И наконец, самые последние, свежие новости 1975 года были таковы: модернизированная БЭСМ-6 в составе вычислительного комплекса обрабатывала данные траектории полета космического корабля «Союз — Аполлон» за 1 минуту, в то время как американская сторона на такой расчет тратила 30 минут.
Рассказывала, видимо, я увлекательно, завораживая художников спецтерминами: они прочили мне большое преподавательское и инженерное будущее. Но я не оправдала этих надежд и с дистанции сошла…
Причина на первый взгляд была самая ничтожная — телефонный звонок незнакомца, но из нее, как из малюсенького горчичного зерна, выросла необходимость заняться совершенно другим делом. Подобных малюсеньких «случайностей», круто менявших линию моей жизни, было несколько. Только через много лет их совершенно хаотическое на первый взгляд нагромождение удалось выстроить в стройную линию жизни, которую только и может сотворить Промысл Божий. И чудо, что мне, заблудшей Божьей овечке, в полнейшей какофонии разнообразнейших влияний удавалось услышать зов Пастыря, еще не зная Его.
Но поначалу жизнь всколыхнулась так, что все стало мутно и совершенно непонятно.
Однажды мне позвонили. Бархатный мужской голос спросил:
— Здравствуйте, это Наташа?
У меня замерло сердце. Это он, тот самый художественный гений…
— Здравствуйте, это она… — спокойно ответила я.
— Дело в том… что мне порекомендовали вас как прекрасную натурщицу… Иван Всеволодович… декан…
Я молчала. Вдруг стало обидно, что меня, студентку, почти отличницу мехмата, а также «комсомолку, спортсменку, наконец, просто красавицу», как говорил товарищ Саахов, порекомендовали «как прекрасную натурщицу».
— Что-то не так? — интеллигентно переспросил незнакомый голос.
— А вы кто?
— Член Союза художников, только не смейтесь, Иван Андреевич…
— Крылов, что ли?
— Так точно… — засмеялся голос.
— Нет, правда?
— Собственной персоной. Я бы желал славы баснописца, но довольствуюсь лаврами провинциального живописца.
— Видела ваши выставочные плакаты. Мы еще с девчонками смеялись. И. А. Крылов — живописец. Это не псевдоним?
— Нет, с вашего позволения.
— А почему вы фамилию не поменяете?
— Насколько мне известно, подобное делают женщины, выходя замуж, — мягко ответил на мою дерзость голос.
— Какой у вас тариф? — спросила я деловито.
— А давайте мы с вами встретимся и все обсудим… Моя мастерская недалеко от вашего дома.
Меня распирало от любопытства, каков он, этот И. А. Крылов?
Мастерская находилась в огромной коммунальной квартире старинного дома на главной улице города. Я жила в отдельной квартире чуть-чуть поменьше на той же улице и понятия не имела, что существуют подобные трущобы. Пока мы дошли до нужной комнаты, пришлось миновать множество закоулков, пройти зигзагом, споткнуться о чужой велосипед и вообще — мне стало жутко. Куда меня опять несет?
Комната была средней величины, с выщербленным паркетом на полу, с грязно-серым потолком с обвалившейся лепниной. Обои были тоже не первой свежести, но их хотя бы завесили картинами… Заметила и несколько ню — «обнаженок», написанных, кажется, с одной и той же натуры. На самодельных деревянных полках лепились всяческие художественные предметы, в беспорядке лежали разнообразнейшие краски — в тюбиках, баночках, каких-то железячках. Кистей была тоже уйма… Посредине комнаты стоял мольберт. Меня смутил разложенный диван с постельными принадлежностями, я глянула на него вопросительно, и Иван Андреевич пояснил:
— Видите ли, дружочек, я здесь и живу с женой…
Вот те раз… Совсем не так представляла я себе жилище известного в городе художника. Как можно брать с него деньги, он же нищий… Мне стало не по себе. Сразу вспомнилось из выдолбленного почти наизусть «Золотого теленка»: «Между тем обитатели большой коммунальной квартиры номер три, в которой обитал Лоханкин, считались людьми своенравными и известны были всему дому частыми скандалами и тяжелыми склоками. Квартиру номер три прозвали даже Вороньей слободкой. Я не представляла, что на центральной улице большого областного города СССР существует подобная Воронья слободка. И хотя склок и скандалов было не слышно, однако номер квартиры был тоже три…
— Присаживайтесь, дружочек, вот в это кресло, — предложил художник. — Небольшой беспорядок. Но это не помешает работе.
Кресло жалостливо скрипнуло, лишь только я аккуратно присела на край.
— А вы знаете, настоящий-то Крылов был большой весельчак, — попытался замять неловкость художник. — Знаете? Однажды, когда он слушал в театре оперу, его соседом оказался какой-то меломан. Он притопывал в такт музыке, подпевал певцам, одним словом, мешал. «Безобразие!» — громко сказал Крылов. «Это вы мне?» — спросил сосед. «Ну как вы могли такое подумать! — ответил ему Крылов. — Это относится к тому господину на сцене, который мешает мне слушать вас».
— Смешно, — согласилась я. — Но, наверно, пойду… Я все-таки не натурщица, это так как-то все случилось… случайно.
— У каждой случайности есть своя цель, у каждого случая есть свой смысл… Никогда не задумывались? — тормозил меня художник.
— Ну… не знаю. Мало было случаев, чтобы выводить закон…
— Это да… молодость. Начинайте отсчет.
— Хорошо, — поднялась я со скрипучего кресла. — Вижу, у вас есть натурщица для обнаженки, а у меня совсем нет времени, диплом пишу. Простите за беспокойство.
— Да, для обнаженки, как вы выразились, позирует мне жена, моя муза… Знаете, у Ахматовой?
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?» Отвечает: «Я!»
— Хорошее стихотворение. Я вообще стихи не люблю. Только вот такие — где смысл сразу проглядывается. Четко, ясно и понятно.
— Это от вашего логического склада ума.
— Да, на мехмате учусь, ничего удивительного, — продолжала я дерзить.
— Стихотворение действительно с глубоким смыслом. Оно понятно людям творческим — тем, кто всегда ждет эту самую музу. А кто не ждет… Про Ахматову в недалекие годы говорили, что она выражает вкусы салонной поэзии, которое есть аристократическое эстетство и декаданс, «искусство ради искусства». И ее пустое и безыдейное творчество чуждо нашему народу.
— Не слышала… Не проходили в школе, — отрезала я, потому что смысл произнесенных слов был мне непонятен.
Я не знала ни про декаданс, ни про аристократическое эстетство. Я вообще не слышала про Анну Ахматову.
Меня вдруг пронзила мысль: если сейчас уйду, то так никогда и не узнаю ничего сверх «школьной программы» и уткнусь в какой-то пошлый тупик, где бесконечно прокручиваются одни и те же темы: работа, которая не волк, в лес не убежит, «почтовый ящик», где хорошие продуктовые наборы, женихи и любовники, блат, соцсоревнование, «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить», «Голубой огонек», Муслим Магомаев, ширпотреб, фарца, югославские сапоги, «Levis», «Wrangler», Первомай, электричка в Москву за продуктами (что это? длинная, зеленая, пахнет колбасой), «Yesterday, all my troubles seemed so far away», хотя «Битлы», конечно, были тогда настоящей отдушиной… «Битлы» стали моим кумиром, под их музыку еще в школе я делала уроки — по той причине, что имела катушечный магнитофон, привезенный отцом из командировки в Японию. Не то что японский, советский «бобинник» был пределом мечтаний молодежи «периода застоя» развитого социализма. Этой культовой мечты в силу обстоятельств у меня даже не возникало. И возможно, именно поэтому в голове освободилось место для «мечт» иных.
— В последнее время, сударыня, я занимаюсь иллюстрацией книг, — прервал тягостную паузу художник. — Дали мне на выбор шагиняновские «Четыре урока у Ленина» и гриновские «Алые паруса». И что же, как вы думаете, я выбрал?
— Наверно… — задумалась я. — Не деньги.
— Именно! — рассмеялся художник. — Но от качества моих иллюстраций все же зависит гонорар. Чем лучше иллюстрации, тем больше тираж. Вот такая арифметика.
Я плюхнулась в скрипучее кресло.
— От меня-то что зависит? — удивилась я.
— От вас, дружочек. Хм… Как бы это сказать. Вы вообще-то знакомы с творчеством Грина?
— Так… — неопределенно пожала я плечами. — Не люблю «туманны дали, романтические розы»…
— Это сказка, романтическая сказка о чистоте и глубине человеческих чувств, об идеале… И о том, что нужно верить в свою главную мечту.
— В принца, что ли? Который приплывет под алыми парусами и заберет тебя неизвестно куда…
— Но принц не просто приплыл, понимаете, Наташенька? Ассоль жила без матери, в приморской деревушке. Ее отец, моряк в отставке, зарабатывал гроши, мастерил игрушечные кораблики. Тоже — мечтатель был… рассказывал ей о дальних странах. Девчушка встретила в лесу старика и услышала от него, что когда-нибудь за ней приедет прекрасный принц на корабле под алыми парусами. Эта чистая душа поверила старику и стала ждать принца. И хотя над ней смеялась вся деревня, в один прекрасный день ее мечта сбылась. Хочется добавить — назло злопыхателям.
— Я же говорю «туманны дали, романтические грезы». Так в жизни не бывает.
— В жизни всякое бывает. Так, мне кажется, думала Ассоль и поэтому достигла цели. — Художник взял планшет с листком бумаги с намерением рисовать. — Главное — не проглядеть поданный жизнью шанс, хвататься за него и верить в алые паруса!
— Вы думаете, что я Ассоль? Нет, нет, и нет… — замахала я руками. — Вам надо пригласить Анастасию Вертинскую, вот настоящая Ассоль.
— Очень хорошо сыграла, — согласился художник и начал делать с меня набросок. — Настоящий сказочный персонаж…
— Почему же сказочный?
— Режиссер Птушко — превосходнейший наш сказочник. Но, дружочек, у каждого свое видение героя… Хотелось бы ситуацию несколько приблизить к жизни. Это было бы очень интересно современному читателю.