«Уважаемый Клемент Ефремович!
Пишет Вам это письмо первая жена Куйбышева Николая Владимировича — Евгения Николаевна Гостемилова.
Днями я узнала, что Куйбышев Николай Владимирович реабилитирован, но жив ли он?
Пишу «первая жена» потому, что мы разошлись, но не разведены. В 1926 г., по возвращении Куйбышева Н.В. из Китая, где он был 1925 год военным советником и откуда он привез себе новую, молодую, конечно, жену. Ну что ж, тот период был очень печальный и не совсем благополучный по части семейной жизни: меняй жен хоть каждый день, не нужно было никаких формальностей и мораль никого не удерживала и, увы, особенно смена жен была распространена среди больших, обеспеченных людей: Куйбышев Николай, Куйбышев Валериан, Тухачевский М., Кулик Г. и др. Несть им числа!
А в нашем развале жизни с Куйбышевым Н.В. немало повинны и Вы, Клемент Ефремович, т.к. не один раз я приходила к Вам в 1-й дом (Реввоенсовета) и мы оба просили отпустить меня с мужем в Китай, потому что мы никогда одиннадцать лет не расставались (даже в германскую войну — с первого года нашей совместной жизни я была с ним в окопах). Да и квартиры в Москве мы не имели, на что Вы ответили, что условия в Китае тяжелые, что у меня маленький сын, а квартиру мне дадут в Москве. Мне действительно, по Вашему распоряжению, предоставили две комнаты на Б. Афанасьевском, д. 43, где я и жила до 1933 г. — ведь я с мужем перенесла все муки гражданского фронта, где я работала машинисткой.
В начале 1925 г. мы вернулись из Ташкента, где Куйбышев Н.В. был помощником командующего Туркестанским фронтом...
В 1938 г. в январе исчез Куйбышев Н.В. (в тот период времени, как Вам известно, люди исчезали), а 20 мая 1938 г. арестовали и нашего сына Александра, который в то время был на 2-м курсе Военно-транспортной академии в Ленинграде.
Конечно, и я ждала своего ареста в продолжение ряда месяцев, не спав еженощно. Но чаша сия меня миновала. Возможно, меня спасла моя девичья фамилия в паспорте.
Я подала жалобу в Верховный суд для пересмотра дела сына. Сын был освобожден и даже реабилитирован. Жизнь сына была сломана, а о моральной вряд ли стоит и писать. Ну и, конечно, куда бы он не приходил, прося работу, нигде для него таковая не находилась: фамилия мешала.
А теперь я хочу знать, имею ли я право, как первая жена, имеющая сына, носящего фамилию Куйбышева, в свои 61 год получить пенсию? Прошу ответить, какие формальности для этого нужны? Свидетели? Их у меня достаточное количество...»[95]
Относительно последней жены комкора Н.В. Куйбышева — Замшевой-Куйбышевой Антонины Ильиничны. Она была моложе мужа на 19 лет. Арестовали ее летом 1937 г. (на полгода раньше мужа). Под следствием находилась почти год. Системой пыток и истязаний Антонину Ильиничну принудили показать, что она с 1930 г. являлась участницей антисоветской диверсионно-террористической организации, созданной японской разведкой, а также занималась шпионажем в пользу Японии, передав японцам ряд шпионских материалов по обороне Дальнего Востока и план выпуска подводных лодок.
А.И. Замшеву также заставили показать, что в число японских шпионов она завербовала и своего мужа — Куйбышева Николая Владимировича. Этот факт (вербовки женой своего мужа в антисоветскую контрреволюционную организацию) является своего рода уникальным — в сотнях просмотренных автором надзорных дел такое встретилось впервые. Также впервые (такого больше не встречалось) следователи провели очную ставку между мужем и женой, на которой сломленный Николай Владимирович подтвердил, что работал на японскую разведку. А вот Антонина Ильинична смогла превозмочь себя и на этой очной ставке категорически отрицала показания своего мужа. В судебном заседании 20 июня 1938 г. она также отрицала предъявленные обвинения. И тем не менее Военная коллегия Верховного суда СССР 20 июня 1938 г. приговорила ее к расстрелу. Определением Военной коллегии от 15 сентября 1956 г. А.И. Замшева-Куйбышева реабилитирована[96].
«ПРИВАТИЗАЦИЯ» БЫЛА ВСЕГДА
Вспомним слова Льва Разгона об элите РККА, о том, как она воспринималась в обыденном сознании граждан страны. Небожители!.. Избранная каста!.. Непогрешимые всегда и во всем!.. Однако, познакомившись с людьми и делами того времени, убеждаешься, что и высокие начальники в повседневной жизни, наряду с благородными поступками, совершали и некрасивые дела, за которые затем им приходилось оправдываться, нести дисциплинарные и партийные взыскания, а то и уголовное наказание. Так было в годы Гражданской войны, так было в межвоенный период, такое случалось во время Великой Отечественной войны и после нее. Приведем несколько примеров из жизни военачальников самого высокого ранга — Маршалов Советского Союза Г.И. Кулика и Г.К. Жукова. Это примеры личного обогащения, стяжательства, использования служебного положения в личных целях.
Григорий Иванович Кулик после Гражданской войны многие годы пользовался благосклонностью власть имущих и прежде всего И.В. Сталина и К.Е. Ворошилова. Истоки этой благосклонности идут от Царицына и Первой Конной армии, в которой Г.И. Кулик занимал должность начальника артиллерии. Его имя называлось наряду с другими прославленными военачальниками — героями Гражданской войны. После войны Г.И. Кулик занимал различные должности в войсках и аппарате Наркомата по военным и морским делам (Наркомате обороны): начальника артиллерии Северо-Кавказского военного округа, начальника Артиллерийского управления РККА, командира Московской Пролетарской стрелковой дивизии и 3-го стрелкового корпуса, начальника Главного Артиллерийского управления РККА, заместителя Наркома обороны СССР. В этой последней должности он и встретил Великую Отечественную войну. Добавим еще, что в 1932 г. Г.И. Кулик окончил Особую группу Военной академии имени М.В. Фрунзе, а в 1937 г. он некоторое время находился в республиканской Испании в качестве военного советника. В 1940 г., после окончания войны с Финляндией, ему было присвоено звание Маршала Советского Союза. Тогда же он получил и звание Героя Советского Союза.
В 1941 г. он был послан в качестве представителя Ставки на Северный Кавказ в район Керчи для принятия мер по недопущению оставления советскими войсками этого города и прилегающих районов. Но Керчь пришлось оставить, и это послужило предметом разбирательства на самом высоком уровне: Кулику поставили данный факт в вину и его серьезно наказали.
Сначала его дело заслушали на Политбюро ЦК, а затем на пленуме ЦК ВКП(б). В постановлении пленума от 24 февраля 1942 г. отмечалось: «Член ЦК ВКП(б) Маршал Советского Союза и зам. наркома обороны Кулик Г.И., являясь уполномоченным ставки Верховного Главного командования по Керченскому направлению, вместо честного и безусловного выполнения приказа Ставки от 7 ноября 1941 г. «Об активной обороне Севастополя и Керченского полуострова всеми силами» и приказа Ставки от 14 ноября 1941 г. «Уцержать Керчь во что бы то ни стало и не дать противнику занять этот район», самовольно, в нарушение приказов ставки и своего воинского долга, отдал 12 ноября 1941 г. преступное распоряжение об эвакуации из Керчи в течение 2 суток всех войск и оставлении Керченского района противнику, в результате чего и была сдана Керчь 15 ноября 1941 г.
Кроме того, ЦК ВКП(б) стали известны также факты, что Кулик во время пребывания на фронте систематически пьянствовал, вел развратный образ жизни и, злоупотребляя званием Маршала Советского Союза и зам. наркома обороны, занимался самоснабжением и расхищением государственной собственности, растрачивая сотни тысяч рублей из средств государства.
В силу всего этого Политбюро ЦК ВКП(б) постановляет:
1. Исключить Кулика Г.И. из состава членов ЦК ВКП(б).
2. Снять Кулика Г.И. с поста заместителя наркома обороны Союза ССР»[97].
Предали Г.И. Кулика и суду, в результате чего он был снижен в воинском звании до генерал-майора и лишен государственных наград. Все это было сделано по приговору суда — Специальное присутствие Верховного суда СССР состоялось 16 февраля 1942 г. под председательством армвоенюриста В.В. Ульриха. Кулику вменили в вину плохую организацию обороны Крыма в районе Керчи, отвод войск с Керченского полуострова и оставление Керчи.
На Северный Кавказ Г.И. Кулик прилетел на специально выделенном ему самолете типа «Дуглас» из состава ГВФ. В ходе судебного заседания вопрос об этом самолете и его использовании прозвучал так:
«Ульрих: Когда вы вылетели из Ростова?
Кулик: 10 ноября, около часу дня.
Ульрих: Когда прибыли в Краснодар?
Кулик: В тот же день.
Ульрих: Сколько пробыли в Краснодаре?
Кулик: В тот же день выехал на авто, так как погода была нелетная.
Ульрих: На каком самолете прилетели?
Кулик: На «Дугласе».
Ульрих: Погода могла измениться. Самолетом скорее можно было добраться. Почему поехали машиной?
Кулик: Погода тогда была нелетная. Самолет я в тот же день послал со своим адъютантом подполковником Валюшкиным в Свердловск за своей женой.
Ульрих: Вам самим разве не мог понадобиться?
Кулик: Он был неисправен.
Ульрих: Посылали какой-либо груз с самолетом?
Кулик: Продовольствие.
Член суда Е.А. Щаденко: До Краснодара могли долететь, а почему не могли лететь дальше сами и не посылать самолет с продуктами за женой?
Кулик: Я прошу этот вопрос не увязывать с общим вопросом.
Щаденко: Почему вы считали, что самолет был годен для полета до Свердловска, когда сами здесь же сказали, что он был неисправен?
Кулик: Погода была нелетная...»[98]
В последнем слове подсудимый сказал: «Принял решение на отход сознательно. Я взвесил всю обстановку. Я считал, что противник легко может переправиться на Кавказ. Знал, что там, на Таманском полуострове, фактически наших войск нет. Остатки же 51 -й армии измотаны, часть без оружия, поражены паникой. Такие войска можно было приводить в христианский вид только после отхода на Тамань. Исходя из всего этого, я и решил оставить Керчь и оборонять Таманский полуостров. Если бы у меня была связь с Москвой, то я бы получил на это разрешение Ставки. Доказал бы, что это единственно пра