В отличие от города, время здесь, на реке, текло не торопливо, оно словно точно так же расслаблялось в своём неукротимом многовековом беге, среди этих скал и лесов.
За спинами парней вдруг послышался хруст гальки и шум борьбы, с каким то невнятным бормотанием. Вовчик оглянулся. Недалеко от костра, Угрюмый, закрыв глаза, молча боролся со своим братом, пытаясь его подмять под себя, уложить на живот, одновременно вытягивая ремень из брюк. Брат Угрюмого – Вовка, хрипел, отбивался, пытаясь разжать цепкий хват, и вылезти из-под навалившегося тела.
– Вован, это я, отпусти, Вован, брат.. – бубнил он. Пытаясь привести в чувство Угрюмого. Похоже, тот с кем-то боролся во сне.
Стасик с Вованом подбежали и помогли свалить Угрюмого на гальку.
Угрюмый, повалившийся на бок, повернулся спиной к троице и захрапел, свернувшись калачиком.
– Что это было? – ошалело спросил Вовчик у пришедшего в себя и отряхивающегося от набившегося в волосы и уши песка, братана Угрюмого.
– А…не обращай внимания. Пограничник он. Раньше всё мечтал нарушителя поймать, да свезло дураку, только сусликов по горам гонял. Вот теперь его по пьяни периодически и накрывает. Сам я виноват, расслабился. Вот он близко во сне и подобрался.
– Ремень- то он зачем из штанов выдернул, чо сделать то хотел? – опасливо поинтересовался Стасик.
– Да связать видать шпиону руки хотел. Чтоб не убежал. Как их учили.
– Ммдаа.. пипец… – Стасян ухмыльнулся – нормально крыша едет.
Вован Угрюмый вдруг быстро- быстро забил себя ладонями по лицу, приподнялся, сел, сплюнул в костёр, и на кого-то громко и отчётливо выругался, словно попугай Сильвера.
– Пидорасы, пидорасы… – затем снова упал и уснул.
Троица оставив чекиста в покое, принялась за обустройство лагеря, готовку ужина, заготовку дров на ночь и прочие бытовые хлопоты. Ближе к вечеру, когда из котелка доносился аромат рисовой каши с тушёнкой, Угрюмый пришёл в себя
– Ого, вот я поспал, чо не разбудили то? Сети надо ставить.
Угрюмый полез в носовой багажник Казанки и вытащил оттуда большой мешок с сетью, которой, судя по размерам, он, вероятно, хотел перегородить всю реку.
– Вова подожди, давай поедим, накатим по-маленьку, потом поставим, как раз потемнеет и народ угомонится. Есть охота уже, в животе урчит – притормозил его братан.
– Дело говоришь – одобрил предложение брательника Угрюмый, и пошёл за чашкой и ложкой к своему рюкзаку.
Рыбаки, расположившись кружком на брёвнах возле костерка, неторопливо ужинали.
– Дядь Вов, расскажи, где служил – попросил Стас.
– Ну, давай, для разговору, плесни – протянув Стасу эмалированную кружку с нарисованным на ней ёжиком, согласился Угрюмый.
– Дело было в горах – начал рассказ Угрюмый – поступил нам сигнал от летчиков с вертушки, что в сторону заставы движется караван с моджахедами и ишаками, наркоту тащит, чтобы на автоматы поменять. Нас сразу в три часа ночи по тревоге подняли и пешком кинули на перевал, на высоту 5500 метров. Моджахеды со стороны Афгана шли, у них так, как у нас в деревне – ходи куда хочешь, только в соседний кишлак не ходи, у них свои тропы. И любой их пацан может там в тебя из автомата выстрелить. Им это, как нашим угланам в чужака камнем кинуть. Дошли мы, значит, до перевала и сели в засаду. А моджахеды не идут. Ночью то в горах холодно, а у нас только летняя форма. Замерзать уже стали и хотели старшину раскрутить на спирт, он у него всегда во фляжке с собой был, но тут ишак показался. Один шёл с какими-то тюками по бокам, и антенной, как от рации.
Мы подождали. Никого больше не было, тогда его сразу из гранатомёта шарахнули, от него и копыт не осталось, слишком сильно долбануло. У него же в мешках оказался радиоуправляемый ядерный фугас. Это моджахеды падлу такую задумали, но нам инструкции дали – в бой с моджахедами и ишаками не вступать, а сразу мочить из гранатомёта.
А потом мы в другой раз задержали американского шпиона, тоже шёл в Москву, к олимпиаде. Полная сумка жвачек была, а в жвачках – бритвочки…
Угрюмый увлечённо рассказывал, подливая себе водки в кружку с ёжиком и закусывая кашей. Вовчик со Стасом недоверчиво смотрели на него, брательник Угрюмого – Вован, покрутил пальцем у виска, махнул рукой и сказал
– Вован, ты уже двадцать лет эту дичь про бритвочки и ослов с атомными бомбами втираешь. Не верит сейчас никто уже. Расскажи лучше парням, как баню кизяком топил и сусликов возле заставы ловил и то больше пользы будет.
Угрюмый обиделся, послал нахер своего брата и ржущих Вовчика со Стасиком, взял ружьё из палатки и пошёл в темнеющий вечерний лес.
– Чё, опять пошёл сусликов гонять? – засмеявшись, спросил Вован-брательник. Угрюмый что-то невнятно пробурчав, растворился среди свисающих еловых лап.
– Он без патронов что-ли пошёл? –поинтересовался Вовчик.
– Да ну его нахер, пусть валит. Про сети похоже забыл уже – ответил Брательник-Вован – да и нахрен их. Маеты и палева больше, чем толку.
Через полчаса Угрюмый вернулся ещё более злой, чем уходил – вероятно, суслики над ним поржали – и бросив ружьё в палатку, нырнул в неё сам, не сняв сапогов. Вскоре из палатки донёсся параболически нарастающий храп. Палатку он не закрыл и комары, в радостном возбуждении в предвкушении славного ужина, толпами залетали в неё через откинутый полог.
– Чудила блин – глядя на своего брата, произнёс Брательник-Вован, и нырнув в палатку, кишащую комарами, вытащил из неё спираль для отпугивания комаров. Прикурив спираль от палки из костра, он поставил её в чашку Угрюмого и засунул вместе с чашкой в палатку, закрыв полог на молнию. Посидев у костра ещё минут пятнадцать и выждав, пока комары в палатке скопытятся, Брательник-Вован нырнул внутрь и завалился отдыхать после бурного дня и вечерних возлияний.
Где-то в кустах у самого леса размеренно периодически крякала утка, почему-то не желавшая успокаиваться, на реке слышались редкие всплески какой-то живности, в лесу на склоне гор, скрипели сосны, словно их шатала какая-то огромная рука или чудовищная лапа. Летнее небо мерцало звёздами и огоньками самолётов, пролетающих в его иссиня-чёрной глубине. Цивилизация и здесь, среди ночной тайги, обозначала своё присутствие.
Вовчик вскоре остался один у затухающего костра, Стасик, утомлённый свежим воздухом, солнцем и выпитой водкой, ушел в палатку пацанов и спустя пять минут возни – засопел.
Вовчик остался один, и глядя сквозь марево костра на утекающую вдаль, сквозь прорезанные скалы реку, думал о вечном: какая-же мощь таится в этом, казалось бы, спокойно текущем потоке. Ведь он не бурлит, как горная река, не гудит, как мощные водопады, но между тем за сотни тысяч лет, поток этот умудрился пробить целую горную систему, прорезав её словно электролобзик пенопласт. Сколько народу повидали эти берега, какой он был, этот народ? Как он называл по-своему эту реку давным-давно? Всё это было интересно, загадочно и пока не поддавалось пониманию Вовчика.
И прямо на этом месте, где сейчас сидит Вовка на брёвнышке у костра, когда то, в общем масштабе – не так давно, строили большие лодки, там, в глубине берега, стояли дома, жили люди. Сейчас там был лес. Но это было всего сто-двести лет назад. А что было раньше? Бурное вовкино воображение начало рисовать загадочных охотников в одежде из звериных шкур, прячущихся в дебрях леса, выслеживая лосей и медведей – в это время вновь затрещали сосны, и тревожно закрякала странная ночная утка на кромке леса. Вовка оглянулся сматерившись, чтобы отогнать нечистую силу и подкинул сразу три полена в тлеющие угли костра. Костёр оживился, взбодрился, затрещал, резво облизывая пламенем вкусные, смолистые дрова. Сумрак, спустившийся между гор и уже распростёрший свои крылья над лагерем Вовчика, отступил, взмыв выше, к вершинам елей. Вовка ещё немного понаблюдал за разгоревшимся костром, кинул в него толстое бревно, чтобы огню хватило еды до утра, и пошёл вздремнуть в палатку, довольный прошедшим днём.
Стасян дрых буквально поперек палатки, заняв по диагонали почти всё пространство. Вовка отпихнул сопящего друга к стенке их временного жилища, залез в спальник и провалился в сновидения.
Снилось Вовке, что сидит он на своём брёвнышке, на берегу, а мимо, не замечая его, вверх по течению проплывает ладья с воинами в кольчужных доспехах, головы их укрыты островерхими шлемами, а на бортах ладьи, навешаны разукрашенные щиты. Ладья, под натиском дружных взмахов вёсел, медленно, но уверенно продвигалась вверх по реке. На носу ладьи стоял мужик, чем-то напомнивший Стасика, и точно-так же, как Стасик с «Казанки» Угрюмого вглядывался вперёд и по сторонам. Никто на борту ладьи не замечал ни Вовку на берегу, ни их лодки и лагеря с дымящим еловыми лапами костром. Вокруг стояла тишина и лишь на борту судна бренчал какой-то котелок, словно один из воинов, брякая то-ли ложкой, то-ли латами, старательно доедал остатки ужина. Ладья прошла мимо и скрылась за скалами на повороте русла реки.
Прошло немного времени и вдруг – раздался пушечный выстрел, а вслед за ним из-за скал, за которыми совсем недавно скрылась молчаливая ладья, вырвался огромный вал воды, которого Вовка никогда не видал, на вершине вала, словно серфингист на своей доске, на корме большой и широкой лодки стоял мужик похожий на Угрюмого и безумно улыбаясь правил этим подобием баржи, не давая ей соскочить с гребня волны и разбиться о прибрежные скалы. Словно судно на подводных крыльях, огромная лодка проскочила мимо Вовки, по бортам он заметил восьмерых мужиков, которые помогали двойнику Угрюмого огромными вёслами, вытесанными из цельных стволов, умело правя, и не давая лодке отклониться от несущей её струи. Следом, на такой же бешеной скорости, появилась ещё одна лодка, затем другая, третья, четвёртая… вода в реке начала стремительно прибывать, грозя залить всю поляну с лагерем. Вовка побежал прочь, в след ему доносились пушечные и ружейные выстрелы, словно караван лодок салютовал своему триумфу безумия.
Вовка дёрнув ногами, запутался в спальнике и проснулся. Оглядевшись вокруг, он с облегчением вздохнул..