будет тут, под присмотром.
«Мальчишка, он совсем еще мальчишка, вздумавший играть во взрослые игры». — Она вспомнила наглый взгляд Чистова и поморщилась.
— Ну что, товарищ депутат, я следователь, Лариса Сергеевна, прошу любить и жаловать.
— Меня можно по имени, просто Сергей.
— Хорошо, просто Сергей, вы в состоянии ответить на несколько вопросов?
— Конечно, конечно!
Он все помнил, память услужливо подкидывала ему картинки одну за другой: вот он поднимается на сессии, чтобы задать вопрос Ударникову, который стоит на трибуне. Сергей сосредоточен, ведь от ответа главы будут зависеть его дальнейшие действия. Депутат краем глаза видит делегацию хлебозавода. Вдруг что-то сдавливает ему горло — он не успел даже крикнуть. Наступили тишина и темнота. Пестерев помнил только ставшее вдруг большим удивленное лицо Якова Ударникова, которое медленно расплылось и ушло во мглу.
— Как вы сейчас себя чувствуете?
— Голова еще тяжелая, а так неплохо, — ответил он.
— Сергей, скажите, кто мог желать вам смерти?
— Да нет у меня врагов.
«Может, и правда политическая провокация какая-то?» — задался Сергей вопросом и не мог пока сам себе ничего объяснить: почему провокация и почему вдруг политическая?
— Могла инициатива по отзыву стать поводом для вашего отравления?
— Не знаю. Это все равно было бесперспективное занятие, не прошел бы никогда отзыв.
— А тогда зачем? Зачем эти страсти, действия, движения?
— Нам надо было заострить ситуацию.
— Ну вот и заострили, теперь вас просто вывели из игры.
Сергей хотел ответить, но голова резко закружилась, вместе с ней закружилась кровать, и он вцепился в нее, чтобы не упасть. Он слышал, как у него над головой закричали:
— Врача! — И снова навалилась темнота. Пестерев потерял сознание.
Он уже не видел, как забегали врачи и немедленно начали делать массаж сердца.
Пестерев летел по длинному белому коридору, пытаясь остановиться и ухватиться за стену, руки скользили. Стена была ледяной, капельки воды застывали на пальцах и горошинами скатывались в ладонь. От этого было холодно. Он стремительно летел дальше, путаясь в снежных катакомбах.
Коридор вдруг закончился, и в большой светлой комнате он увидел сидящего к нему спиной мужчину.
— Папа? — сразу понял, почувствовал Сережа и закричал: — Папа!!!
Мужчина протянул к нему ладони, они были мозолистые и жесткие. Папины руки пахли знакомым и чем-то забытым — корицей, табаком, кофе.
Сергей уткнулся ему в колени, накрыл ладонями голову и заплакал:
— Нашел тебя, я нашел тебя! Папочка, почему ты меня бросил?
Папа молчал и гладил его по голове, по-мужски крепко и в то же время щемяще-нежно, как могут это делать только любящие отцы.
Он хотел ему многое рассказать, но вдруг увидел, как от стены отделилась женщина в синем капоре.
— Тебе надо идти со мной, — сказала она.
— Я хочу остаться с папой. — Он заплакал.
Странная женщина в странном головном уборе жалостливо смотрела на него.
— Тебе нельзя здесь оставаться. Нельзя.
Отец кивал головой и улыбался.
— Я тебя обязательно найду. А сейчас ты должен идти. Будь хорошим мальчиком. Береги бабушку.
Сережа вытер слезы.
— Папа знает, что делает. Значит, надо уходить. — И он доверчиво взял тетку за руку.
— Ну, напугали вы нас, товарищ депутат! — Врач склонился над ним так близко, что были видны капельки пота у него на лбу.
— А где папа? — растерянно спросил Сергей.
— Туда, где папа, вам пока рановато, — ответил врач. Пестерев увидел, что у него в палате врач не один, рядом стояли еще несколько человек в белых халатах.
— Со мной что-нибудь случилось?
— Все теперь позади, но из реанимации вас переводить рано, еще понаблюдаем.
Врачи долго сидели у него в палате: измеряли давление, слушали сердце, смотрели на показания приборов и тихо переговаривались. Медсестра сосредоточенно набирала жидкость в шприц.
— А где красивая следователь Лариса Сергеевна? У нее такая замечательная улыбка.
— Ушла ваша следователь, но если вы заметили улыбку красивой девушки, все будет хорошо, пойдете на поправку, — засмеялся врач.
Судебно-медицинское отделение располагалось на десятом этаже, Лариса зашла в просторный лифт и сразу поймала на себе заинтересованный мужской взгляд. К таким взглядам она привыкла, но смысла в них не видела. Какому мужчине понравится ее профессия и все прилагающиеся к ней «бонусы»? Вызовы по ночам, бесконечные вечерние совещания, усталость и раздражение… Кроме того, она привыкла во всем полагаться только на себя, этому научили ее мужчины, которых она знала раньше. Они так и не поняли ее секрет: какой бы сильной ни была женщина, она ждет мужчину сильнее себя, и не для того, чтобы он ограничивал ее свободу, а чтобы дал право быть слабой.
Лифт остановился, и она сразу нашла нужный кабинет — биохимическую лабораторию. Экспертиза по материалам дела была готова, но ей хотелось пообщаться с криминалистом лично.
— Здравствуйте, — перед ней стоял молодой человек в белом халате. Вы меня ждете?
«Как молодеет профессия — скоро я на их фоне буду выглядеть старушкой», — подумала она.
— Здравствуйте.
— Вы по поводу экспертизы? — И он зачастил умными терминами. — Метод спектрального анализа, гистология, доза, концентрация, растворимость, кумулятивный эффект. Ну а если проще, — яд попал в организм человека перорально.
— Уж куда проще сказать — через рот.
— Ну да, через рот, — согласился эксперт. — Яд растительного происхождения, смесь глюкозида наперстянки и болиголова. В природе такой смеси не существует, значит, она готовилась в домашних условиях. Период отравления организма при первичном попадании яда — от часа до суток. Если пострадавший, перед тем как получить яд, плотно позавтракал, значит, это будет верхнее время, с большим промежутком. На одежде, на столе и на письменных принадлежностях яда не обнаружено. Вот, наверное, такие комментарии.
— Ну, в общем, базово мне все понятно.
— Могу свои ощущения добавить. Мужчина вряд ли выберет такой специфический и коварный способ отравления, это скорее всего женщина.
— А что же предпочитают мужчины? — Ей стало интересно.
— Пистолет, нож, дубинка. Вон у Юлия Цезаря было на теле двадцать три раны, и только одна — смертельная.
— А как же известный отравитель Палмер, серийный убийца? — Она решила показать молодому поколению свои знания.
— Так это давно было! Сейчас в основном мы определяем возможность происхождения данного ребенка от конкретного мужчины. И никто никого не травит. Так решается финансовый вопрос — платить алименты или нет.
Глава 19Наташа и Светлана
Люди не могут без прошлого. Просто потому, что оно есть у каждого, и забыть его невозможно. Со временем стираются детали, имена, и остается или очень хорошее, или очень плохое. По бывшему мужу Наташка старалась не ностальгировать, а если не получалось, то выдергивала из памяти только хорошее. Потом эти воспоминания размывались, расходились, словно круги по воде, затухая, замирая, угасая, ослабевая, и озеро памяти застывало.
«Может, это все потому, — думала она, — что мы не умеем ценить настоящее, жить здесь и сейчас?»
В дверь постучали три раза, и Наташа пошла открывать.
— Ты за столько лет могла бы разглядеть, что у меня на двери звонок, — обрадовалась она подруге.
— Звонок вижу, но хочу, как в шестом классе: три раза стукнула — открывай, все хорошо. Четыре раза — открывай, но есть проблемы. — И они засмеялись, вспоминая школу.
Наташа в шестом классе вела дневник и записывала туда самое-самое — про жизнь, учителей, про девочек и мальчиков, про любимые песни. Однажды она забыла дневник в парте, вернулась в школу, но дневник уже исчез. Наташа искала его весь следующий день, спрашивала у одноклассников, но никто ничего не видел. После уроков классный руководитель Надежда Витальевна объявила классный час, достала из своего черного портфеля Наташин дневник и, потрясая им, произнесла:
— Дети! Это дневник одной из наших учениц! В том, что человек ведет дневник, ничего предосудительного нет. Многие известные писатели и поэты вели дневник, записывая, подмечая интересные факты. В этом дневнике Наташа Петрова, а это ее дневник, обсуждает учителей и одноклассников, а также записывает неприличные песни.
Наташа онемела, ей казалось, что она смотрит фильм ужасов. Собрав все свое мужество, сжав кулачки, она произнесла:
— Да, это мой личный дневник, но вы не имели права брать его и читать!
— Педагог на все имеет право! — отрезала Надежда Витальевна. — Нельзя заниматься личными делами на уроке. Если это твой личный дневник, зачем ты его носишь в школу, — и ехидно согнувшись, добавила: — За мной подсматривать?
— Я ни за кем не подсматрив