ировки работягой, и оплывшим лицом походил на сенбернара. На мелочи он не разменивался и времени на еду понапрасну не тратил. Взяв борщ и пюре с котлетами, он всё свалил в одну тарелку, перемешал, и выхлебал, напоследок вымазав тарелку до блеска куском чёрного хлеба, который тут же и съел, запив чаем со сметаной.
Вован, насытив дикий, утробно рычащий, полуденный голод, тарелкой солянки, неспешно доедая порцию пельменей и рассматривая зал столовой, интерьер которого был выполнен по моде конца семидесятых – в массивном дереве и медной чеканке, заметил, что среди одногруппников нет двоих братьев – Кудряшова и Лысенко. Видимо опять эти два клоуна где-то гасились по кустам, смоля беломорины с забитой в них анашой.
Несмотря на разные фамилии, Кудряшов с Лысенко были действительно братьями, рождёнными от одной матери, но от разных отцов. Кудряшов был старший, но как старший брат, честно дожидался младшего, оставаясь два раза на второй год в разных классах. Вдобавок, по родной матери, были они единоутробными казахами, поэтому и походили друг-на-друга, несмотря на разные фамилии.
Догадки Вовчика были отчасти близки к правде. Братья, улучив момент, отомкнули от коллектива, и, прокравшись в сторону приземистого, пережившего уже пять поколений Лукичей, облупленного годами, овощехранилища заводских столовок, пролезли в кем-то незапертую вентиляционную фрамугу.
В овощехранилище царил полумрак, и пахло прелыми овощами, в дальнем углу, среди косых лучей солнца, проникающих сквозь щели вентиляционных решёток, в лотках зеленела куча сочных капустных кочанов. Если город и завод, за пределами овощехранилища пахли копотью соляры, мазутом, бензином, сожжённым в топках бараков углём, то капуста пахла свежим полем, деревней, простором – это был запах свободы. И братья решили его вкусить. А проще – пожрать капусты, похрустеть свежими листьями, оторваться по полной. Их распирало дикое желание – съесть весь заводской запас капусты. Дело в том, что буквально незадолго до проникновения в царство овощей, братья-казахи расписали на двоих косячок травки, и последствия в виде жуткого голода не заставили себя ждать. Ребят пробило на хавчик. Братья вот уже около часа сидели в углу, на куче сваленной капусты и жадно поглощали капустные листья, вгрызаясь зубами прямо в кочаны, словно это были большие яблоки. Вдруг полумрак овощехранилища взорвался тысячами люменов, заставив защуриться Кудряшова. Лысенко попытался нырнуть головой в кучу, словно решил спрятаться от тысячи солнечных зайчиков, вмиг наполнивших склад. Сочные капустные листья врезавшись в голову Лысенко, смачно жмякнули.
В дверях стоял наряд заводской охраны, на мгновение оцепеневший от увиденной картины: два подростка с дико горящими глазами в куче разорванных капустных листьев и обкусанных кочанов. Это в складе сработала сигнализация, когда братья, залезая в форточку, умудрились активировать сигнальные датчики. Охрана же особо не торопилась, решив, что в овощехранилище, по старому коллектору опять забрались хомяки, обитавшие неподалёку в заброшенном бомбоубежище.
Братьев повязали, оформили акт в дежурке охраны , да и выпроводили за территорию предприятия. Практика для них закончилась, в училище поставили вопрос об отчислении, а матери братьев выставили счёт за пять центнеров покусанных капустных вилков. Позже, вопрос с отчислением из училища решился коробкой коньяка «Командирский», занесённого братьями в уч.совет ПТУ и для любителей свежей капусты история закончилась неплохо, не считая того факта, что ещё долго их звали «кролики-травокуры», а в столовке училища, молодые поварихи, ехидно скалясь, постоянно предлагали им взять капустный салатик к основным блюдам.
*********
Глава 9 «Патология Стасика»
Вовка уже стал задумываться – зачем он вообще пошёл в ПТУ, и не проще ли сразу было пойти охранником в магазин. Вовке бы сразу дали форму и казённые ботинки. Из-за выданной формы можно было бы сэкономить на покупке повседневной одежды. Ведь незачем покупать одежду отдельно, когда ты и так четыре дня в неделю работаешь по 12 часов, а в выходные спишь или пьёшь. Причём в этой же форме. Когда Вовка бы немного поработал, то ему бы выдали «корочки» и разрешили иметь при себе дубинку. Именно так и свезло его другану – Стасику, который уже сделал карьеру в охранном бизнесе, поднявшись от охранника торгового зала, до ночного сторожа с дубинкой и бесплатным чайником. О том, что хозяин магазина вычел затраты на форму, дубинку и чайник из зарплаты Стасика, не догадывались ни его друзья, ни сам Стасик.
Работа Стасика была легка и непринуждённа: хочешь – слева направо территорию обходи, хочешь – справо налево, а если есть желание и силы, то можно и по кругу пройти. В общем – полная свобода действий. Жизненное кредо Стасика уже с детства было – тёлки и бухло, поэтому в детстве он помогал пастухам, а в дальнейшем и сам мечтал пойти в пастухи, пасти коров, валяться на траве и пить брагу, закусывая пирогами с квашеной капустой, но времена изменились, коров держать люди перестали и Стасику пришлось менять поле деятельности. Стасик пошёл в охранники. Сменились и тёлки Стасика, но ненамного. Теперь уже они его доили во время зарплаты, раскручивая на семки и пивас, а по особым праздникам и на крабовые палочки со сладкой кукурузой.
К особым праздникам относились день рождения тёлки Стасика, день рождения самого Стасика, Новый год и конечно же День Победы. Причём, если с первыми тремя праздниками всё было предельно просто и понятно для всех, то грандиозную пьянку в День Победы Стасик объяснял торжественно «Так диды ваевале». В этот день, Стасик разрисовывал свою убитую ВАЗовскую « четырку» гуашью, рисуя на бортах красные звёзды, а на крышу зачем – то водружал на скотч канализационную трубу со звёздами. Тёлки Стасика надевали пилотки, камуфляжные шорты и камуфляжные майки. Наряд этот, должен был испугать немцев, но пугал только местного психиатра – старого, интеллигентного профессора, посвятившего свою жизнь изучению влияния профпатологии на умы пролетариата.
Профессор понимал, что приобретённая в условиях тяжкого труда патология, перешла в генетически наследуемую стадию и стала передаваться от поколения к поколению, прогрессируя на фоне саморазрушения носителей. Доктор даже пытался вводить в кровь пациентов антитела, выработанные из крови петербургской профессуры, включая и его личную, но опыты в 96% случаев имели ужасающие последствия – в борьбе несовместимых генов, подопытные становились депутатами, шли в самодеятельность и начинали нести ахинею в массы. Кто-то, не в силах справиться с агонией окультуривания, заканчивал свой путь в местной психиатрической больнице, зачастую в гармоничном для самого себя, но бесполезном для всего остального общества состоянии.
Стасик же не был ни прямой, ни потомственной жертвой данных экспериментов и дурдом ему в ближайшее время не грозил. Он мог легко стать постоянным гостем вытрезвителей, но их, в родном городе Стасика и Вована закрыли и теперь граждане алкоголики–тунеядцы были предоставлены сами себе и шатались неприкаянные по единственной аллее, высаженной в давние времена в честь красных ударников. Так её и называли – аллея барабанщиков.
В общем, Стасик, жил, как истинный маргинал, удовлетворяя свои текущие потребности и не думая о туманном будущем: работал не напрягаясь, пил не заморачиваясь выбором и ел, всё, что попало в тарелку. Вовчик иногда завидовал такой его жизни, но авторитет отца не давал ему расслабиться и скатиться на дно жизни, уподобившись придонным обитателям заиленных водоёмов. Вот и корпел Вован над законом Ома, чтобы током не убило, как соседа, решившего срубить алюминиевые провода с действующей линии.
К Стасику Вовчик порой в общагу заходил, для разнообразия. В общаге было в любой вечер по-своему весело и это отвлекало от рутины. Тем более, что Стасику как-то удалось поселиться в студенческую общагу. Возможно, в этом ему помогла родная тётка, работающая в этой общаге на вахте и сдружившаяся с комендантшей на почве взаимного с ней увлечения садоводством и самогоном.
За время своих визитов в общагу, Вовчик сам повидал множество занятных историй – в каких-то Вовчик был непосредственным участником событий, а что-то ему рассказали студенты, с многими из которых он сумел сдружиться. Студенты были для него отдельным миром, отличающимся от его двора, завода и ПТУ.
Истории, рассказанные студентами, жителями этой общаги, достойны отдельно цикла внутри нашего повествования.
Просто праздник какой-то…
-Пьяные мозги падают вверх и их доедает свин…
–Пьяные мозги падают вверх и их доедает свин…
–Да блин, хреново…
Голова Синего раскалывалась и гудела после вчерашнего вечера, в который плавно перетек позавчерашний, посвященный всеобщему собранию этажа день.
Синий напоминал в это хмурое утро, Саида закопанного по шею в песок, жажда его мучила ничуть не меньше,
Он оглянулся, комната представляла собой склад поломанной мебели, разбросанных и скомканных вещей и битой посуды, посередине комнаты сиротливо валялась двухпудовая гиря, а на кровати жалобно посапывал сосед.
Память постепенно возвращалась. Словно из тумана, выплыли события вчерашнего вечера: пьяный сосед, лужа блевотины под его кроватью, внезапно охватившее Синего чувство всеобщей анархии и гиря, попавшая ему под руку. Синий метнулся к шкафу. Заботливо спрятанная от летающей гири его любимая чайная кружка, приветливо улыбалась. Взяв ее, Леха Синий прошлепал в умывальник, дабы насладиться живительной влагой. Над раковиной сопел панкушный тезка Вовчика – Вован, его попытки по добыче воды из крана вот уже полчаса ни к чему не приводили, несмотря на пинки по трубам и раковине подогреваемые хихиканьем соседских девчонок.
– Не парься, опять Стешкина западлила – Леха открутил главный вентиль на трубе и вода ласково зажурчала.
– Как башка, Вован?
– Да, блин, опять к подушке прилипла – Вован выковырял зеленый горошек из уха и швырнул на пол.