Н. Ч.), состоял в заговоре и работал вредительскими методами. Кроме того, он работал на Урале и в Ленинградском военном округе под командованием Примакова и ездил с ним на эстонскую границу. Исходя из этого, он был под влиянием Примакова». С Примаковым я работал по приказу партии и командования. Мою оценку ему знало начальство, политические и партийные органы армии».
Вместо того чтобы поднять архивы, допросить свидетелей, следствие в лице бывшего начальника управления НКВД по Горьковской области Лаврушина, его заместителя Листен-гурта, бывшего начальника 5-го отдела Спаринского, его зам(естителя) Дымковского, следователей Бренера, Кузнецова и других стало издеваться надо мною и бить смертельным боем в продолжение ряда месяцев (с промежутками), доводя меня до отчаянного состояния, больного, психически расстроенного. Угрозы репрессировать семью, отбив почку, всего синего — на это есть свидетели, даже врачи. Начали требовать дачи показаний по предложенному расшифрованному вопроснику.
Я видел, что если мне ничего не писать, я на допросах буду убит. Сначала решил покончить с собой, но, обдумав, что убитый или мертвый я не сумею доказать свою невиновность перед ВКП(б) и великим Сталиным, перерешил этот вопрос и под диктовку Бренера начал писать о том, что учитывая, что мне надо писать то, что легко опровергнуть, я взял своим «вербвщиком» своего личного врага с 1927 г. (о чем могут подтвердить целый ряд свидетелей) Ефимова Н.А. (бывшего начальника Артиллерийского управления РККА). Одновременно для того, чтобы в будущем доказать, что это была вынужденная выдумка, указал время и место «вербовки» июль 1935 г., т.е. тот момент, когда я не был в Москве, а со всем вторым курсом Особого факультета находился в Крыму на полевой поездке, что подтверждает приказ Академии имени М.В. Фрунзе, а также поместил ряд моментов, известных мне из совещаний начсостава ЛВО и МВО методов вербовки, взяв за основу рассказ Дыбенко на совещании начсостава ЛВО о вербовке Угрюмова. А на самом деле с Ефимовым Н.А. я не разговаривал ни на какие темы и видел его только на официальных собраниях и на маневрах. То, что не нравилось следователю Бренеру, он заставлял меня переписывать под свою диктовку. То же делал Дымковский. Иногда мне удавалось при переписке взять другую бумагу по качеству или цвету. Если эти показания сохранились, по ним можно подтвердить вышеуказанное, писаное моей рукой.
Под свист палок следователь Бренер заставил меня написать, что несмотря на беседу со мною в ЦК ВКП(б) в декабре 1937 г., «я оставался на своих контрреволюционных позициях». Я отказывался это писать, начался новый бой с приговоркой «бей зайца, и он научится спички зажигать». Не вынося мучительную боль в почках, легких и солнечном сплетении, я подтвердил это требование...»[124]
М.П. Карпову в 1942 г. срок наказания сокращен на два года и он был освобожден в 1944 г. После освобождения работал начальником колонны в Ижемском строительном управлении Северного железнодорожного строительства. С1946 г. работал в г. Выборге в должности начальника отдела капитального строительства мелькомбината. Определением военной коллегии от 6 сентября 1954 г. реабилитирован. В последующем жил в г. Туле, работая инженером на строительстве мелькомбината.
Как и комкор А.И. Тодорский, 15 лет лишения свободы получил арестованный 15 февраля 1941 г. бывший начальник штаба ОКДВА, а в момент ареста — старший преподаватель кафедры службы штабов Военной академии имени М.В. Фрунзе комдив Васенцович Владислав Константинович. Правда, этот арест по счету у него был уже вторым. Первый раз В.К. Васенцовича арестовали 28 февраля 1938 г. Его обвиняли в шпионаже в пользу Японии, вредительстве и участии в военном заговоре. Под следствием он находился до 18 февраля 1940 г., т.е. два года. За недоказанностью обвинений был из-под стражи освобожден, но на свободе пробыл чуть менее года. 15 февраля 1941 г. был снова арестован и по старым обвинениям 16 июля 1941 г. Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к 15 годам ИТЛ. Наказание отбывал в Устьвымлаге.
Председателю Совета Народных Комиссаров СССР и Верховному Главнокомандующему Иосифу Виссарионовичу Сталину (от) заключенного Васенцович Владислава Константиновича, содержащегося в Усть-Вымлаге НКВД, 8-м ОЛП.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Приговором Военной коллегии Верховного суда СССР в июле 1941 г. я был осужден по 58 ст. УК на 15 лет заключения в лагерях. Под следствием я был в 1938 и 1939 гг., причем решением Главной военной прокуратуры в феврале 1940 г. мое дело было прекращено, я был освобожден и с февраля 1940 г. по февраль 1941 г. работал в Красной Армии. Вторично был арестован в феврале 1941 г. и в июле 1941 г. был осужден. В Красной Армии я работал более 20 лет, где практически прошел должности, начиная от красноармейца и до начальника штаба армии (ОКДВА). Свою деятельность в Красной Армии закончил в 1941 г. старшим преподавателем Военной академии имени М.В. Фрунзе.
В 1941—42—43 гг. я возбуждал многочисленные ходатайства о пересмотре моего судебного дела и о разрешении сражаться за социалистическую Родину. В большинстве заявлений я приводил мотивы, на которых основывал свои ходатайства. Решений по моим заявлениям, которые я писал на Ваше имя, Верховный Совет СССР, Верховный суд СССР, мне не объявлялось.
Я снова обращаюсь к Вам с просьбой о пересмотре моего судебного дела и об использовании меня на боевом фронте, или в области работ, непосредственно связанных с ликвидацией разрушительных последствий войны. Я не перестаю просить об этом потому, что живу стремлениями принести наибольшую пользу Родине и работать там, где я могу эту наибольшую пользу принести. Каждое мероприятие партии и Советской власти, каждый Ваш приказ был для меня могучий зов, призыв к деятельности...
На следствии и на суде я признавал, что я признаю свою вину, выразившуюся в пособничестве врагам народа... И теперь я сознаю свою вину в этом объеме, но осужден я как участник контрреволюционной организации. Я отбыл около пяти лет тюремного и лагерного заключения, я переношу такое тяжелое для меня наказание, как лишение права участия в отечественной войне. Я прошу переквалифицировать мое обвинение и определить меру наказания в соответствии с совершенными мною преступлениями.
Я в состоянии доказать фактами, документами и свидетелями что:
1) Мои преступления не выходят за рамки неумышленного пособничества.
2) Моя деятельность на службе Советской власти была направлена на пользу Красной Армии.
3) Я являюсь преданным социалистической Родине человеком, стремящимся принести ей наибольшую пользу.
Я прошу потребовать от меня этих доказательств и проверить их правдивость и мою искренность.
В суровой обстановке следствия, суда, лагеря, в кровавых условиях Отечественной войны я стал больше любить и ценить свою Родину, стал более преданным ей человеком, стал более ненавидеть ее врагов. После всех перенесенных личных испытаний и пережитых (хотя и в изоляции) огромных событий войны, несомненно, я принес бы Родине больше пользы, чем ранее, при использовании моих знаний, опыта и стремлений.
Я знаю военное дело в различных его отраслях и практически и теоретически (начиная со стрелкового дела и кончая стратегией). Я не был в армии отсталым человеком. В 1940 г., работая преподавателем Военной академии, я стоял на правильном пути в своей исследовательской деятельности в области тактики и оперативного искусства и вплотную подошел к определению новых форм военного искусства, которые еще только нащупывались в западно-европейских операциях 1939—1940 гг. и получили свое развитие и применение в ходе Отечественной войны. По этому вопросу я хочу сослаться на мою работу, представленную в декабре 1940 г. в Военгиз... Копия этой работы была дана на заключение и в Генштаб. В своей упомянутой письменной работе и в лекциях я поднимал большую группу вопросов, связанных с эволюцией военного искусства. Я знаю военное хозяйство в различных его видах, знаю организацию и практику строительных работ, знаю историю общую и военную, географию, имею опыт литературной работы. Я в состоянии доказать, что в 1940 г. в Академии я вел работу с халтурой в военной литературе и с попытками протащить немецкое влияние.
В своей лекционной работе я особо ориентировал внимание слушателей на исторических примерах, учивших искусству бить немцев.
Я умею бить врагов и с оружием в руках, и с пером, и с трибуны. Мое применение в обстановке свободного труда на огромном фронте деятельности нашей великой Родины может быть достаточно разнообразным и широким. Я почти одинок в условиях лагеря, у меня нет здесь друзей. Это обстоятельство усугубляет тяжесть окружающей меня обстановки и побуждает меня стремиться к другой обстановке, в которой самоотверженно работают честные, свободные, преданные Родине люди.
Я родился в трудовой семье. Отец всю жизнь был низшим железнодорожным служащим (рабочий, мастер, конторщик) и ничего общего с классом эксплуататоров и с дворянским сословием не имел. Я жил своим трудом с 15 лет. С ноября 1917 г. и по 1941 г. был на службе Советской власти и только ей служил. Прошел три года боев гражданской войны и воевал на пяти фронтах. Знаю практически из личного боевого опыта фронтовые условия Карелии, Ленинградского фронта, правобережной Украины, Галиции и Дальнего Востока.
Ни отец, ни я никогда не были поляками и ничего общего с ними не имели. Поляком и дворянином был дед по отцу, умерший в 1877 г., когда моему отцу было девять лет, я родился спустя 21 год после смерти деда.
Я имею общую с миллионами честных людей родину — СССР. Люблю эту родину и хочу принести ей наибольшую пользу.
О моей прошлой деятельности и о степени полезности могут дать отзывы следующие командиры Красной Армии: генералы: Ватутин Н.Ф., Сергацков В.Ф., Цветаев В.Д., Толбухин Ф.И., Корсун Н.Г., Гурьев С.С., Дегтярев Г.Е., Марков В.И., Денисенко М.И., Подшивайлов Д.П.; бывшие в 1940 г. комбригами и полковниками: Шталь Ю.М., Ратнер И.М., Черкезов И., Подшивалов В.И., Смирнов А.М., Вейкин Я.Я.; Герой Советского Союза Мошляк И.Н.; быв. работник Коминтерна (отдел кадров) Белов; быв. работник ТАСС Петров.