– Я не знала, что вы приехали, – сказала Лилиан. – Ну, поскольку вы здесь, мне тут делать нечего.
– Несомненно, – отозвалась та ледяным голосом. – Мне сказали, что мой брат жил здесь с некой особой. Это вы?
– Вас это тоже уже не касается, – через плечо бросила Лилиан.
Она вышла и вернулась к себе в номер. Принялась было собирать вещи, но вскоре перестала. «Не могу я уехать, пока он здесь, – думалось ей. – До похорон надо остаться».
Она снова отправилась в госпиталь. Сестра в приемном покое заявила, что допустить к покойному ее не может: по настоянию родственников будет производиться вскрытие. После чего тело будет запаяно в цинковый гроб и отправлено на родину.
На выходе из госпиталя она столкнулась с капитаном команды.
– Мы уезжаем сегодня вечером, – сообщил он. – Вы уже успели познакомиться с этой зубастой стервой? С сестрицей его? Это она распорядилась, чтобы его резали. Хочет судиться с фирмой и организаторами гонки, подает иск о возмещении ущерба ввиду халатности. Она уже и в полиции побывала. Вы же нашего директора знаете? Так вот, она и к нему наведалась. Он вообще никого не боится, но после получасового разговора с этой фурией был белый как полотно. Она пожизненную ренту требует. Дескать, Клерфэ был ее единственным кормильцем. Мы все уезжаем. И вы уезжайте! Все кончено.
– Да, – повторила Лилиан. – Все кончено.
Она бесцельно бродила по улицам; сидела за столиками в разных кафе, что-то пила, а к вечеру вернулась в гостиницу. Тут-то и навалилась усталость. Врач оставил ей снотворное, но оно не понадобилось – она заснула сразу же.
Ее разбудил телефон. На проводе была сестра Клерфэ. Ей надо срочно с Лилиан переговорить, заявила она безапелляционным тоном. Так что пусть Лилиан к ней зайдет.
– Если вы что-то имеете мне сказать, говорите, я слушаю, – ответила Лилиан.
– Это не телефонный разговор.
– В таком случае встретимся в двенадцать внизу, в холле.
– Для меня это слишком поздно.
– А для меня нет, – холодно бросила Лилиан и положила трубку.
Она взглянула на часы. Почти десять. Оказывается, она четырнадцать часов проспала и все еще чувствует себя разбитой. Она пошла в ванную, где чуть не заснула снова, если бы не энергичный стук в дверь. Накинув купальный халат, пошла открывать. Не успела повернуть ключ, как дверь распахнулась и сестра Клерфэ буквально ворвалась в комнату. Захоти даже Лилиан ее не впустить, ей бы это не удалось.
– Это вы мисс Дюнкерк? – злобно выпалила она, неудержимая и несгибаемая в своем сером заказном костюме.
– Вы сможете говорить со мной в двенадцать часов внизу, в холле, но не здесь.
– Да не все ли равно. Я уже здесь. Я…
– Вы вошли против моей воли, – прервала ее Лилиан. – Это мой номер. Мне что, в дирекцию позвонить, чтобы вас выдворили?
– Не могу я ждать до двенадцати. У меня поезд раньше. Или вы хотите, чтобы гроб с телом моего брата на солнцепеке стоял на перроне, пока вы со мной поговорить соизволите?
Лилиан не сводила глаз с узкого черного креста на тонкой цепочке, что висел на морщинистой шее. «Такую ничем не остановишь, – подумалось ей, – уж она-то своего добьется».
– Я тут в бумагах брата, – продолжила сестрица, – обнаружила копию документа, оригинал которого, полагаю, находится у вас. Это касается дома на Ривьере, который он отписал на ваше имя.
– На мое имя?
– Вам разве это неизвестно?
Теперь Лилиан смотрела на лист бумаги в костлявой руке с двумя обручальными кольцами. Вдова, значит, – что ж, оно и неудивительно.
– Покажите документ, – сказала она.
Сестра колебалась.
– Вам он неизвестен?
Лилиан ничего не ответила. Услышав, что в ванной все еще течет вода, она пошла закрутить краны.
– Вы именно это столь срочно желали мне сообщить? – спросила она, вернувшись.
– Я хотела уведомить вас, что семья, разумеется, этот документ не признает. Мы намерены его оспаривать.
– Ради бога. А теперь, пожалуйста, оставьте меня одну.
Эта стерва, однако, и не думала уходить.
– Было бы куда проще, да и тактичней с вашей стороны, если бы вы подписали заявление с отказом от своей доли наследуемого имущества, завещанного вам под влиянием привходящих обстоятельств.
Лилиан посмотрела на нее в упор:
– А текст заявления вы, случайно, с собой не захватили?
– Захватила. Вам только подписать. Вот! Рада, что хотя бы в этом вы готовы пойти нам навстречу.
Лилиан взяла у нее листок и порвала, не читая.
– А теперь уходите. С меня довольно.
Сестрица, однако, и тут не потеряла самообладания.
– Вы сказали, вам этот документ неизвестен? Значит, у вас и на руках его нет? – спросила она, стрельнув в Лилиан хищным взглядом.
Лилиан подошла к двери и распахнула ее.
– Предоставляю вам выяснять это без моей помощи.
– И я выясню! Выясню! Право на нашей стороне! В конце концов, одно дело кровная родня, и совсем другое – какая-то заезжая авантюристка, охотница до чужого наследства…
На столе стояла ваза с фиалками, Клерфэ принес их ей пару дней назад. Не помня себя от ярости, Лилиан схватила вазу и выплеснула прямо в ненавистное, костлявое лицо. Хотелось только одного: хоть как-то заткнуть этот скрипучий, невыносимый голос. Цветы уже увядшие, свисали с мокрых волос и плеч сестрицы, словно с кикиморы, только что вылезшей из болота.
– Вы за это ответите, – прошипела та, утираясь.
– Знаю, – сказала Лилиан. – Пришлите мне счет от парикмахера, за костюмчик, конечно, да, наверно, и за туфли тоже, и за нижнее бельишко, и за всю оставшуюся жизнь, и за душонку вашу поганую, хоть и чугунную! А теперь убирайтесь, наконец!
Сестрица сгинула. Лилиан смотрела на стеклянную вазу у себя в руке. Она и не знала, что способна на такое. «Слава богу, я хоть вазу в нее не запустила», – подумала она, и вдруг ее разобрал безудержный смех, она смеялась и не могла остановиться, но потом хлынули слезы, а со слезами пришло облегчение, и наконец, наконец-то разжалась каменная судорога в душе.
Внизу ее остановил портье.
– Неприятная история, мадам…
– Что еще?
– Вы поручили мне заказать гроб и место на кладбище. Но сестра господина Клерфэ сразу по прибытии тоже заказала гроб, за счет автомобильной фирмы. Теперь получается, что ваш гроб лишний.
– А вернуть его нельзя?
– Агент фирмы в Ницце уверяет, что это эксклюзивный заказ. Он, конечно, в виде особого одолжения может принять товар обратно, но не по той же цене.
Лилиан смотрела на портье в полной растерянности. Перед глазами вдруг встала гротескная картина, как она с пустым гробом едет куда-то в горы, в санаторий, а тем временем сестрица Клерфэ, похитив расчлененные останки брата, в другом гробу везет их на семейное кладбище.
– Я предложил даме воспользоваться вашим гробом, – невозмутимо продолжал портье. – Но она не хочет. С ней вообще очень непросто. Все свои расходы у нас велела записать на счет автомобильной фирмы. А там, помимо проживания, еще и полный пансион, и две бутылкаи Шато Лафит 1929 года вчера на ужин. Между прочим, лучшее наше вино, самое дорогое. Агент похоронного бюро готов принять гроб обратно за полцены.
– Хорошо, – согласилась Лилиан. – И подготовьте мне счет. Сегодня вечером я уезжаю.
– Как вам будет угодно. Но еще одно остается… Место на кладбище. Оно ведь вам теперь без надобности, но я его за вас уже оплатил. И сегодня, боюсь, затруднительно что-либо сделать. Суббота. До понедельника в конторе никого не будет.
– Что, по выходным у вас люди не умирают?
– Умирают. Для них могилы приобретаются в понедельник.
– Тогда внесите эту сумму в мой счет.
– Вы намерены сохранить могилу за собой? – изумился портье.
– Еще не знаю. Но не желаю больше об этом говорить. Внесите в счет все, что вы заплатили. Все, все внесите! Но я не желаю больше об этом слышать! Ни слова! Неужели не понятно?
– Как прикажете, мадам.
Лилиан вернулась к себе в номер. Зазвонил телефон. Она не подошла. Запаковала оставшиеся вещи. В сумочке нашла билет до Цюриха. Посмотрела на дату. Поезд отходит сегодня вечером.
Телефон уже звонил снова. Когда он умолк, ее вдруг охватил панический страх. Какое-то жуткое чувство, будто не только Клерфэ умер, будто вместе с ним умерло все, что она знала в жизни. И Борис тоже, промелькнуло в голове. Кто знает, что с ним, где он? Может, он тоже давно уже умер, а ей даже не сообщили, – либо адреса не знали, либо просто не захотели.
Она уже сняла трубку, но тут же в нерешительности положила. Не может она ему позвонить. Сейчас никак. Он не поймет, решит, будто она потому только звонит, что Клерфэ умер. И ни за что не поверит, что она Клерфэ бросить собиралась. Да она ему об этом и не скажет ни за что.
Так она и сидела в тишине, пока в комнату не стали заползать серые сумерки. Окна были настежь. Шелест пальм на улице напоминал пересуды зловредных соседей. Портье сказал ей, что сестра Клерфэ около полудня уехала; что ж, и ей пора.
Она встала, но все еще медлила. Не может она уехать, так и не узнав, что с Борисом, жив ли он вообще. И вовсе не обязательно звонить ему лично. Довольно будет просто заказать разговор с пансионом, представиться как угодно и попросить его к телефону, а пока его будут звать, она может просто повесить трубку – главное, удостовериться, что он жив.
Она заказала разговор. Ждать пришлось долго, потом наконец ей позвонили. Номер не отвечает. Она попросила повторить вызов, срочно, с уведомлением абонента, и осталась у телефона. Из окна донеслись чьи-то шаги по гравиевой дорожке. Это напомнило ей о Клерфэ, и волна горестной нежности захлестнула душу. Он завещал ей дом, а она даже не знала. Не нужен ей этот дом. Будет и дальше пустовать со всей своей лепниной, постепенно приходя в негодность, – если только сестрица, во всеоружии двуличной морали и односторонней справедливости, его не заграбастает.
Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. В трубке шла нервная перепалка телефонисток по-французски. В тот же миг она позабыла о всех своих задуманных хитростях.