Ночной портье проснулся и зевнул.
– У вас ключи от кухни есть? – спросил Клерфэ.
– Конечно, сударь. Минеральная? Шампанское? Пиво?
– Принесите из холодильника баночку икры.
– Вот этого не могу. Ключи от холодильника у хозяйки.
– Тогда сбегайте на угол в ресторан «Лаперуз». Принесите икры оттуда. Там еще открыто. Мы подождем здесь. Я вас пока что подменю.
Он достал из кармана деньги.
– Я не хочу икры, – сказала Лилиан.
– А чего бы ты хотела?
Она явно колебалась.
– Клерфэ, – вымолвила она наконец. – В такое время ко мне здесь еще никто не приходил. Ведь ты это хотел выяснить?
– Что правда, то правда, – вмешался портье. – Мадам все время возвращается одна. Ce n’est pas normal, monsieur8. Так вам шампанского? У нас еще остался Дом Периньон тридцать четвертого года.
– Тащите его сюда, бесценный вы мой! – воскликнул Клерфэ. – Что есть из еды?
– А можно мне вот этой колбасы? – Лилиан кивнула на стойку.
– Берите мою, мадам. На кухне есть еще.
– Принесите с кухни, – распорядился Клерфэ. – И черного хлеба, и сыра, бри.
– И бутылку пива, – добавила Лилиан.
– А шампанского не надо, мадам? – Лицо паренька как-то сразу потускнело: плакали его комиссионные.
– «Дом Периньон» все равно несите. В крайнем случае, один выпью. Хочу кое-что отметить.
– Это что же?
– Прорыв чувств. – Клерфэ уже усаживался за стойкой. – Идите. Я вас подменю.
– Ты и это умеешь? – спросила Лилиан.
– Конечно. В войну научился.
Она облокотилась на стойку.
– Ты многому научился в войну, верно?
– Почти всему. Живешь-то почти всегда как на войне.
Клерфэ успел записать заказ – бутылку минеральной – и просьбу постояльца разбудить его завтра в шесть утра. Еще одному, весьма изумленному лысому господину он выдал ключи от номера двенадцать, двум англичанкам – от номеров двадцать четыре и двадцать пять. Тут с улицы ввалился изрядно подвыпивший гуляка, пожелавший выяснить, свободна ли Лилиан и сколько она стоит.
– Тысячу долларов, – невозмутимо сообщил Клерфэ.
– Да столько ни одна баба не стоит, болван! – возмутился знаток и сгинул во мраке под тихий плеск набережной.
Портье вернулся с бутылками и снедью, заявив, что в любую секунду готов сбегать в «Лаперуз» или «Тур д’Аржан», если что потребуется. У него и велосипед есть.
– Это завтра, – сказал Клерфэ. – У вас свободная комната найдется?
Паренек посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Но у мадам есть комната.
– Мадам замужем. Причем за мной, – пояснил Клерфэ, окончательно приведя портье в замешательство: зачем тогда Дом Периньон заказывали?
– Номер шесть у нас свободен, – сообщил он. – Это как раз рядом с мадам.
– Хорошо. Отнесите все туда.
Принеся в номер заказ и наметанным взглядом оценив чаевые, портье заявил, что готов к услугам всю ночь и может на велосипеде выполнить любое поручение. Клерфэ начеркал для него список покупок, необходимых к утру – зубную щетку, мыло, еще пару мелочей – и попросил положить все это у двери. Паренек пообещал непременно все исполнить и ушел, но вскоре явился снова, – принес лед для шампанского, – а уж после исчез окончательно.
– Мне казалось, вот оставлю тебя этим вечером одну – и никогда больше не увижу, – признался Клерфэ.
Лилиан уселась на подоконник.
– Мне такое каждую ночь кажется.
– Это как?
– Что я ничего больше уже не увижу.
У него сердце захолонуло от боли – до того одинокой показалась ему эта девочка, этот ее нежный профиль в ночи – одинокой, но не покинутой.
– Я люблю тебя, – вымолвил он. – Не знаю, поможет тебе это или нет, но это правда.
Она не отвечала.
– Ты ведь знаешь, я не из-за сегодняшнего недоразумения это говорю, – продолжил он, сам не понимая, что лжет. – Забудь эту дурацкую встречу. Это просто случайность была, по глупости, и вообще от всей этой жизни, от неразберихи этой. Меньше всего на свете я хотел тебя обидеть.
Она все еще молчала.
– По-моему, меня и нельзя обидеть, – задумчиво произнесла она наконец. – В известном смысле я неуязвима. Я правда так чувствую. Возможно, это мне такая награда за все остальное.
Клерфэ не знал, что на это ответить. И хотя он не вполне понимал, скорее лишь смутно чувствовал, что она имеет в виду, верить хотелось в противоположное. Он смотрел на нее.
– Ночью у тебя кожа светится, как раковина изнутри, – сказал он. – Мерцает. Не поглощает свет, а отражает. Тебе правда хочется пива?
– Да. И дай мне немножко этой лионской колбасы. С хлебом. Тебя это не очень смутит?
– Меня ничто не смутит. По-моему, я ждал этой ночи всю жизнь. Как будто там, внизу, по ту сторону гостиничной конторки, весь мир рухнул. И лишь мы кое-как успели спастись.
– А мы успели?
– Да. Разве не слышишь, как тихо стало вокруг?
– Это ты притих, – усмехнулась она. – Потому что своего добился.
– Разве? По-моему, я всего лишь проник в ателье мод.
– А-а, ты о моих молчаливых друзьях! – Лилиан глянула на развешенные вокруг платья. – Они рассказывают мне по ночам про фантастические балы и карнавальные шествия. Но сегодня они мне не понадобятся. Хочешь, спрячу их в шкаф?
– Пусть себе висят. Что же они тебе такое рассказывают?
– Всякое. О празднествах, городах и странах, о любви. А иногда и о море. Я ведь никогда моря не видела.
– Можем съездить. – Клерфэ протянул ей бокал холодного пива. – Через пару дней. Мне как раз на Сицилию надо. Очередная гонка. Только мне там не победить. Поехали со мной!
– А тебе всегда надо победить?
– Иногда это весьма кстати. Даже идеалистам деньги совсем не мешают.
Лилиан рассмеялась:
– Надо будет сказать об этом моему дядюшке Гастону.
Клерфэ посмотрел на платье очень тонкой серебристой парчи, висевшее над изголовьем кровати.
– Вот и платье в самый раз для Палермо, – сказал он.
– Я в нем недавно ночью расхаживала.
– Где?
– Тут.
– Одна?
– Можешь считать, что одна. Хотя на этом празднике со мной были Сант-Шапель, Сена, луна и даже бутылка пуйи.
– Ты больше не будешь одна.
– Я и не была одна. Не в таком смысле.
– Я знаю, – сказал Клерфэ. – Я вот говорю, что люблю тебя, как будто ты мне за это чем-то обязана, но у меня такого и в мыслях нет. Просто выражаюсь нескладно, не умею, не привык.
– Мне не кажется, что ты говоришь нескладно.
– Да всякий мужчина говорит нескладно, если не врет.
– Брось, – сказала Лилиан. – Откупорь лучше Дом Периньон. А то под пиво, хлеб и колбасу ты какой-то сам не свой, разглагольствуешь, и все на общие темы. К чему ты принюхиваешься? Чем таким от меня пахнет?
– Чесноком, луной, а еще обманом, хоть я и не могу его изобличить.
– Ну и слава богу! Лучше вернемся снова на землю и будем держаться за нее изо всех сил. А то при полной луне улететь ничего не стоит. Ведь мечты, сны и грезы – они такие невесомые.
11
Канарейка заливалась вовсю. Клерфэ слышал ее сквозь сон. Проснувшись, он огляделся. И не сразу сообразил, где находится. Солнечные зайчики, блики от белых облаков и воды пляшут на потолке, и казалось, это пол, и все вокруг вверх ногами, включая кровать и нежно-салатный пододеяльник. Дверь в ванную комнату открыта, и окно в ней тоже, а через двор видно окно напротив, в нем-то и висит клетка с канарейкой. Там за столом толстуха-блондинка с необъятным бюстом что-то ест, и, судя по наполовину опустошенной бутылке бургундского, это не завтрак, а настоящий обед.
Он нашарил часы. Так и есть, двенадцать уже. Он и не помнит, когда в последний раз столько спал. Тут же вдруг страшно захотелось есть. Он осторожно приоткрыл дверь. На пороге лежал пакет с покупками, которые он заказал накануне. Паренек, значит, не обманул. Он развернул пакет, наполнил ванну, вымылся, оделся. Канарейка все еще заливалась. Толстуха напротив принялась за десерт – яблочный пирог с кофе. Клерфэ перешел к другому окну, с видом на набережную. Там уже вовсю кипела уличная жизнь: сновали машины, прохаживались возле своих развалов букинисты, залитый солнцем, тащился по реке буксир с тявкающим шпицем на палубе. Высунувшись, Клерфэ первым делом увидел в соседнем окне профиль Лилиан. Всецело поглощенная спуском из окна небольшой корзиночки на веревке, она его не замечала. Внизу прямо под ее окном перед входом в ресторан расположился со своим лотком продавец устриц. Похоже, процедура была ему уже хорошо знакома. Когда корзинка поравнялась с его животом, он выложил ее дно мокрыми водорослями и вскинул голову.
– Вам каких – мареннских или беллон? Беллон сегодня получше.
– Беллон. Шесть штук.
– Двенадцать, – встрял Клерфэ.
Она повернулась к нему и рассмеялась.
– От завтрака, значит, отказываешься?
– Вот этим и позавтракаю. А вместо апельсинового сока пусть будет пуйи.
– Так двенадцать? – спросил продавец.
– Восемнадцать, – решила Лилиан и снова повернулась к Клерфэ: – Приходи. И вино не забудь.
Клерфэ спустился в ресторан за бутылкой пуйи и бокалами. Прихватил вдобавок еще хлеба, масла и кусок зрелого пол-левека.
– И частенько ты вот этак питаешься?
– Почти каждый день. – Лилиан кивнула на конверт у себя в руках. – Послезавтра дядюшка Гастон устраивает обед в мою честь. Хочешь, он и тебя пригласит?
– Нет.
– Ну и хорошо. Твой приход подорвал бы весь его замысел – сыскать для меня богатого мужа. Или, может, ты тоже богат?
– Всякий раз лишь на пару недель. И что, если найдется достаточно богатый претендент, пойдешь за него?
– Налей мне лучше немного вина, – ответила она. – И не говори ерунды.
– От тебя всего можно ожидать.
– С каких это пор?
– Я думал о тебе.
– Это когда же?
– Во сне. Ты совершенно непредсказуема. Живешь по каким-то совсем иным, неведомым мне законам.
– Ну и хорошо, – отозвалась Лилиан. – Вреда от этого не будет. Какие у нас планы на сегодня?