– Давай выйдем на воздух, – предложил Клерфэ. – Согласен, этот пестрый канделябр с электрическими лампочками – ужасная безвкусица. Но все это можно переделать.
В саду вечерний сумрак уже льнул к лепнине настенных орнаментов. Лилиан вздохнула всей грудью. Вырвалась!
– Вся суть в том, Лилиан, – сказал Клерфэ, – что ты не хочешь со мной жить. Я же вижу.
– Но я ведь живу с тобой, – оторопело возразила она.
– Да, живешь, но так, словно завтра тебя тут не будет. Словно ты вот-вот уедешь.
– Но разве тебе не хотелось жить именно так?
– Может быть, но теперь не хочется. А тебе не хотелось жить со мной по-другому?
– Нет, – тихо проговорила она. – Но и ни с кем другим, Клерфэ.
– Но почему?
С трудом сдерживая гнев, она молчала. К чему эти дурацкие расспросы?
– Мы уже столько раз об этом говорили, – наконец сказала она. – Зачем снова?
– Но отношения-то могут меняться. Неужто любовь настолько презренная штука?
Лилиан покачала головой. Он смотрел на нее:
– Никогда в жизни я ничего подобного не желал для себя, Лилиан. А теперь вот хочу. Хочу быть с тобой.
– Но ты и так со мной!
– Не совсем. Недостаточно.
«Он хочет связать меня и посадить под замок, – думала она, – и еще кичится этим, гордится женитьбой, заботой, любовью, и, может, даже так оно и есть. Но как же он не поймет: все, чем он так гордится, только относит меня от него все дальше?» Она уже с лютой ненавистью смотрела на эту маленькую виллу, на дорожки эти гравиевые. Для того ли она сбежала, спустилась с гор, чтобы кончить свои дни вот здесь? Здесь или в Тулузе, или в Бершии? Куда подевался азарт приключения? Куда Клерфэ подевался? Почему его будто подменили? Почему они оба не посмеются над всем вот этим? Что тогда вообще им останется в жизни?
– Мы могли бы по крайней мере попробовать, – сказал Клерфэ. – А не получится, продадим дом.
«У меня уже нет времени пробовать что-то, – думала Лилиан. – Нет времени на эксперименты с домашним уютом и счастьем семейного очага. Мне же от этого только горше. Прочь, скорее прочь отсюда! У меня даже на все эти разговоры нет времени. Ведь я проходила все это, и в лучшем варианте, там, наверху, в санатории, и с Борисом, но и оттуда сбежала!»
И вдруг, разом, она успокоилась. Еще не зная даже, что предпринять, она саму мысль о возможном бегстве приняла мгновенно и с облегчением. Она не страшится несчастья, слишком долго она с ним, в нем прожила, она не страшится и счастья, как столь многие, мнящие, будто счастья ищут, – но она страшится заточения в тюрьме заурядности.
Вечером над морем начался фейерверк. Воздух был чист, ясное, высокое небо сливалось на горизонте с линией моря, и чудилось, будто ракеты, взмывая ввысь неведомо откуда, улетают тоже куда-то в бесконечность, проваливаясь за краем земли в бездонную пустоту, где кончаются границы, рубежи и вообще всякое пространство. Лилиан припомнила, когда в последний раз смотрела фейерверк. Да, в «Горной хижине», вечером накануне побега. Может, она и сейчас снова готовится к бегству? «Похоже, все судьбоносные решения в моей жизни сопровождаются салютом, – усмехнулась она про себя. – А может, и все случившееся со мною не более чем промельк шутих? Огни фейерферка, уже начавшие угасать и превращаться в прах и пепел?» Она оглянулась вокруг. «Нет-нет, – подумала со страхом, – еще не сейчас! Разве огонь, угасая, не дает последней, отчаянно-ослепительной вспышки, именно для нее приберегая всю оставшуюся ярость?»
– Мы с тобой еще не играли, – сказал Клерфэ. – Ты когда-нибудь пытала счастья? Я имею в виду – в игорном доме?
– Никогда.
– Тогда обязательно надо попробовать. У новичка счастливая рука, увидишь, ты выиграешь. Поехали прямо сейчас? Или ты устала? Третий час ночи.
– Так это уже утро! Какая усталость!
Под покровом светлеющей ночи ехали медленно.
– Наконец-то тепло, – вздохнула Лилиан.
– Можем тут остаться, пока и в Париж лето не придет.
Она прильнула к нему:
– Ах, Клерфэ, почему люди не живут вечно? Не ведая смерти?
Он обнял ее за плечи:
– Действительно, почему? Почему мы стареем? Нет бы жить, словно тебе всегда тридцать, а потом сразу восемьдесят и скоропостижная смерть?
Она рассмеялась:
– Мне-то еще далеко до тридцати.
– И то правда, – согласился Клерфэ, убирая руку. – Все время забываю. Почему-то кажется, будто ты за эти три месяца лет на пять стала старше, до того ты изменилась. На пять лет красивее. И на все десять неотразимей.
Сначала они играли в больших залах. Потом, когда те мало-помалу опустели, перешли в камерные, где лимиты выше. И тут Клерфэ начало везти. Сначала он играл в «тридцать и сорок», потом перешел к столу с рулеткой, где игра шла по самым высоким ставкам.
– Стой у меня за спиной, – попросил он Лилиан. – Ты приносишь счастье.
Клерфэ ставил на двенадцать, двадцать два и на девятку. И постепенно проигрывал, пока фишек у него не осталось только на одну максимальную ставку. Он поставил на «красное», и выпало «красное». Отложив половину выигрыша, он остальное снова поставил на «красное». «Красное» выиграло снова. Теперь он ставил на красное только максимум. Красное выпало еще дважды. Фишки громоздились перед Клерфэ уже горой. Остальные игроки в зале начали на него оглядываться. Пустых мест за столом вдруг не осталось. Лилиан завидела и Фиолу, тот тоже шел к их столу. Он улыбнулся ей и поставил на «черное». Выпало снова «красное». В следующей игре бокс на «черное» был уже облеплен максимальными ставками со всех сторон, а вокруг их стола игроки толпились в три ряда. Против Клерфэ ставили почти все. И только костлявая старуха в вечернем синем платье поставила вместе с ним на «красное».
В зале стало тихо. Лишь постукивал, подпрыгивая, шарик. Старуха оглушительно чихнула. И опять вышло «красное». Фиола знаками призывал Клерфэ прекратить игру – такая серия не может продолжаться бесконечно. Клерфэ только упрямо головой тряхнул и оставил на «красном» максимум.
– Il est fou21, – сказал кто-то у Лилиан за спиной.
В последнюю секунду и старая карга, уже заграбастав свой выигрыш, стремглав подвинула все на «красное». В мертвой тишине слышно было только ее сиплое дыхание, но и оно вдруг прервалось: старуха боролась с новым позывом чихнуть. Ее иссохшая желтая рука когтила зеленое сукно стола. Рядом с рукой замерла небольшой зеленая черепаха – старухин талисман.
«Красное» выиграло снова. Старуха чихнула еще громче прежнего – как граната разорвалась.
– Formidable!22 – донесся до Лилиан чей-то женский голос. – Кто это?
На номера уже почти никто не ставил. Слух о невероятной серии разнесся повсюду. Столбцы самых дорогих фишек громоздились на «черном» бастионами. «Красное» выпало уже семь раз подряд, когда-то же должно это кончиться! Клерфэ, теперь единственный, снова остался на «красном». Старуха от волнения в последнюю секунду вместо фишек сунула на «красное» черепаху. Она не успела заметить свою промашку – по залу прокатился ропот изумления: опять «красное»!
– Мадам, удвоить вам черепаху мы, увы, не можем, – ровным голосом произнес крупье, подвигая обратно к старухе многомудрое, невозмутимое пресмыкающееся, древнее, как сама вселенная.
– А как же мой выигрыш?! – прокаркала старуха.
– Извините, мадам, вы не сделали и даже не объявили ставку.
– Но вы же видели, я хотела поставить! Этого достаточно!
– Вы должны либо сделать, либо объявить ставку до скатывания шарика.
Старуха злобно озиралась.
– Faites vos jeux23 – равнодушно объявил крупье.
Клерфэ снова выбрал «красное». Старуха в сердцах поставила на «черное». Как и все остальные. Фиола поставил на «шестерку» и «черное». Но и на сей раз выпало «красное». Только теперь Клерфэ забрал свой выигрыш. Придвинув сколько-то фишек для крупье, он встал.
– Ты и вправду принесла мне удачу, – сказал Клерфэ и приостановился, следя за вращением шарика. Выпало «черное». – Вот видишь, – усмехнулся он. – Иногда шестое чувство срабатывет.
Она только улыбнулась в ответ. «Еще бы оно у тебя в любви срабатывало», – подумалось ей.
К ним спешил Фиола.
– Поздравляю! Главное в жизни – вовремя остановиться! Вам так не кажется? – обратился он к Лилиан.
– Не знаю. Как-то случая не было.
Он рассмеялся:
– Вот уж не думаю. Сицилию вы покинули внезапно, вскружив головы многим. В Риме, едва появившись, молниеносно исчезли. Да и в Венеции, по моим сведениям, вас было не сыскать.
Они прошли в бар – такую удачу надо отметить.
– По-моему, я выиграл достаточно, теперь нам на ремонт должно хватить, – сказал Клерфэ Лилиан.
– А если завтра ты все снова проиграешь?
– Тебе этого хочется?
– Конечно, нет.
– Я не буду больше играть, – твердо заявил он. – Мы все сбережем. Я тебе еще плавательный бассейн в саду оборудую.
– Зачем он мне? Ты же знаешь, я не плаваю.
Он искоса на нее глянул.
– Знаю. Устала?
– Нет.
– Такая серия, «красное» девять раз подряд, это же просто чудо, – восторгался Фиола. – Мне только раз в жизни довелось видеть нечто еще более поразительное. Двенадцать раз «черное». Но это еще до войны. Тогда еще бывали столы с куда более высоким лимитом, чем сейчас, для узкого круга, разумеется. Человек, которому выпала эта серия, сорвал банк. Он вдобавок и на «тринадцать» ставил, так еще и «тринадцать» пять раз выпадало. Это, скажу я вам, была сенсация. Под конец все только с ним и ставили. За одну ночь он сорвал банк дважды. Это был русский. Как же его звали? Волков, кажется, или что-то вроде того. Да, Волков.
– Волков? – изумленно переспросила Лилиан. – Случайно не Борис Волков?
– Правильно! Борис Волков! Вы его знали?
Лилиан покачала головой. «Не таким», – подумалось ей. Она видела: Клерфэ не спускает с нее глаз.