В начале девяностых были только контуры. Сама идея, её суть, обозначилась к середине девяностых, а точнее, в двухтысячных годах. Принято считать, что девяностые были годами иллюзий. Для кого как. Для кого-то – надежды, для кого-то – разочарование. Это от меры понимания сути происходящего оказавшихся в этом водовороте. То, от чего отказались, было до отчаяния понятным. То, что пришло на смену, было сомнительным по сути, отсутствие корневой системы у этого квазикапитализма в тот момент было очевидно, но он образовался, а значит, что-то же было его опорой. Что?!
Такова была окружающая атмосфера, в которой рождалось новое российское телевидение. Надо было точно понять: кто с кем и кто против кого?
Конечно, создавая телевидение, хотелось заниматься только телевидением, но, увы, время лихих девяностых было перенасыщено политикой. Мы не осознавали до конца, что были участниками революции, которая в конечном итоге похоронила социализм, а вместе с ним Советский Союз. И всем нам, вышедшим из плоти как первого, так и второго, непросто было перелицеваться и стать плотью времени. В момент создания ВГТРК я был депутатом Верховного совета России, входил в состав комитета по СМИ, и их независимость и «свобода слова» проходили через меня. Мне было проще моих коллег, так как за двадцать четыре года, пребывая в роли главного редактора всесоюзного журнала «Сельская молодёжь», я прошёл все круги ада, именуемые советской цензурой. И освобождение от неё, а закон о СМИ, едва ли не самый главный закон, принятый Верховным советом России, действительно обозначил новую эпоху существования средств массовой информации, для которых «свобода слова» становится определяющим моментом в жизни СМИ.
Конечно, все мы, кто имел какое-либо отношение к созданию самого закона, как и созданию его атмосферы, в которую этот закон погружался, помимо внутренней радости «наконец свершилось» испытывали чувство тревоги. Не все понимали, что борьба за принятие закона о СМИ, сам факт его принятия подтверждали победу как авторов закона, так и объёмного сверхважного мира журналистики, которому предстоит по нормам этого закона жить и творить. Но то, что принятие закона только начало борьбы, а не этап её завершения, понимало здравое меньшинство. Впереди нетоптаная дорога борьбы по защите закона от любых побуждений его нарушить, а проще говоря, воспрепятствовать власти отказаться от сотворённого закона и вернуть себе право на ограничение норм действия его в интересах правящих возможностей власти.
Дело в том, что закон начал действовать не до появления новых средств информации, которые в атмосфере безбрежной демократии появлялись как грибы после дождя. Новые СМИ познали радости всё дозволяющей вольницы вне законов «что хочу, то и ворочу», потому как большинство вновь появившихся СМИ были не государственными, что было нормой во времена СССР, и частными, и они в силу власти денег, которыми их создатели – олигархи владели в избытке, жили по нормам «сытый голодного не разумеет».
Таковой была среда политического обитания, в окружении каковой мы создавали новое Российское телевидение. И упрёки коллег в мой адрес, прежде всего Анатолия Лысенко: «Зачем ты нас тянешь в политику?», выглядели как стон понимающих, но не желающих потерять обещанную комфортность, когда в любой ситуации вне, а не внутри. Мы с Анатолием Лысенко были из разных миров. Он практически из мира телевидения по нутру многолетнего опыта. Я – человек со стороны из мира журналистики и литературы, который долгие годы лысенковского сотворения телевидения пребывал в этом мире на разных постах, постигал этот мир как зритель, возможно внимательный, возможно придирчивый, но не как человек, творящий телевидение.
С одной стороны, это мешало нашему взаимопониманию и контактности. С другой, конечно же, помогало – появлялись новые идеи, рождаемые разными людьми с иным мироощущением. Это расширяло диапазон телевидения, делало его непохожим. На телевидении в то время утвердилась неприкасаемая догма – главное формат. И бесспорно, Анатолий Лысенко был сторонником этого догматического правила. Я был его противником, проповедовал другую идею – всё истинное неформатно. Форматом может быть временной норматив передачи и тип личности, характер и исполнение. Но никак не содержание, ибо истинное творчество всегда неформатно, потому что оно только тогда истинное, когда оно свободное.
И тут произошло главное размежевание. Будучи человеком, не чуждым политике, я взял под своё крыло информационные программы и общественно-политическое вещание. Как ни странно, но понятие «формат» прежде всего распространялось на подобные передачи, потому как кинопрограммы, музыкальные программы, развлекательные шоу были более свободны и во временном исчислении, и в местоположении в эфире. Получалось, что я сам себя наказал. Именно мне приходилось дискутировать и с властью, равно как и с моими коллегами отстаивать свободу в отклонении от норм или установленного формата.
Создавая команду, я руководствовался двумя главными принципами: первое – профессионализм, второе – непохожесть. Учиться у кого-либо? Ради Бога, но копировать – упаси Бог. Да и у кого учиться? Главным апостолом был «Первый канал».
Именно создание ВГТРК породило конкуренцию. Предлагая идею нового российского телевидения, а автором идеи в Верховном совете, как член комитета по СМИ, был я, в качестве определяющего момента во главу угла был поставлен принцип свободной конкуренции, вновь рождающей телерадиокомпанию, что означало главное – эпоха Гостелерадио уходит в прошлое. Не сразу, нет. Нам ещё придётся испить не одну чашу горечи на пути реформации, так как мы становились на ноги, когда Гостелерадио ещё правило бал.
Рождалась новая эпоха и, что естественно, иной образ мышления и видения происходящего. Кто-то говорил – ничего страшного, нужно время на привыкание, а пока посмотрим на новый мир с прежних, привычных позиций. Это было похоже на самоуспокоение, но никак не на понимание изменившейся ситуации. Рождение нового мира мало засвидетельствовать на экране, его надо раскрыть, а для этого следует понять, и это понимание передать зрителю. И всегда надо помнить – чего ты добиваешься? Чтобы зритель стал союзником этого мира или его противником? Достаточно заметить, что эпоха приватизации, главного козыря младореформаторов, перевернула мировоззрение общества в понимании, что есть добро, а что есть зло, и в этой качающейся действительности шло становление нового телевидения и радио.
Да, я хотел создать новое телевидение, но при этом, в отличие от других, мы создавали новое государственное телевидение. Все эти НТВ, РЕН-ТВ и прочее появились потом, как коммерческие проекты. Но оплотным и знаковым был «Первый канал». И конкуренцию надо было создавать именно с ним. Это было непросто, но другого выхода у нас не было.
«Первый канал» стал оплотным каналом советского телевидения, и Гостелерадио работало на него. И всю концепцию развития телевидения выстраивало по принципу «он первый, а значит главный». «Первый канал» олицетворял СССР, и когда СССР распался, бразды первого, а значит, главного остались в его руках. Не случайно в девяностые схватки шли именно за власть над «Первым каналом», и скоротечная смена руководства «Первого канала» по инициативе министерства печати подтверждала факт этой борьбы.
Демарш Ельцина, покидающего съезд народных депутатов СССР, как вызов Михаилу Горбачёву, в то время президенту СССР, был материализацией нарождающейся независимости России в этой вакханалии распада СССР. Необходимо было чёткое обозначение – кто главный? И этим главным игроком, естественно, становилась Россия. И вот тут было два пути: либо сосредоточиться на борьбе за «Первый канал» и переаттестовать его в российский канал, либо создать противовес ему – Российское телевидение и радио, а точнее – Всероссийскую компанию радио и телевидения, ВГТРК.
Для меня было ясно, что главным остаётся второй путь – создание ВГТРК, и пока шло перетягивание каната за власть над «Первым», я со своей командой в ускоренном режиме создавал ВГТРК. И события в 1991 году – ГКЧП – подтвердили на 100 % правоту нашего замысла. И слова Минкина, произнесённые после падения ГКЧП, что Попцов спас Россию, были, по сути, пророческими.
ВГТРК в этот рисковый момент заняло жёсткую позицию – поддержать президента страны. А вот «Первый канал» этого не сделал, и рассуждения команды «Взгляда», прозвучавшие в эфире в ту драматическую ночь, были омерзительны: «Незачем волноваться и нервничать, выпейте чайку и идите спать. Нам-то с вами что переживать?». Такую позицию заняла команда «Взгляда», олицетворяющая политические воззрения «Первого канала». Анатолий Лысенко, который в этот момент оказался перед экраном телевидения, пережил минуты отчаяния. «Взгляд» был его детищем, и когда из уст как бы соратников звучат слова предателей, такое пережить непросто. Думали ли мы в этот момент, что рискнули жизнью? Вряд ли. Но всё было именно так. Детально о событиях этой ночи и не только чуть позже.
А это подтверждение главной мысли – «Первый канал» так и не стал каналом, символизирующим новую Россию, более того, он в тот момент был в сдержанной оппозиции к Ельцину и его окружению. И назначение главой «Первого канала» в девяностые сначала Егора Яковлева, затем Александра Николаевича Яковлева, было неким сохранением на этом посту горбачёвских единомышленников. У Егора Яковлева было сдержанное отношение к Ельцину, скорее со знаком минус, чем плюс. И если Егора Ельцин отстранил, то Александр Николаевич ушёл сам. Ему не понравилась атмосфера, утвердившаяся на канале, как и притязания на канал олигархического пула. То, что его позиция не находила поддержки высшей власти, Александра Николаевича раздражало, и он покинул свой пост.
Эта схватка за «Первый канал», по сути, была проиграна, дальнейшие назначенцы до прихода на руководящий пост «Первого канала» Эрнста были малозначимы и какого-либо влияния на развитие канала не имели. Эрнст оказался во главе «Первого канала», как показала хронология событий, – надолго.